Банка для пауков - Виктор Галданов

Те же, кто проходил за дверцу, внутренне напряженные и клянущие про себя тех, кто решил собрать их именно в этом месте, внутри встречали прием, совершенно не свойственный для такого рода учреждений. Внутренняя охрана тюрьмы, если не вымерла, то во всяком случае попряталась так старательно, словно их и не было. Гостей встречали специально назначенные люди из числа заключенных и провожали их во второй этаж в довольно обширную и старательно вымытую и свежепобеленную камеру, все население которой было заранее распихано по другим камерам. В тюрьме царила какая-то неземная, необычная настороженная тишина и порядок, за которые старший каждой камеры отвечал головой (в полном смысле этого ветхозаветного выражения).

Войдя в камеру, каждый подходил к сидевшему на койке у окна худощавому мужчине с большим горбатым носом и удивительно большими ушами, целовал его в обе щеки и садился на заранее уготованное ему и подписанное место. Уши у Тиграна Мурадяна были сломаны и вытянуты еще в раннем детстве, когда он в шесть лет что-то стянул у дядьки. Но наука впрок не пошла, видать страсть к разбою в нем была заложена генетически. Поэтому когда он объявил местом очередной сходки Бутырскую тюрьму, его могли заподозрить в чем угодно, но не в намерении сдать друзей властям.

Если бы у преступников существовала такая же иерархия, как в райских кущах, можно было бы сказать, что здесь присутствовали все архангелы и серафимы криминального мира, исключая однако Всевышнего, поскольку таковой в этом мире явление временное.

В принципе, наверное, Мурадику удалось бы договориться с тюремным начальством, чтобы его отпустили из тюрьмы на сходку, но по здравому размышлению он решил не рисковать. Кем был снаряжен неведомый снайпер? ФСБэшным руководством, которому надоел разгул преступности в городе? Мэром, которому давно осточертело быть на крючке у Вано? Милицейским начальством, которое могло опасаться компромата, наверняка имевшимся у Вано? А быть может, каким-нибудь политическим деятелем, которому претили политические амбиции Вано? Или наконец кем-то из заграничной братвы — сицилийской мафии, неаполитанской каморры, японской якудзы, которым прискучило безучастно взирать на действия посланцев Вано? В любом случае для Мурадика, как для правой руки и друга Вано, одного из распорядителей и учредителей его директората, нигде в подлунном мире не нашлось бы более безопасного места, чем в этой прекрасной, комфортабельной, прочной и неприступной крепости. Ведь за двести лет существования этой тюрьмы по преданию лишь одному Дзержинскому удалось бежать из нее.

С другой стороны, людям, которые пришли навестить своего друга в тюрьме (пусть и в неурочное время) власти не могли ничего инкриминировать. На время заткнувшая глаза и уши охрана получила щедрую компенсацию, а начальнику тюрьмы просто подарили маленький домик на черноморском курорте.

Перед гостями на лавках лежали разложенные и нарезанные закуски — колбаса, огурцы, сыр. Имелась и водка, но ею не злоупотребляли. Все прекрасно понимали, что слишком серьезен был предстоящий разговор. Уже стемнело, когда гости приступили к беседе. Пока шел обед, о деле не было сказано ни слова. Все это время специально натренированные нюхачи обшаривали все уголки этой камеры и окрестных в поисках подслушивающих устройств. Все было чисто! И тут был виден тончайший расчет: подслушивающие устройства могли быть заложены где угодно, но только не в камеру, где еще три часа назад было сто человек народа. Если милиция и следила за происходящей воровской сходкой, то откуда-нибудь издалека, не давая себя увидеть. Это значило, что по крайней мере никаких неприятных сюрпризов на сегодня не было заготовлено. Камера была тесной даже для собравшихся тридцати человек, постоянно же в ней содержались около сотни. Гости сидели на нарах, перед ними стояли дощатые лавки, на которых стояли пепельницы.

Тенгиз и Дато Марагулия заняли почетные места справа от председательствующего Мурадика. Валико скромно уселся позади: ему на столь ответственных заседаниях право слова не предоставлялось

Приехавший последним Моисей Лазаревич меньше всего хотел оказаться в таком месте и в такой компании, но делать было нечего: требование мэра было решительным и бескомпромиссным. Что бы ни происходило, а бандитских разборок в столице допустить было нельзя. Слишком дорогой ценой досталось городу звание европейской столицы. В любой момент напуганные стрельбой инвесторы могли отозвать свои капиталы обратно. Такого мэр допустить не мог.

Сев в уголке слева от Мурадика, Моисей Лазаревич притворился невидимым. Иногда это у него хорошо получалось — потупив взор, он часто мог просидеть до конца какого-нибудь заседания совершенно незамеченным. Напротив него сидели члены собрания, могущественные хозяева своих территорий: два представителя из Питера и Екатеринбурга и восемь от разных районов страны. Один из авторитетов Завен Папазян, был председателем. Не менее заслуженный авторитет Мирза-ага не возражал, хотя терпеть не мог армян вообще, и Папазяна в частности. Захоти он побазарить, и в его арсенале оказалось бы множество аргументов, чтобы смешать Завена с дерьмом, особенно в присутствии коллег. Во-первых, Завен был бандит и беспредельщик, во-вторых за ним числилось изнасилование малолетней, в-третьих он был должен всем кучу денег, но не каждый с него мог решиться потребовать свой долг, поскольку в прошлом году еще одного его кредитора (уже третьего по счету) нашли в подъезде с шилом в сердце. В четвертых он вообще был армянином, что могла исправить только могила, однако и Мурадик был армянином, а его Мирза не мог не уважать, каким бы националистом ни был. Столица вообще располагает к забвению межнациональных распрей перед общей опасностью оказаться вдруг под гнетом русского национализма. В глазах постовых и патрульных, все они, что армянин, что грузин, что дагестанец, что аварец, что таджик, что молдаванин, словом любой брюнет был уже нежелательным элементом, «чернотой», «тараканом», и не дай Бог ему выйдя на улицу позабыть паспорт дома или в этом паспорте не окажется вдруг бланка регистрации. Перед лицом общей опасности преступный мир не мог не сплотиться вокруг своих лидеров. А лидерами были они, все, присутствовавшие в тот вечер в одной из камер третьего этажа.

За обедом, пока шла проверка, они беседовали только о личных делах. Сейчас настало время для делового разговора.

Дато Марагулия, бывший заместителем покойного во всех его делах, заговорил первым.

— То, что случилось — мы все знаем, — пропыхтел он. — Все вы провожали Вано в последний путь. А кто не смог прийти, тот помянул его. Но жизнь продолжается. Бригады работают. Кого-то обижают, их надо охранять, финансы должны работать… А стадо без чабана быть не может…

— И кто же это у тебя за козлов будет? — поинтересовался Федот Шелковый.

— Слушай, кто сказал про козлов? — побагровел Дато. — Я такой вещь не говорил… Ты к словам не цепляйся! Мы и так могли бы Тенгиза сделать старшим. Но решили сначала посоветоваться с уважаемыми людьми…

— Слава Богу, что нас в этом доме еще кто-то уважает, — заметил сильный и жилистый тип, профессиональный бандит и рэкетир Руслан Гараев по кличке Гора.

— Мы уважаем всех, кто нас уважает! — веско сказал Дато. — Ладно, я закончу, а вы решайте как хотите. Кто-то должен принимать решения, кого-то должны слушаться все остальные. Иначе начнется бардак. А когда начинается бардак — это то же самое, что пожар. Кто хочет на нем погреться — руки себе сожжет. Короче, я мог бы предложить себя. Или кого-нибудь другого. Тебя, тебя, тебя… — Он ткнул пальцем в нескольких сидевших напротив него авторитетов. — Но по справедливости на этом месте должен сидеть вот этот молодой парень, — он указал на Тенгиза, — потому что он — одна кровь с Вано, он его сын, его люди будут слушать. Но вопрос крови — это не главный и не единственный. Второй вопрос — это вопрос финансовый. Тенгиз наследует отцовские деньги и ценности. Он в курсе всех наших дел, он знает как там и чего, знает, что у нас и где лежит. Вполне закономерно, что он должен унаследовать и отцовскую должность.

— Вообще-то должности не наследуются, — заметил Руслан, — на должности назначают. А наследуют титулы: скажем, граф, герцог, король… Нет, слушай, никто не против того, чтобы Тенгиз получил папин дом, сад, машину, дачу. Он может и любовницу папину взять. Но мы ему не бляди, чтобы ему наши ж… подставлять. Не так разве?

Собравшиеся зашумели. Тенгиз побагровел.

— Нет, пускай он сам скажет: он сам хочет занять папино место? — спросил Папазян.

Тенгиз посмотрел на председателя.

— Что за вопрос? Хочу — не хочу! Я его займу, потому что это место мое. Оно принадлежит мне. Я имею во всех делах братвы с пятнадцати лет. Отец готовил меня к руководству и я буду руководить, чего бы это мне не стоило.