Талтос - Энн Райс

Но, казалось, это теперь совершенно недостижимо, после того как сказаны были последние слова

Она подняла руки и с силой провела ими по волосам. Затем, скорее всего механически, потянулась к кранам душа.

Под струями воды она смогла думать более четко, возможно, впервые после произошедшего. Шум был приятен, а горячая вода ласкова

Оказалось, у нее скопилось невероятное богатство платьев, из которых можно было выбрать подходящие на разные случаи жизни. Абсолютно сбивало с толку немыслимое количество одежды в стенных шкафах. В конце концов она выбрала пару брюк из мягкой шерсти, старые брюки, которые носила вечность тому назад в Сан-Франциско, она надела их, а поверх — обманчиво тяжелый с виду, свободный хлопчатобумажный свитер.

Весенними вечерами бывает еще весьма прохладно. И было приятно ощущать себя снова в одежде, которую любила сама. Кто, подумала она, мог накупить ей все эти красивые платья?

Она расчесала волосы, закрыла глаза и подумала «Ты можешь потерять его, и на это есть причина, если не поговоришь с ним теперь, если не объяснишься с ним еще раз, если не постараешься побороть свой собственный инстинктивный страх перед словами и не подойдешь к нему».

Роуан отложила щетку. Майкл стоял в дверях. Она никогда не закрывала дверь наглухо, как и теперь, и, когда взглянула на него, почувствовала огромное облегчение, увидев на его лице спокойное, понимающее выражение. Она чуть не заплакала, но это было бы до нелепости эгоистично.

— Я люблю тебя, Майкл, — сказала она. — И готова прокричать это с крыши. Я никогда не переставала любить тебя. Все дело в тщеславии и гордости, а молчание — молчание означало неудачу души при попытке вылечить и укрепить себя, или, быть может, необходимое отступление, к которому стремится душа, как если бы она была неким эгоистичным организмом.

Он слушал внимательно, слепо хмурился, лицо было спокойное, но уже не принимало выражения невинности, как прежде. Глаза, огромные и блестящие как всегда, смотрели жестко, и под ними залегли печальные тени.

— Не представляю, как мог бы обидеть тебя именно теперь, Роуан, — произнес он, — я в самом деле не могу, просто не могу.

— Майкл, но…

— Нет, позволь мне сказать. Я знаю, что с тобой случилось. Я знаю, что он сделал. Я знаю. Но я не знаю, как я смог бы винить тебя, сердиться на тебя, обижать тебя так же. Я не знаю!

— Майкл, я знаю, — сказала она. — Не надо. Хватит, или ты заставишь меня плакать.

— Роуан, я его уничтожил, — сказал он. Он понизил голос до шепота, как поступают многие, говоря о смерти. — Я уничтожил его, и это еще не все! Я… Я…

— Нет. Не говори ничего больше. Прости меня, Майкл, прости ради себя и ради меня. Прости меня.

Она наклонилась вперед и поцеловала его, намеренно лишив возможности вдохнуть, чтобы он не смог ничего сказать. И на этот раз, когда он сжал ее в объятиях, они были исполнены прежней нежности и былого драгоценного тепла, огромной оградительной заботы. Она снова ощутила себя защищенной — защищенной, как это было при их первом любовном свидании.

Должно быть, сейчас было нечто более прекрасное, чем просто чувствовать себя в его объятиях, нечто более драгоценное, чем просто ощущение близости к нему. Но она не могла задумываться сейчас об этом — конечно, дело было не в волнении страсти. Оно тоже присутствовало — очевидно, чтобы радоваться и наслаждаться снова и снова, но здесь было еще нечто такое, чего она не познала ни с одним другим существом на земле, — вот, видимо, в чем было дело! Наконец он оторвался от нее, взял обе ее руки вместе и поцеловал их, после чего ослепил ее снова открытой мальчишеской улыбкой, точно такой же, какую, как она думала, ей больше не удастся увидеть. А потом он подмигнул ей и сказал:

— Похоже, ты действительно любишь меня по-прежнему, малыш.

— Да, — отозвалась она, — очевидно. Я однажды поняла это, и так будет вечно. Пойдем со мной, выйдем из дома, пойдем под дуб. Я хочу немного побыть вблизи их — не знаю почему. Ты и я — мы единственные знаем о том, что они там вместе.

Они проскользнули вниз по задней лестнице, через кухню. Охранник возле бассейна просто кивнул им. В саду стемнело, когда они нашли железный стол. Она рванулась к Майклу, и он поддержал ее. «Да, это только сейчас, а потом ты снова возненавидишь меня, — подумала она. — Да, ты станешь презирать меня».

Она целовала его волосы, щеку, терлась лбом о его колючую бороду. Она ощущала его ответное дыхание, глубокое и мощное, полной грудью.

«Ты станешь презирать меня, — думала она. — Но кто еще может найти тех, кто убил Эрона?»

5

Самолет приземлился в Эдинбургском аэропорту в 11.00 пополудни. Эш дремал, отвернувшись от окна. Он увидел свет фар машин, неуклонно приближающихся к нему, обе черные, обе немецкие, — седаны, которые доставят его и его маленькую свиту по узким дорогам в Доннелейт. Такое путешествие можно было раньше совершить только верхом на лошади. Эш радовался предстоящей поездке — не потому, что любил такие путешествия по опасным горам, но потому, что хотел доехать до долины без задержки.

Современная жизнь всех превратила в нетерпеливых, спокойно подумал он. Сколько раз за свою долгую жизнь выезжал он в Доннелейт, чтобы посетить место своих самых трагических утрат и снова пересмотреть свою судьбу? Иногда путь в Англию и оттуда на северо-запад Шотландии, в высокогорье, занимал у него несколько лет. В другие времена на это уходило несколько месяцев. Теперь совершение такого путешествия стало делом нескольких часов. И он радовался этому. Ибо приезжать сюда никогда не было для него делом трудным или только целительным. Скорее, это был визит к самому себе.

Теперь он ждал, пока эта опытная молодая девушка, Лесли, летевшая с ним из Америки, принесет пальто и сложит одеяло и подушку.

— Все еще сонная, моя голубушка? — спросил он ее с мягкой укоризной. Слуги в Америке озадачивали его. Они совершали странные вещи. Он не удивился бы, увидев, что она переоделась в ночную рубашку.

— Для вас, мистер Эш, поездка продолжалась почти два часа. Думаю, вам она понравилась.

Он улыбнулся, проходя мимо нее. «Что должна была значить для нее такая поездка? — подумал он. — Ночные путешествия по неизвестным просторам?» Шотландия должна казаться похожей на любое другое место, куда он иногда брал ее или других своих помощников. Никто бы не догадался, что это значит для него.

Она ступила на стальную лестницу, и неожиданно на них налетел ветер. Здесь оказалось даже холоднее, чем в Лондоне. Похоже, это путешествие привело его из одного полюса холода в другой, а теперь еще и в третий. И с ребячливым жаром, без всяких сожалений ему захотелось снова оказаться в тепле лондонской гостиницы. Он подумал о цыгане, раскинувшемся на подушке, красивом, стройном, со смуглой кожей и с жестким ртом, с черными как уголь бровями и ресницами, загибающимися кверху, как у ребенка.

Он прикрыл глаза тыльной стороной руки и заспешил вниз по металлическим ступеням к машине.

Почему у детей бывают такие большие ресницы? Почему позже они их утрачивают? Нуждаются ли они в этой дополнительной защите? И как это дело обстоит у Талтосов? Он не смог припомнить ничего, что он бы знал когда-либо об этом непосредственно в своем детстве. Несомненно, для Талтоса тоже существовал такой период.

Утраченное знание… Эти слова произносились при нем так часто; он не мог вспомнить, когда он их не знал.

Его возвращение, отказ от движения вперед, от горестного разговора с переполненной чувствами душой можно было сравнить со своего рода агонией.

Душа… «Ты не имеешь никакой души», — так они говорили тебе.

Сквозь тусклое стекло он наблюдал за юной Лесли, проскользнувшей на пассажирское место впереди него. Он был доволен, что заднее отделение целиком было предоставлено ему и что нашлись две машины, которые перевезут его со свитой на север. Было бы невыносимо теперь сидеть близко к человеку, слышать человеческую болтовню, ощущать запах здоровой человеческой женщины — такой милой и юной.

Шотландия. Запах лесов. Запах моря и морской ветер.

Машина идет плавно. Опытный водитель. Он почувствовал благодарность. Его не трясло и не бросало из стороны в сторону до самого Доннелейта. На миг он увидел отражение слепящих огней позади: охранники неуклонно следуют за ним, как всегда Ужасное предчувствие охватило его. Зачем он решил пройти через это тяжелое испытание? Зачем надо было ехать в Доннелейт? Зачем надо было взбираться на гору и снова посещать святые гробницы прошлого? Он закрыл глаза и на секунду увидел сверкающие волосы маленькой ведьмы, в которую так глупо, словно мальчишка, влюбился Юрий. Он видел жесткие зеленые глаза, смотревшие на него с фотокарточки. Она фальшиво улыбается ему, подвязав волосы яркой лентой, словно маленькая девочка. Юрий, ты глупец!

Машина набрала скорость.

Он не мог ничего увидеть сквозь густо тонированное стекло. Обстоятельство, достойное сожаления. Полное безумие. В Штатах в его собственных машинах стекла не были тонированы. Конфиденциальность никогда его не беспокоила. Но мир виделся окрашенным в естественные цвета, и это было ему так же необходимо, как вода и воздух. Быть может, ему стоит поспать немного, и без сновидений.