Дорога к звездам - Владимир Кунин

Второй конец поводка этой фантастической Кошечки уходил через кусты наверх — в руки Хозяйки, которая буквально не закрывала рта:

— Лолочка, детка! Ну, не стесняйся, сделай пи-пи...Умоляю! Ты же всю машину уже загадила, стерва!!! Там же дышать невозможно!.. Лола, пупсик, ну, пожалуйста!..

Красотка Лола увидела меня, и глаза ее мгновенно зажглись совершенно бесовски-блядским светом! Изображая внезапно нахлынувшее на нее сумасшедшее желание, она разинула рот, сладострастно облизнулась и, прикрывая глаза в любовном томлении, мордой потянулась ко мне...

От такой откровенной прямолинейности я несколько опешил. За свою долгую, бурную и не всегда разборчивую сексуальную жизнь я впервые столкнулся с таким четким исключением из каких-либо Кошачье-Половых правил — ложного «сопротивления», фальшивого «нежелания», притворной «боязни» забеременеть и тому подобного, — что так свойственно нашим российским Кошкам...

— Ты что же это, гадишь в машине? — строго спросил я ее, чтобы скрыть свое замешательство.

— Ненавижу автомобили! Это моя форма протеста... — прошептала она и тут же недвусмысленно стала задирать хвост вверх и чуть вбок, подворачивая под меня свой задик. — Ну!.. У тебя есть другие предложения?

— О черт!.. — на секунду растерялся я.

Оставляя свой задранный хвост у самого моего носа, Лола изогнулась так, что сумела повернуть свою наглую, сытую, холеную рожицу дорогой потаскухи ко мне и спросить, глядя мне прямо в глаза:

— А может быть, ты — кастрат?..

— Вот я тебе сейчас покажу, какой я кастрат, шалава французская! — рявкнул я и показал этой Лоле все, на что я был способен.

Выяснилось, что на нервной почве я был способен на многое. Достаточно сказать, что я затрахал эту красотку с бантиком так, что в руках ее Хозяйки, которая совершенно не понимала, что там в кустах происходит с ее Лолочкой, чуть не лопнул поводок! А он мне, кстати, изрядно мешал. Если бы не поводок, я бы ей вообще «показал небо в алмазах»! Я не очень представляю себе, что это такое, но в сходных ситуациях так всегда говорил Шура Плоткин. А Шура, как известно, знает толк в таких штуках...

Я первым выдрался из этих кустов, подбежал к скамейке, где сидели Водила, Лысый и Алик, и сам впрыгнул в сумку.

— Ай да Кыся!.. Ай да умница... — ласково сказал Водила и очень трогательно погладил меня своей шершавой огромной лапой.

Уже из сумки я видел, как Хозяйка вытащила Лолу за поводок из-под кустов к мусорному баку. Но, Боже мой, в каком виде?! Бывший бантик, теперь мокрая, измочаленная моими зубами, драная грязно-голубая ленточка неопрятно свисала до самой земли, роскошная белая шубка свалялась и была вся забита каким-то пересохшим мусором, у сбруйки поводка лопнул один из ремешочков, сбруйка перекосилась, съехала Лоле на морду, и она, лежа на спине, пыталась содрать ее с себя всеми четырьмя лапами. Поэтому из кустов Лолу удалось вытащить только волоком. Хозяйка была в ужасе!..

Но мне на это было уже наплевать. Уж слишком эта французская говнюшка была целенаправленна! Слишком механистична. Вот уж точно — «ни любви, ни тоски, ни жалости...», как говорил Шура. И потом, это гнусное свойство, которое я ненавижу и в Кошках, и в Котах в равной степени. Когда во время ЭТОГО думают только о себе, только о своих ощущениях. Будто партнер для них — всего лишь бездушная трахательная машина.

Ну, хорошо — я ЭТО всегда могу. А попадись ей другой Кот? Да у него от такого хамского напора и наплевательского отношения вообще на эту Лолу не встал бы никогда! Несмотря на ее внешнюю привлекательность.

Поэтому сейчас, с легким сердцем и пустыми яйцами, я с удовольствием покачивался в сумке, которую нес на своем широком плече мой Водила, и все дальше и дальше удалялся от тех кустов, откуда слышался голос Лолиной Хозяйки:

— Так ты сделала наконец это свое «пи-пи» или нет, я тебя спрашиваю, лахудра?!

* * *

Туалеты находились рядом с прозрачным магазином, сквозь широкие стекла которого просматривалась почти вся стоянка грузовиков и заправочные колонки под уютными навесами.

Водила снял с плеча сумку и протянул ее Алику и Лысому:

— Подержите Кысю, ребята. Я схожу отолью и заскочу в лавочку — чего-нибудь попить в дорожку прихвачу. А ты, Кыся, слушай все, что дяди будут говорить, — потом мне доложишь.

Алик и Лысый рассмеялись, но как только Водила скрылся в туалете, Алик тут же засунул руку ко мне в сумку, тщательно обшарил ее и с улыбкой сказал Лысому:

— Киса — кисой, а диктофончик тоже мог оказаться в сумочке. Ты уже разговаривал с ним?

— Да вы что?! Когда? Вы бы видели, что у нас в порту было!

— Я видел, — спокойно сказал Алик. — Вы этого кота должны под хвост целовать, идиоты. То есть не вы идиоты, а те, кто придумал такой способ транспортировки. Инструмент от Бармена получил?

— Какой инструмент?..

— Который пиф-паф делает.

— А... Да, получил.

— Я так и думал. Вот и засунь его себе в задницу. Или выброси к чертям собачьим. Один кретин дал, второй кретин взял. Когда же вы наконец все поймете, что тут вам не Россия-матушка— с пистолетами разгуливать. Здесь полиция не шутит и в лапу не берет.

— А если он не захочет?.. Как же...

— Никак. Все, что надо будет, я сам сделаю.

В это время мой Водила вышел из туалета.

— Сейчас, мужики! Секунду. Только в лавку заскочу еще... — И распахнул перед собой стеклянную дверь магазина. Прямо из сумки я видел через широкие окна, как Водила стал набирать разные продукты в маленькую корзиночку, которую он взял у входа.

— Бармен сказал, что пакет нужно перегрузить к вам в машину во время ночевки в Нюрнберге, — почтительно произнес Лысый и показал на Водилу.

— А он и не собирается ночевать в Нюрнберге, — усмехнулся Алик, а у меня мороз пошел по коже. — Ты не видел, сколько он солярки заправил в оба бака? А я видел. И сейчас, смотри, он запасается питьем и едой до самого Мюнхена. С одной стороны, это неплохо — чем дольше товар будет у него в машине, тем меньше риска...

Ну надо же! Как этот молоденький сукин сын все просекает?!

Вот уж действительно Профессионал.

А еще я чувствовал, как Алик смотрит на Лысого и холодно прикидывает, когда удобнее всего будет переселить Лысого с этого света на другой — до перегрузки или сразу же после? Ибо теперь нужды в Лысом уже почти не было. Все, что мог, он уже сделал — обеспечил погрузку товара в машину моего Водилы, проследил за отправкой, а вот самое важное — поговорить с Водилой, попытаться его купить, дать возможность «фирме» всегда иметь под руками такого Водилу — мужика крепкого и авторитетного и, судя по всему, к сожалению, очень неглупого, — Лысый так и не смог сделать. То ли перетрусил, то ли упустил подходящий момент для такого разговора, а может быть, и решил сэкономить для себя те пять тысяч зеленых, которые предназначались моему Водиле...

Теперь этот глуповатый и алчный лысый человек представлял собой очень опасное свидетельское звено в этой и без того бездарной цепочке. А это звено нужно было еще на корабле отсечь самым безжалостным образом! Там это сделать было так удобно...

Все это дерьмо теперь должен своими руками разгребать Алик — человек тонкий, интеллигентный и глубоко порядочный в своем деле. За достаточно серьезный куш, однако не избавляющий от целого ряда омерзительных ощущений, не говоря уже о прямом риске.

— Сколько весит этот пакет с фанерой?

Ответ Лысого сразу же продлил ему жизнь почти до Мюнхена:

— Сто семьдесят килограммчиков. Полтора метра на полтора. Сам грузил...

Алик понял, что одному ему такой пакет не перегрузить, а Водила вряд ли будет ему помощником, и милостиво сказал Лысому:

—Ладно. Поживем — увидим. Тормознем его у самого Мюнхена.

* * *

— Не боись, Кыся. Уж какую-нибудь козу мы им обязательно заделаем! — успокоил меня Водила, когда на подъезде к Касселю я закончил рассказ о том, что говорил и про что думал наш новый знакомый Алик.

Наверное, Водиле показалось, что такого слабого заверения для меня явно недостаточно, и он добавил в своей обычной манере:

— И на хитрую жопу есть хуй с винтом, Кыся...

Водила это добавил с такой святой убежденностью, что, несмотря на тревожность ситуации и нависшую над нами опасность, я тут же живо представил себе, как может выглядеть «хитрая жопа» и «хуй с винтом»!

Это показалось мне таким смешным, что я расхохотался по-своему и от хохота свалился со спинки пассажирского кресла прямо на сиденье. Глядя на то, как я валяюсь на спине и от смеха дрыгаю всеми четырьмя лапами, Водила тоже развеселился. И даже спел, как говорит Шура, «ни к селу ни к городу»;

Ах, не гляди, тетя, в окошко,

Твоя щучья голова,

Твоя дочка согрешила —

Мне на праздничек дала!

Мы еще немножко с Водилой похихикали—каждый по-своему, а потом я посчитал необходимым не давать ему так уж расслабляться.