ОТКРОВЕННО. Автобиография - Андре Агасси

Ребята сообщают, что мыть и полировать четыре спортивных машины Ника входит в наши обязанности.

Наши обязанности? Что за чушь!

«Скажи об этом судье», - отвечают мне.

Я пытаюсь расспросить старших мальчиков, много времени проведших в академии, о Нике. Кто он? Что им движет? «Он ловкий парень, - говорят мне. - Неплохо наживается на теннисе, хотя сам его не любит и даже толком не разбирается». Ник ничуть не похож на моего отца, которого завораживают углы и цифры, вся красота игры. И все же он напоминает моего отца: их обоих завораживают деньги. Ник не стал пилотом морской авиации, провалив экзамен, его выгнали с юридического факультета, и в один прекрасный день он решил заняться преподаванием тенниса. Немного работы и много удачи - и вот его уже считают гигантом этого вида спорта, воспитателем спортивных гениев. Конечно, кое-чему у него можно научиться, говорят, с его помощью я мог бы перестать ненавидеть теннис.

ИГРАЮ ТРЕНИРОВОЧНЫЙ МАТЧ, энергично гоняя по корту парнишку с Восточного побережья, и вдруг замечаю, что сзади стоит Габриэль, правая рука Ника, внимательно глядя на меня.

После нескольких очков Габриэль останавливает игру, спрашивает:

- Ник уже видел твою игру?

- Еще нет, сэр.

Он, нахмурившись, уходит.

Чуть позже по громкой связи, слышной на всех кортах академии Боллетьери, объявляют:

- Андре Агасси, на главный внутренний корт! Агасси, на главный внутренний корт, немедленно!

Я ни разу не был на главном внутреннем корте и понятия не имею, зачем меня вызывают. Прибежав туда, вижу стоящих рядом Габриэля и Ника.

- Тебе надо посмотреть, как он бьет, - говорит Габриэль.

Ник отходит в тень, Габриэль встает на противоположную сторону корта. Полчаса мы с ним перебрасываемся мячом. Украдкой я поглядываю через плечо, едва различая силуэт Ника, сосредоточенно поглаживающего усы.

- Ударь несколько раз слева, - говорит он. Голос его похож на скрип застежки-липучки.

Я делаю то, что мне велели, - бью слева.

- А теперь - несколько подач.

Я подаю.

- Ближе к сетке.

Подхожу.

- Достаточно.

Он выходит вперед.

- Ты откуда?

- Из Лас-Вегаса.

- Какое у тебя место в национальной классификации?

- Третье.

- Как я могу связаться с твоим отцом?

- Он на работе. Он работает в казино MGM.

- А твоя мать?

- Сейчас? Наверное, она дома.

- Идем со мной.

Мы идем в офис, где Ник просит продиктовать мой домашний телефон. Он сидит в высоком черном кожаном кресле, почти отвернувшись. Мне кажется, что лицо у меня покраснело сильнее, чем у него. Дозвонившись, Ник беседует с мамой, просит рабочий телефон отца, затем набирает номер.

- Мистер Агасси? - кричит он в трубку. - Ник Боллетьери! Да, да. Да. все хорошо. Послушайте, я должен сообщить вам нечто очень важное. Ваш мальчик талантливее всех, кого я видел здесь, в академии. Совершенно точно. Всех без исключения. И я собираюсь сделать его лучшим из лучших.

О чем это он? Я здесь только на три месяца. Через шестьдесят четыре дня я уеду домой. Неужели Ник хочет, чтобы я остался? Надолго ли? Навсегда? Разумеется, отец на это не согласится.

- Да, конечно, - говорит Ник. - Нет, это не проблема. Я займусь им, даже если вы не заплатите больше ни гроша. Андре может оставаться здесь бесплатно. Я рву ваш чек.

У меня сердце уходит в пятки. Я знаю, отец не сможет устоять перед словом «бесплатно». Моя судьба предрешена.

Ник вешает трубку и вместе с креслом поворачивается ко мне. Он ничего не объясняет. Не сочувствует. Не спрашивает, хочу ли я остаться. Он говорит лишь: «Возвращайся на корт».

Тюремщик добавил несколько лет к моему приговору. Единственное, что я могу сделать, - вновь взять кайло и вернуться к каторжным работам.

КАЖДЫЙ ДЕНЬ В АКАДЕМИИ БОЛЛЕТЬЕРИ начинается с вони. На соседних холмах разместилось несколько фабрик по переработке апельсинов, источающих по окрестностям тошнотворный запах горелой апельсиновой корки. Этот запах - первое, что я чувствую, открыв глаза. Он напоминает о том, что я все еще не в Вегасе, сплю не в своей постели на половине нашей комнаты-корта. Я и раньше не особенно любил апельсиновый сок, но после академии Боллетьери я не могу без дрожи смотреть на коробки с изображением апельсина.

Пока солнце разгоняет утренний туман над болотами, я стараюсь опередить всех на пути в душ: ведь горячая вода достанется лишь нескольким счастливчикам. Говоря по правде, это нельзя назвать душем: узкая насадка с трудом испускает тонкий пучок болезненно-острых водяных струек, так что намочить тело под ним удается с большим трудом, не говоря уж о том, чтобы как следует помыться. Затем мы несемся на завтрак: раздача пищи в столовой организована так бестолково, что это напоминает сумасшедший дом, где медсестры забыли принести пациентам таблетки. Поесть тоже нужно успеть как можно раньше, иначе масло окажется засыпанным хлебными крошками, хлеб закончится, а яйца, и так вкусом напоминающие резину, будут холодными.

После завтрака за нами приходит школьный автобус и везет на занятия в Брадентонскую академию. Дорога занимает двадцать шесть минут - и я, как могу, радуюсь этому отрезку времени между двумя академиями, двумя тюрьмами, из которых Брадентонская пугает меня больше, потому что в ее посещении еще меньше смысла. В академии Боллетьери я хотя бы узнаю кое-что новое об игре в теннис. В Брадентонской академии раз за разом удостоверяюсь в том, что я глуп.

В Брадентонской академии - покоробленный пол, грязные ковры, и все вокруг выкрашено в четырнадцать оттенков серого. В здании совсем нет окон, свет дают лишь флуоресцентные лампы, а воздух - спертый, наполненный мерзкими запахами, главным образом - рвоты, туалета и страха. Эта вонь еще отвратительнее, чем дух горелых апельсиновых корок вокруг академии Боллетьери.

Впрочем, остальные дети, живущие в городе и не играющие в теннис, ничего не имеют против. Кое-кто из них даже преуспевает в учебе, потому что график их жизни легко предсказуем. Им не приходится совмещать учебу с попытками вести жизнь полупрофессионального спортсмена. Им не приходится бороться с приступами тоски по дому, накатывающими волнами, подобно морской болезни. Они проводят в школе семь часов в день, а затем отправляются домой - ужинать и смотреть телевизор со своими родными. А мы, ученики академии Боллетьери, отбываем в классе четыре часа, после чего возвращаемся обратно, к основной работе. Мы гоняем ракеткой мячи, пока не начнет темнеть, после чего совершенно без сил падаем на расшатанные койки, чтобы успеть полчасика вздремнуть перед возвращением в дикие джунгли - то есть в рекреационный центр. Затем мы проводим над книжками пару бесплодных часов, пока не получаем час свободного времени, за которым следует отбой. Мы постоянно отстаем от других учеников, и чем дальше, тем отрыв безнадежнее. Существующая система идеально заточена для того, чтобы плодить неуспевающих школьников с тем же успехом, с которым она производит прекрасных теннисистов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});