Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой - Анат Гарари

Теперь я могу рассмотреть ее поближе. Темно-коричневые гладкие короткие волосы; нежная кожа, почти прозрачная. Голубоватая оправа очков оттеняет глаза, придавая им глубину. У нее мягкий добрый взгляд, он меня притягивает.

«Как естественно она себя ведет, – думаю я. – Даже не пытается скрыть свои чувства. У нее четверо детей, и при этом она находит время еще и для меня. Может, когда-нибудь мы будем сидеть и вспоминать нашу «первую встречу» в кафе и нас, свежих напуганных бабушек – вспоминать и смеяться… И познакомим наших дочек и внучек, и, может, даже проведем вместе короткий отпуск на природе, три женских поколения. Малышки будут играть, а мы будем сидеть с нашими дочками и рассказывать им о тех днях, когда они были такими же маленькими, и вспоминать детские песенки, которые они потом смогут петь своим дочкам. А затем сфотографируемся на память. И каждый год будем фотографироваться все вместе в той же самой позе. А через двадцать лет мы будем перелистывать альбом и улыбаться тому, как мы все изменились».

– Вкусно! – говорит Маргалит и слизывает с пальца крем, словно маленькая.

Я спешу присоединиться к ней – гулять так гулять!

– Расскажите, как это у вас, – просит она.

– Как у меня что? – переспрашиваю я.

– Как это быть бабушкой! Про себя мне уже больше нечего рассказывать, – смеется она.

Я поглаживаю ложечкой кремовую горку, сооружаю из нее что-то вроде клумбы, беру дольку яблока, располагаю ее в центре и улыбаюсь.

Маргалит смотрит на улицу, по-прежнему оживленную, несмотря на поздний час, и произносит:

– Я еще должна обдумать то, что сегодня услышала. Честно говоря, не ожидала, что в группе будет так интересно. Не знаю, что из этого получится, но это открывает некоторые вещи совсем с другой стороны. Человек не может измениться за одно мгновение, даже если он этого хочет и знает, что ему это необходимо.

Она продолжает.

– Я все время думаю, что́ заставило Михаль записать меня в эту группу. Если честно, она необыкновенная девочка – и всегда была такой – не по годам взрослая, умница; мне часто кажется, что она старше меня. Бывает, я еще не успеваю подумать, а она уже понимает, что к чему. Иногда мне даже стыдно, что она такая умная и способна анализировать вещи, подходить ко всему с точки зрения логики, а у меня – сплошные эмоции! Можете себе представить, я чувствую себя рядом с ней инфантильной дурочкой?!

– Вы боитесь ее разочаровать, – замечаю я.

– Да. И именно сейчас, когда я наконец-то на правах старшей могу ей помочь, поддержать ее, кое-что подсказать, оказывается, что я не в состоянии этого сделать. Я опять чувствую себя такой маленькой под ее всепонимающим взглядом, и я уверена, что где-то в глубине души она действительно очень разочарована. Я понимаю, что должна быть сейчас рядом с ней, а я все время занята только собой. А ведь и она потеряла бабушку, об этом тоже нельзя забывать! Хорошо, что хотя бы муж ей помогает. Вы замужем?

Вопрос Маргалит застал меня врасплох.

– Я? Нет.

Интересно, что за последнюю неделю это уже второй раз, когда интересуются моим семейным положением. Сначала Яир в кабинете у доктора Машаля, а теперь – Маргалит.

– Я никогда не была замужем. Если честно, то мужчина, от которого я забеременела, даже ничего не знает об этом до сегодняшнего дня.

– Вы это сделали специально?

– Нет, я вообще тогда об этом не думала. Мне было двадцать два года, мы даже с ним по-настоящему не встречались. Так, вышли в один вечер; не знаю, что на меня напало. Короче, случилось то, что случилось, и я решила сохранить беременность. У меня была соседка Далья, в то время она была моей самой близкой подругой; мы мечтали, как будем вместе ее растить. Я была абсолютно уверена, что у меня дочка, и так и оказалось.

– И что, вы никогда не хотели выйти за него замуж? – не сдается Маргалит.

– Нет. Я получила от него самый дорогой подарок – Эйнав, дальше он меня уже не интересовал. Я родила Эйнав, и нам было хорошо вдвоем. Мы были прекрасной парой! – горько усмехаюсь я, но Маргалит не замечает моего настроения и весело улыбается мне в ответ.

– Я не могу представить себя без Мордехая. Мы вместе еще со школы. У меня нет друга ближе его, я за ним как за каменной стеной; и я всегда могу выплакаться ему в жилетку, а ведь это такая редкость для мужчины! А что теперь?

На меня смотрят два слегка прищуренных голубых глаза, а я пытаюсь сообразить, о каком «теперь» она говорит.

Маргалит улавливает мое недоумение.

– Сейчас, когда у Эйнав уже своя семья, вы ведь остались одна! И вы по-прежнему не хотите с кем-нибудь познакомиться?

– С кем-нибудь познакомиться? – повторяю я за ней, и у меня такое чувство, будто это не я сижу здесь, в кафе, а какая-то актриса декламирует хорошо заученный текст. Я слышу себя, отвечающую вопросом на вопрос:

– А что, у вас есть кто-то на примете?

– Надо подумать…

Маргалит откидывается на спинку стула, а я изображаю на лице терпеливое ожидание.

– Я подумаю и, кроме того, спрошу Мордехая. А сейчас…

Маргалит бросает взгляд на часы на запястье.

– Мне очень жаль, но я должна идти. Завтра у меня очень напряженный день, и я хочу еще кое-что сделать дома.

Маргалит направляется в туалет, а я прошу принести счет и спешу расплатиться.

В следующий раз – приглашает она, дописываю я продолжение сценария.

* * *

Из всех дней рабочей недели я предпочитаю понедельник: в этот день клиника закрыта после обеда. Дни становятся все теплее, скоро начнется настоящая жара. Я пытаюсь представить себе лето, но мне не удается ощутить заново душную влажную тяжесть раскаленного тель-авивского воздуха, выносить которую с каждым годом становится все труднее. Когда я была девочкой, первые жаркие дни радостно сообщали мне о приближающемся лете, о долгожданных каникулах; какой это был кайф в той, прежней, жизни, пока не исчезла мама… Аллея полна родителями с колясками. Я неожиданно вспомнила, как как-то ранним утром по дороге в ясли я вдруг остановилась, глядя на тебя, Эйнав, сидящую себе в коляске – такая сладкая, милая, пухленькая, – и ты, поймав мой взгляд, шаловливо заулыбалась мне в ответ, обнажив два белоснежных зуба; и чувство такого безмерного счастья переполнило меня, что я даже вскрикнула. Моя самая любимая, самая красивая, как мне хорошо с тобой! А тебе хорошо со мной? Я помню, как мой отец сидел со мной на кухне и пытался убедить меня уехать в дальний, богом забытый городок и сразу после родов отказаться от тебя, отдать в какую-нибудь семью. А я смотрела ему в глаза и думала, абсолютно уверенная в своем выборе, что я справлюсь там, где он спасовал. Моя девочка будет счастлива, и ей будет достаточно меня одной; нам не нужен никакой папа, мне не нужен папа. И я радовалась своей беременности ему на зло и совершенно не боялась. Я приготовила для тебя маленький уголок рядом со мной в моей квартирке и стала ждать. Каждый вечер я вытягивалась на диване напротив раскрытого окна, гладила живот и пела тебе песни, которые когда-то пела нам бабушка Оры.

Мы продолжаем свой путь. Я высвобождаю твое маленькое тельце из коляски и поднимаю тебя высоко над головой – твои глаза напротив моих глаз – и твой ликующий смех звенит надо мной как волшебный колокольчик в руках сказочной феи. Я обнимаю тебя, прижимаю к себе обеими руками и внезапно решаю: я – лошадь, а твои ручки, обхватившие мою шею, – вожжи; и я пускаюсь в галоп, и мы хором визжим от восторга; и все смотрят на нас и думают, как им здорово вместе, какая молодая и красивая мама; и я скачу и скачу, и вдруг – падаю. Мои сандалии зацепились один за другой, и мы растянулись на земле. Как мгновенно сменяется твой смех на плач! Мы лежим на горячем асфальте, и я плачу вместе с тобой. Я поднимаю тебя, но на этот раз, подобно кенгуру, прижимаю к животу, а ты все плачешь и плачешь.

Остановившиеся прохожие уходят, подходят другие, с любопытством разглядывают испачканного плачущего ребенка и его беспомощную маму. Я сажаю тебя в коляску и бегу оттуда; твой плач сопровождает нас как сирена, но мне уже все равно. Я не слышу, не слышу, не слышу! Мы заходим в ясли, нянечка протягивает к тебе руки, и я невнятно шепчу что-то в свое оправдание.

А кто утешит меня?

Нири

Дорога в Хайфу. Целая семья набилась в машину по пути на кладбище, расположенное на склоне горы у моря, и мечтает только об одном – чтобы этот путь никогда не кончался. Мама сидит рядом со мной на заднем сиденье будто она одна из нас, детей. Наша боль заполнила все пространство, не оставив воздуха для дыхания. Я смотрю на нее и вижу себя: мы делим одно горе на двоих. Дорога слишком короткая. Мы останавливаемся у одной из бензоколонок, как обычные люди, которые делают остановку на полпути, чтобы передохнуть. Я выхожу из машины и чувствую, как холод обжигает мне щеки и сушит слезы. У меня болит голова, я это знаю, но ничего не чувствую.

Все собираются на кладбище, стоят группками, говорят шепотом. Иногда бросают взгляд на море, отвлекаясь на миг от страха смерти, парящего над этим местом. Пара за парой они подходят ко мне, осторожно целуют меня в макушку, тяжело вздыхают. Я как именинница: все толпятся возле меня, пытаются заглянуть мне в глаза. «Ты справишься, вот увидишь, все будет хорошо, – говорят они мне, а потом озабоченно спрашивают: – А вот что будет с мамой? Как она сможет жить дальше?»