Найти и обезвредить - Григорий Василенко

Прощаясь с Гуляевым и напутствуя его, Улагай не удержался и от поучений:

— Казак — это чисто российское явление, и с ним надо уметь ладить, как это с успехом делал совсем недавно я. И не беда, если казак посчитает ребра комиссару или отберет у него все до иголки. В такой свалке, как в России, мы казакам можем многое простить. Казаки — народ особый. Вот в Турции мне пришлось слышать, как француз спросил одного казака: «Ах, как ты сильно намазал дегтем сапоги, прямо дышать нечем. Зачем ты это сделал?» — «Запах дегтя для меня, — отвечал ему казак, — шо тоби пахучий турецький табак».

Гуляев молча слушал. Он убедился, что Улагай не терпел даже самых малых возражений. Свою миссию Гуляев считал выполненной. С ним ехал в Россию эмиссар Улагая. Об этом думал Гуляев, стоя перед Улагаем, а тот все рассуждал:

— Перед пасхой думаем собрать в Марселе казаков-эмигрантов на вечеринку и организовать их в станицу. Назовем ее Марсельской.

* * *

Накануне Улагай встретился с комендантом эмигрантского лагеря в Марселе Беком и попросил его организовать отправку в Россию на пароходе двух человек, минуя официальные оформления документов. Бека учить этому не приходилось. Он уже не раз занимался подобными операциями и был целиком в курсе дел, так как совмещал должность коменданта лагеря и, по старой привычке, контрразведывательные функции среди русской эмиграции. Бек связался с французской полицией, где его хорошо знали не только как коменданта, но и как человека, занимающегося переправкой нужных людей в Советскую Россию. У него всегда был на примете какой-нибудь хорунжий, есаул или подъесаул, который мог согласиться на любую работу.

Урумов и Гуляев без всяких осложнений прошли на пароход.

— Ни пуха ни пера, — сказал им тихо у трапа Бек.

— К черту, — ответил Гуляев.

Бек стоял на пристани и ждал, пока от причальной стенки отошел пароход. Глядя на него, Гуляеву пришли на ум слова Смиренина, сказанные им в Новороссийске, при прощании: «Россия без них обойдется, а они без России нет. Не забывайте этого изречения великого писателя. Оно вам пригодится там».

Гуляев часто выходил на палубу и всматривался в морскую даль. Родные берега были еще далеко. Урумов в каюте заметно нервничал, ворчал и удивлялся спокойствию своего спутника, которого он называл не иначе как молодым человеком. В то время Гуляеву еще не было и тридцати. Собираясь в командировку, он намечал осмотреть достопримечательности Константинополя, древнего города на берегах Босфора. Но, пожалуй, кроме храма святой Софии, султанских дворцов и мечетей, больше ничего не видел. С тяжелыми думами он ходил по лабиринту константинопольских улиц, насмотрелся вдоволь на бедность и нищету простого люда, соблюдавшего законы шариата и мусульманский месячный пост рамазан. Нередко ему приходилось обходить турка, молящегося на коврике там, где его застало время намаза.

Урумов, поджидавший Гуляева в каюте, поинтересовался, что тот видел на палубе.

— Ничего, кроме бесконечного моря. Кругом — вода, как говорится. Но скоро уже покажутся берега.

— Море можно наблюдать и в иллюминатор, — сказал Урумов кисло.

— В иллюминаторе совсем не то море, какое оно с палубы. Какая ширь, какая сила, какая стихия! Помните у Пушкина?..

— На палубе сквозняк. А у меня ишиас, молодой человек, — не стал слушать рассуждения Гуляева полковник.

— Сквозняки охватили и Турцию. Вы не задумывались, господин полковник, над тем, что и в Турции революция выбросила Антанту? Казалось бы, Антанта защищает турок, а турки попросили ее убраться. Россия дала пример и туркам, не правда ли?

— Молодой человек, когда я слышу такие рассуждения, я всегда вспоминаю, что у нас своих забот предостаточно, и мне нет никакого дела до турок, — с некоторым раздражением отвечал Урумов.

— Господин полковник, извините. Мне хотелось только услышать от вас мудрое слово. Я, пожалуй, пойду все же на палубу. Ужасно хочется не пропустить появление на горизонте берегов Кавказа.

Подставляя лицо свежему морскому ветру, Гуляев подолгу оставался на палубе, радуясь ни с чем не сравнимому чувству — возвращению домой.

16

— Пока ты там курил турецьки табаки, тут у меня разговор был с мужиком из Павловской, — рассказывал Крикун Гуляеву. — Да… Появились там два мукомола. Документы у них как будто в порядке, а вот откуда заявились эти летуны — вопрос. Чую, шо у них что-то нечисто. А шо?.. Откуда деньги? Да еще кружку в мешок бросили. Мужика того, Карася, отпустил домой, он тут же смылся. И они тоже. Получил выговор от Васвас. Ото, Карась муку кому-то приносил. А кому, не признался. Его опять тут же послали с оклунком в лес — и нема. Мы ждем, а он пропал…

Крикун жаловался Гуляеву, что поиски неизвестного зашли в тупик, но он хотя и верит показаниям Пуханова, а контра пока гуляет на свободе.

— Ото, объявились еще два пильщика в Абинской. Арендуют лесопилку.

— Может, те мукомолы? — сказал Гуляев. — Пошлите меня в Абинскую.

— Вместе поедем. Сначала надо найти карточку адъютанта Букретова, показать Пуханову, а потом ехать.

— Можно показать и Урумову, — предложил Гуляев. — Я за дорогу расспросил его обо всех адъютантах Деникина, Улагая, Букретова… Он тоже перед бегством за границу жил в Грузии, встречался с Букретовым, видел его адъютанта.

— Ото, правильно, — коротко одобрил предложение Крикун. — А где найти карточку адъютанта?

— Андрей Карпович, поручите мне. Я в Краснодаре отыщу у родственников Букретова.

— Если Пуханов и Урумов опознают, значит, будем знать хоть, кого шукать.

— Адъютанта Букретова, — с уверенностью сказал Гуляев. — Вот посмотрите, Вехов не врал.

Крикун, как всегда, поскромничал. За время отсутствия Гуляева он побывал в Новороссийске и там дотошно разбирался в порту в морских делах, с которыми ему раньше не приходилось сталкиваться. Его интересовали суда, приходившие из Константинополя под любым флагом, но прежде всего такие, как «Эттихад», «Апостолос», «Три святителя» и «Гурдистан».

Он и не скрывал, что плохо ориентируется по части работы морского ведомства, и попросил выделить ему в помощь работника морской ЧК, который мог бы сопровождать его в порту и при необходимости давать пояснения. Начальник морской ЧК посоветовал ему молодого сотрудника по имени Василь, которого так звали в отделе, а начальник, сделав на этот раз исключение, представил как Василия Романцова, специалиста по морским делам, лучше которого никто не знал порт и все, что там происходило, хотя Василь в ЧК работал всего-то около года, а до этого мотался в порту на разных работах. Ему, как грузчику, одно время приходилось часто бывать на иностранных судах и запросто общаться с матросами из разных стран. Крикун окончательно согласился с предложенной кандидатурой на провожатого, услышав от его начальника, что отец Василя погиб на баррикадах, защищая «Новороссийскую республику» в декабре 1905 года.

— Одним словом, чистый пролетарий и притом грамотный и смышленый, побывал в переделках и доказал свою преданность диктатуре пролетариата, — подытожил характеристику начальник Василя.

— Ну, веди меня в порт и показывай, как там вяжут узлы, — сказал Крикун Василю, длиннорукому и оттого нескладному парню.

По дороге разговорились. Оказалось, что все суда, которыми интересовался Крикун, Василь знал как свои пять пальцев и, больше того, имел на них знакомых матросов, которых агитировал за то, чтобы они не гнули спины на своих хозяев-буржуев.

— Значит, и по-гречески можешь? — спросил Крикун.

— Самую малость, а больше по-нашему толкуем.

— И до чего дотолковываетесь?

— Так, кой-что… Один грек недавно по секрету сказал, что на «Апостолосе» кого-то спрятали и увезли в Константинополь.

— Так и сказал? — удивился Крикун.

— По секрету… — подчеркнул Василь.

Крикун, не перебивая собеседника, внимательно слушал, но больше его все же интересовало не то, что кто-то бежал за границу, а не высаживалась ли какая-нибудь контра с пароходов в Новороссийске. Романцов сразу ответил, что ничего подобного не слыхал, но может потолковать со знакомыми матросами.

— Ото, вы тут прозевали, — прямо сказал Крикун. — А раз туда увозят, то и оттуда привозят. Такой у нас один сидит. Кого ж они тут подобрали? — озабоченно размышляя, сам себя спросил Крикун.

— Не знаю.

— Ото, надо знать, — проворчал Крикун. — Ты тут на то и поставлен, чтобы все знать.

Крикун долго и нравоучительно рассуждал вслух, как это могло случиться, потом спросил о возможностях прохода на иностранные суда и схода иностранцев на берег, заодно выговаривая Василю за прорехи в портовой охране, которые, видимо, используются для заброски агентов с иностранных судов. Настраивался также на крутой разговор с начальником отдела по этому вопросу. Романцов не оправдывался, слушал молча, все замечания на свой счет воспринимал как должное и уже думал, что надо сделать в порту, чтобы впредь этого не случалось.