Курако - И Адександров

И вот происходит случай, редкий в истории металлургии: Курако проникает в непотушенную домну вместе с Ерёменко и двумя слесарями и удаляет злополучное кольцо.

Даже много лет спустя Еременко не мог без волнения рассказывать об этом необыкновенном эпизоде своей жизни.

Перед тем, как совершить опасную операцию, Курако отдал распоряжение прекратить загрузку печи, переведя ее на тихий ход. Он выждал, пока уровень материалов не опустился на несколько метров. Затем было выключено дутье. Фурмы замазаны глиной. Поверх остановившихся в домне материалов насыпали толстый слой рудной и коксовой пыли, смоченной водой, чтобы затруднить доступ восходящего газа. Мельчайшими струйками газ, необходимый для поддержания Медленного горения, проникал сквозь слой пыли. В этой ядовитой атмосфере угара совершал свой смелый эксперимент Курако с товарищами.

План Курако был очень прост: обрубить крепления, удерживавшие кольцо, и сбросить его вниз, в печь где бы оно затем расплавилось. Но для осуществления такого плана требовались исключительное самообладание и отвага.

В печь спустили деревянные лестницы. Работать решили попарно. В первой паре Курако и Еременко, во второй — слесаря. Каждый из смельчаков был обвязан веревкой, спускавшейся с колошника. В случае угорания можно было вытащить жертву на веревке. Ничем не защищенные, Курако и его товарищи спускались в темную бездну, готовые к тому, что неожиданно прорвавшееся пламя испепелит их на месте. Это был риск естествоиспытателя, ученого, героя, ставящего на карту жизнь для осуществления намеченной цели.

Каждая пара, опускаясь в жерло печи, в течение пяти минут рубила заклепки. На смену ей спускалась новая пара. Мучительно долго тянулась эта адская работа. Для восстановления сил после пятиминутного пребывания в печи приходилось около получаса лежать на свежем воздухе.

Прошли уже сутки, а кольцо оставалось на месте. Между тем, внизу, в печи, все время продолжалось слабое горение. Над выгоравшим пространством нависла шихта, готовая каждую минуту обрушиться. И это произошло.

Кольцо, осевшее с одного бока, держалось на последнем болте. Молотками орудовали двое слесарей. В этот момент грохот, похожий на взрыв, заставил далеко отскочить находившихся у горна рабочих. Из доменной шахты вылетели раскаленные куски кокса вместе с тучами черной пыли. Еременко, стоявшего у жерла печи, отбросило в сторону и ударило о железные стропила. На минуту он потерял сознание и очнулся от новой боли: на нем горела одежда, воспламенившаяся от раскаленного куска кокса. Он успел ее затушить. В клубах черной пыли ничего не было видно. Еременко услышал голос Курако, окликавшего слесарей. В ответ раздались их голоса. К счастью, в момент осадки они уже поднимались по лестнице, и воздушный вихрь выкинул их из печи. Оба отделались испугом и ушибами. Перекликаясь, двигаясь ощупью, все четверо скоро нашли друг друга, и Курако принялся обнимать слесарей.

— Если бы вы там остались, — были первые слова Курако, — и я бы туда бросился.

Предпринятая Курако операция благополучно завершена. Огромной силы вихрь, вырвавшийся при осадке материалов, сорвал едва державшееся кольцо, и оно рухнуло в печь. Домна была спасена.

В воспоминаниях старых доменщиков можно найти любопытные материалы, связанные с приездами разных комиссий для ознакомления с куракинской домной.

«После пасхи, — рассказывает Пимен Михайлович Гарбуз, — приехал «царь» доменных печей — Кольберг. Расселись представители заводов вокруг стола. Заводы дают отчет. Когда дошло до Краматорского, Кольберг заявил:

— Нужно найти нового человека для доменного цеха, а то поставили какого-то горнового без диплома.

Тогда представитель от Краматорского завода достает пробу, анализ, фотографию и говорит:

— А это видели?

Показывает карточку, показывает чугун. Кольберг разозлился:

— Подделка, это мариупольская печь!

— Не верите, давайте комиссию.

Собралась Комиссия и поехала на Краматорский завод.

Является директор Томас:

— Михаил Константинович, комиссия...

— Ничего...

Курако купил газеты, роздал рабочим, велел сесть за стол и читать. Приходит комиссия. Все рабочие сидят, читают, а вагончики наверх идут самокатом, действует его механизация. Тут выскочил Курако и кричит:

— Максименко, давай чугун!

Он нарочно долго не выпускал чугун, чтобы его побольше было. Открыли летку, как хлынет, любо-дорого смотреть. Ни одна печь в России не могла за один раз выпустить столько чугуна.

Кольберг поглядел на печь и говорит:

— Это мариупольский чертеж.

Курако обозлился, весь дрожит. Кричит:

— Это не мариупольский чертеж! Идемте наверх.

На колошнике пришлось убедиться, что печь сделана не по мариупольскому чертежу. Внизу рабочие приготовили стул и, когда комиссия вернулась, посадили Курако и стали качать».

Так рассказывают о Курако старики-рабочие в Донбассе.

Курако достиг славы. Он создал себе авторитетное имя. Его ценили как даровитого доменщика, стоявшего выше десятков и сотен современных ему техников. Он мог бы пойти по проторенной дорожке: окружить себя комфортом, подружиться с заводскими инженерами, выезжать на свадьбы и крестины, под мелодичный звон бокалов вести либеральные беседы о пользе науки и о судьбах европейского парламентаризма.

Но Курако шел своей дорогой.

«Друзьями Михаила Константиновича были почти исключительно рабочие, — вспоминает жена Курако. — Меня возмущало, что он может сидеть и выпивать с ними чуть ли не целую ночь. Мы из-за этого ссорились. Мне хотелось бывать в инженерском кругу, посещать вечера и балы, которые устраивались в Краматорске, приглашать и к себе, но Михаил Константинович говорил, что только со своими рабочими он чувствует себя хорошо.

— Я не люблю, — бросал он, — ходить туда, где ковры лежат.

Однажды я все-таки вытащила его на бал к директору завода Томасу, куда нас пригласили. Сколько мучений было с его одеванием! Крахмальных воротничков он не признавал, и, пока я не заплакала, он не соглашался надеть. Наконец, мы выбрались. И что же он на этом балу натворил! Началось как будто с шутки. Взял бутылку шампанского и незаметно положил в натопленную печку. Получился такой взрыв, что все перепугались. Это было еще ничего. Но вот входит в зал одна дама, жена директора соседнего угольного рудника. Причесана она была несколько фантастично, как-то по-индейски, с перьями в волосах. Михаил Константинович уставился на нее и вдруг захохотал. Это было так ужасно, что я не могла ни минуты больше оставаться и сейчас же уехала. Может быть, Михаил Константинович был и прав, что держал себя так вызывающе с высшим инженерством, но тогда я не могла с этим примириться».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});