Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой - Анат Гарари

Элла, которая сидит по соседству с Орной, поворачивается к ней всем корпусом; на лице ее добрая улыбка, глаза неожиданно блестят.

– Я надеюсь, вы все-таки будете той самой бабушкой, о которой мечтали! Это именно та бабушка, которой хотела бы быть и я! Я бы тоже хотела быть бабушкой «нетто», без всяких добавок – бабушкой, которая балует, которой не надо оставаться с внуками, когда они болеют, и успокаивать их, когда они плачут. В общем, которая получает от них только удовольствие! Ведь со своими детьми ты занята беспрерывно! Я помню, когда Эйнав была маленькая, у меня иногда возникало желание, чтобы ее кто-нибудь забрал, чтобы я могла хоть чуть-чуть отдохнуть! Когда ты бабушка, ведь это уже возможно?! Улыбка исчезает с ее лица так же внезапно, как и появилась, глаза потухли, руки привычно потянулись к бахроме накинутой на плечи зеленоватой шали.

– Знаете, о чем я думала сегодня по дороге к моей дочке? – вступает в разговор Клодин. – Каждый вторник я приезжаю к Лиат посмотреть, как она себя чувствует, достаточно ли ест и спит, короче, побаловать ее немножко. И вот сегодня я подумала, что мне будет обидно, если они не дадут мне нянчиться с внуком или я им что-то подскажу, а их это будет раздражать. Потому что я знаю свой характер, мне до всего есть дело. Что если я увижу, как его папа на него сердится, и буду с ним не согласна. Я надеюсь, что смогу сдержаться, потому что не хочу слишком вмешиваться. Я уверена, что если это не будет мешать моей дочке, так как он – все-таки мой внук, то обязательно будет раздражать моего зятя. Так что лучше быть немножко в стороне! Я надеюсь, что научусь сдерживаться и быть просто бабушкой.

– Что это значит «быть просто бабушкой», как вы себе это представляете? – задает очередной вопрос Нири.

– Быть бабушкой? – Клодин разводит руками. – Любить его, нянчить, когда это необходимо, не особенно вмешиваться. Я боюсь, что захочу быть мамой, вы понимаете? Что я захочу, например, чтобы он делал именно то, что я считаю нужным. Или, если моя дочка сделает ему что-то, с чем я буду не согласна, я не удержусь и сделаю ей замечание. И тогда наступит момент, когда ее муж не выдержит и решит «поставить меня на место». И, как обычно в таких случаях, скажет: «Это мой сын!», хотя у нее отличный муж, и у нас прекрасные отношения; он меня очень уважает, мы с ним настоящие друзья. Видите, я все понимаю, но все равно боюсь, что начну слишком вмешиваться. Я очень надеюсь, что буду обычной бабушкой: буду любить своего внука, буду, когда нужно, покупать ему подарки, буду нянчить его, когда это будет необходимо, но не более того. Я буду очень стараться не влезать в их жизнь. Меня вполне устраивает роль просто бабушки, которая любит своих внуков, балует их, приходит к ним, а они приходят к ней. И все… А то есть такие бабушки, которые всюду суют свой нос…

Мики встает со своего места и направляется к мусорной корзине, чтобы что-то выбросить. При этом она замечает:

– Это точно! Вот я, я часто себя останавливаю и не высказываю дочке своего мнения, хотя она очень мне доверяет, и ей всегда важно знать, что я думаю.

Това следит за Мики, даже не пытаясь скрыть своего возмущения, а Рут возмущенно бросает:

– Может, вы все-таки дадите Клодин закончить предложение?!

Мики спокойно усаживается на место, а Клодин смущенно улыбается:

– Ничего, ничего, здесь каждый имеет право высказаться.

Она замолкает, выжидая. Мики как будто не слышит высказанного в ее адрес замечания, и Клодин продолжает:

– У меня была тетя; она была очень привязана к своей младшей дочке и ее семье. Даже слишком привязана. И ее отношения с внуками уже дошли до того, что она ругалась на них, а они грубили ей. Я не могла видеть, как эти дети относятся к своей бабушке! Но я раньше никогда не думала, что во многом виновата сама тетя, потому, что она слишком вмешивалась в их жизнь, совала свой нос во все их дела. Для этого у детей есть мама. Если она разрешает что-то своему ребенку, то кто я такая, чтобы запретить?

Клодин шумно втягивает в себя воздух, поправляет волосы и переводит взгляд на Орну, которая пытается высвободить серьгу, зацепившуюся за нитку от блузки.

– Сегодня, когда я вспоминаю отношения между тетей и ее внуками, я точно знаю, что не хотела бы оказаться на ее месте. Я смогу пожалеть внука, если его мама будет на него сердиться; если она его накажет, я смогу сесть и поговорить с ним, объяснить ему. Но влезть и сказать дочке: «Зачем ты его наказываешь?» или сказать внуку: «Почему ты поздно пришел и почему…» Нет, это уже не мое дело!

Она кладет руку на спинку стула, на котором сидит Орна.

– Вы понимаете, почему я говорю вам, что я боюсь? Я боюсь, что начну вести себя, как будто я его мама. Я знаю, что моя дочка мне ничего не скажет, она привыкла. У нас дома все держалось на мне. Каждый раз, когда они чего-нибудь хотели и обращались к моему мужу, он говорил: «Спросите у мамы». За все отвечала я: воспитание, учеба, уроки, дни рождения – все было на мне. Все – я! Только мама! Хотите выйти, спросите у мамы; нужны деньги – мама! Мои дети никогда не шли прямо к папе. Он был очень хороший человек, с чувством юмора; детям было с ним весело, но поделиться они шли ко мне, и решала все я.

Вот этого я и боюсь, что то же самое будет и с внуком, что и здесь я начну устанавливать свои правила. Так что я уже сейчас говорю себе, что должна над собой работать, что я только его бабушка и не более того!

Рут, которая все это время согласно кивала головой, протягивает руку, как бы прося разрешения высказаться:

– Я тоже иногда думаю о том, что у моего внука есть отец и мать, а значит, мне необходимо научиться отходить несколько в сторону: молчать, не влезать, не лезть с советами. Это совсем другое состояние, другая фаза. У моей дочки есть муж, он мне не сын; надо ладить и с ним тоже и надеяться, что и он будет ладить с нами. Вообще, в последнее время мои отношения с ними стали намного ближе, чем были раньше. До этого в течение последних лет я вообще не знала, что у них происходит. Можно сказать, что связь между нами не развивалась постепенно, а произошел скачок из одной крайности в – другую. Я, как и вы, думаю, что главное, чему я еще должна научиться, – это терпению. Я все время себе напоминаю, что терпение нам просто необходимо в жизни в целом и при воспитании детей в частности. Но, может, это касается отношений с детьми в любом возрасте. Короче, бесконечное терпение! Дать вещам развиваться в своем темпе, не гнать, не форсировать события. Я думаю, это касается и нашего нынешнего состояния, когда мы находимся в процессе становления бабушками: не спешить, понять, что ничего «не горит». У меня есть достаточно времени: всю оставшуюся жизнь я буду бабушкой.

– Кроме того, у них тоже должна быть возможность совершать свои ошибки, – бросает Анна и с удивлением смотрит на Клодин, которая неожиданно начала громко смеяться.

– Знаете, чем все закончится в конце концов? – говорит она, смеясь. – С нами будет, как в той истории про домкрат! Мы тут сидим и обсуждаем, что будет, а что будет на самом деле, мы узнаем только, когда он родится.

– Что это за история? – интересуется Маргалит.

– Вы не знаете? – встрепенулась Мики. – Я вам расскажу. Один человек едет по пустыне, и вдруг у него лопается колесо. Тут он выясняет, что у него нет домкрата, а значит, он не может поменять колесо. Но он вспоминает, что по дороге видел большую ферму, и отправляется туда в надежде раздобыть там домкрат. Он идет и думает: «Наверное, они поймут, что у меня нет выхода, и потребуют с меня сто долларов». Он продолжает идти, его донимает жара, и он думает: «Они точно решат на мне нажиться и запросят двести долларов, нет, триста: не так-то часто здесь кто-нибудь останавливается!» И так он идет и все поднимает и поднимает цену, пока не доходит до фермы. Он не успевает постучать, как фермер распахивает дверь и сует ему домкрат: «На, бери и убирайся!» Группа смеется, а Клодин продолжает:

– Нет, правда, может, мы слишком преувеличиваем, и все будет гораздо проще – естественно, спокойно. Сами на себя нагоняем страху! Просто станем бабушками, и – все!

Нири смеется вместе со всеми и заключает:

– Один из вопросов, который мы затронули не только сегодня, но и в наши предыдущие встречи, – это насколько мы можем позволить себе быть самими собой: быть откровенными здесь, в группе, и в беседах с детьми; быть той бабушкой, которой мы мечтали стать; не подавлять свои чувства и не кривить душой. Еще одна тема, которая начала раскрываться только сегодня, это какую цену мы платим, подавляя собственное «я». К примеру, что происходит, когда я не говорю все, что думаю; что я чувствую, когда действительность заставляет меня быть иной бабушкой, чем я себе это представляла. Мы говорили о готовности к переменам и о том, что необходимо время для того, чтобы смириться с переменами и привыкнуть к ним. Очевидно, Рут была права, когда говорила, что, подобно вашим дочерям, вы, мамы – будущие бабушки, вынашиваете свой плод, который зреет и рождается – иногда в муках – и обретает те или иные формы, об особенностях которых мы еще поговорим. Параллельно с этим наблюдаются изменения и здесь, в комнате: группа проходит определенный процесс развития, разговор между вами становится более откровенным, вы сами меняетесь. С каждой встречей мы лучше узнаем друг друга и уже смогли сформулировать для себя, если можно так выразиться, устав группы, к примеру, о чем и как говорить. Наша задача – выявить все эти процессы и постараться их понять; в общем, прожить этот далеко не простой период как можно более эффективно.