Гринвичский меридиан - Юлия Лавряшина

— Мы уже говорили об этом… Ты всему научишься! И я научусь. Я стану самой прилежной твоей ученицей.

Пол несколько раз кивнул, но особого энтузиазма мои слова не вызвали.

— Как вы говорите? Поживем — увидим?

— Да, именно так. Видишь, как ты быстро запоминаешь.

— Я забываю долго, — туманно ответил он и повел меня в зал.

Он оказался небольшим, одетым в теплые тона — деревянные панели янтарного цвета, на каждом столике бежевая скатерть и лампа с кремовым абажуром. По стенам струились искусственные цветы, их оттенки перетекали один в другой так непринужденно, что я сразу прониклась уважением к дизайнеру. Таинственно поблескивали серебряные канделябры, но свечи в них не были зажжены. Живой свет уступил место электрическому, что было разумно, и все же рождало некоторую грусть. Возле окна стоял белый рояль. Он был единственным ярким пятном в этой мирной гамме цветов. Пол провел меня к нему поближе и, отодвинув темный стул с выгнутой спинкой, усадил лицом к окну. Вытянув шею, я увидела из него переход в другую часть замка. Все края, даже на переходе, были зубчатыми, непривычными для глаза.

Протянув меню, Пол улыбнулся:

— Чего изволит моя фея?

Он, казалось, немного успокоился, а я так и не поняла, что его тревожило. Увидев список блюд, я обиженно вскрикнула:

— Пол, ты смеешься?! Тут все на английском!

— О'кей, — невозмутимо отозвался он. — Я буду переводить.

Но это далось ему нелегко: Пол хорошо знал, что представляют собой все эти блюда, но как их названия звучат по-русски, он понятия не имел. Наконец мы сошлись на курином мясе в лимонном соусе, потому что я еще помнила, как будет "курица" по-английски. Но Пол для верности изобразил ее и даже закудахтал. Он умел быть таким уморительным! В выбор вина я и вмешиваться не стала.

— Я боюсь пить, — разлив его по бокалам, признался Пол. — Я делаю один глоток и сразу хочу тебя.

— Ты становишься просто каким-то маньяком! — я засмеялась, чтобы он догадался, как мне приятно.

Он поднял бокал:

— Как говорят? Для нас?

— За нас!

— Да. За нас!

— Когда ты произносишь самые обыкновенные русские слова, они кажутся такими странными! Я даже задумываюсь: а правильно ли я сама их говорю?

Отпив немного, Пол вдруг сказал:

— Мне надо звонить по телефону. Я выйду. Ты ешь. Ничего не бойся.

Если бы Пол этого не добавил, я бы и не испугалась. Но когда он встал, меня пробрал такой холод, что я уцепилась за его большую руку.

— Пол, Пол! Можно я с тобой?

— Нет, — он погладил меня по голове. — Не бойся. Я быстро.

— Я заткну уши и не услышу ни слова, только не оставляй меня тут одну.

— Нет, — сказал Пол уже тверже, и мне пришлось послушаться.

У меня уже имеется горький опыт, связанный с телефонными звонками. Однажды я вошла в Славину комнату как раз в тот момент, когда он назвал кого-то по телефону "солнышком". Я никогда не позволила бы себе ни подслушивать, ни выслеживать, и Славе было это известно не хуже меня. И все же он завопил, бросив трубку: "Да как ты смеешь входить ко мне без стука?! Я что — под надзором?" Когда он бывал не прав, то не мог успокоиться еще несколько дней.

Чтобы придать себе храбрости, я допила вино. Оно было холодным и по всему телу от него бежали мурашки. Потом, оглядевшись, налила себе еще и тоже выпила. Курица без Пола разом утратила вкус, и я жевала ее безо всякого аппетита. "Вот еще — звонить приспичило! — думала я обиженно. — И что у него могут быть за неотложные дела?"

Когда я уже примеривалась к третьему бокалу, зал неожиданно наполнился народом, и меня так и сковало страхом. Я с радостью сбежала бы в уборную и отсиделась там до возвращения Пола, но мне было неизвестно, где она находится, а как спросить, я тоже не знала. Люди вокруг меня двигали стульями, смеялись и разговаривали на чужом языке, а я опять, как в детстве, была среди них одна. Никто не замечал меня и никто не хотел поговорить.

Едва я успела это подумать, как справа от меня за наш столик присел незнакомый мне молодой человек и, близко склонившись, вкрадчиво спросил:

— Скучаете?

— Вы — русский? — обрадовалась я. Только здесь мне открылось, какую пустоту должен был ощущать Пол в первые дни после приезда.

Незнакомец усмехнулся:

— Я — интернациональный. Или лучше сказать, я — космополит. Я везде свой. Этот мир принадлежит мне.

— Вы — нефтяной магнат?

Он опять растянул губы. Их рисунок показался мне удивительно знакомым. Его глаз я не могла разглядеть, потому что на нем были круглые темные очки, которые он и не думал снимать. Мне понравились его волосы — каштановые, очень густые, слегка вьющиеся. Он сидел рядом с лампой, но, как ни странно, лицо его оставалось в тени, и мне никак не удавалось рассмотреть его черты.

— Просто я хорошо знаю этот мир и с лицевой стороны, и с изнанки, — ответил он. — Это немногим дано.

— Здесь — лицевая сторона?

— Смотря для кого, — уклончиво сказал он. — Для вас — конечно.

Мы познакомились, но он назвался Режиссером. "Так все меня зовут", — небрежно пояснил он.

— А вы на самом деле режиссер?

— О да! Я режиссер. Может быть, лучший в современном кинематографе.

Я не без зависти заметила, что самоуверенности ему не занимать, и Режиссер согласился. Потом с усмешкой добавил:

— Разве это плохо? Когда человек неуверен в себе, то другой в него уж точно не поверит. А в моем деле необходимо уметь производить впечатление. Иначе денег не дадут! — он засмеялся, показав крупные белые зубы.

Я вздрогнула, услышав этот смех. Будто кто-то очень знакомый засмеялся у него за спиной, а Режиссер только открыл рот, как подставная кукла.

— Что вы делаете в этом клубе? Здесь же одни англичане, — попыталась я отвлечься от недоброго предчувствия. — Ищете спонсоров?

Если б я не выпила столько вина, то, наверное, сумела бы угадать, что это за предчувствие. Но в голове у меня так приятно и мягко шумело, что сосредоточиться на чем-либо не было ни малейшей возможности.

Режиссер опять улыбнулся:

— Я же сказал вам, что везде свой. Я настолько же англичанин, насколько и француз, и русский…

— Только Бог не имеет национальности, — подражая Полу, сказала я.

Он сдержанно возразил:

— Ну почему же? И дьявол тоже. Кстати, говори мне "ты" — мы же почти ровесники. Ты знаешь, что у тебя жутко перепуганный вид?

— Мой друг вышел позвонить, — призналась я. — Мне действительно без него не по себе. Но скоро он вернется, и я перестану трястись.

Не скрывая презрения, Режиссер переспросил:

— Друг? Разве можно полагаться на друга? Друзья — это такой ненадежный народ.