ОТКРОВЕННО. Автобиография - Андре Агасси

Я вспоминаю «Часы посещений» - дурацкий фильм ужасов, который мы смотрели тем вечером, когда родилась наша дружба. Сейчас он ведет себя как тогда, как и всякий раз, когда боится, - ерзает, почти выпрыгивая из кресла. Я веду себя как обычно. Как кошка, брошенная комнату, полную собак.

5

АВТОБУС ИЗ АЭРОПОРТА доставляет меня на место после того, как стемнело. Теннисная академия Ника Боллетьери, выстроенная на месте старой фермы, где долгие годы выращивали помидоры, не впечатляет своим видом: это всего лишь несколько бараков, похожих на тюремные корпуса. И названия у них тюремные - «корпус В», «корпус С». Я оглядываюсь вокруг, почти готовый увидеть сторожевые вышки и колючую проволоку. Однако вместо этого вижу картину еще более зловещую: вдаль тянутся ряды теннисных кортов.

Солнце тонет в чернильной темноте окрестных болот, становится холоднее. Я в футболке поеживаюсь. Я-то думал, что во Флориде жарко. Местный служитель встречает меня прямо возле автобуса и провожает в барак. Он выглядит пустым и зловеще тихим.

Где же люди?

Все в учебном зале, объясняют мне. Через несколько минут начнется свободный час - время между занятиями в учебном зале и отбоем. Почему бы, предлагает служитель, тебе не пойти в рекреационный центр и не познакомиться с ребятами?

В рекреационном центре я вижу толпу из двух сотен буйных мальчишек и нескольких отчаянных девчонок. Все держатся небольшими спаянными группами. Самая большая компания кучкуется вокруг стола для пинг-понга, глядя на игру двух мальчишек и подзадоривая их оскорблениями. Прислонившись к стене, я внимательно оглядываю комнату. Некоторые лица мне знакомы, включая нескольких участников австралийского вояжа. Вон с тем мальчиком я играл в Калифорнии. А вон тот парнишка со злым лицом - мы сыграли с ним жестокий матч из трех сетов, это было в Аризоне. Все они, похоже, талантливы и бесконечно самоуверенны. Здесь, кажется, есть ребята со всего мира, с разным цветом кожи, разного роста и возраста. Младшему из учеников семь лет, старшему - девятнадцать. Всю жизнь я был номером один в Вегасе - и вот теперь я словно мелкая рыбешка в огромном пруду. Или болоте. А самые огромные рыбины - лучшие игроки в стране, малолетние супермены. Их компания, обосновавшаяся в дальнем углу, держится теснее всех.

Пытаюсь наблюдать за игрой в пинг-понг. Даже здесь я не смог бы выступить достойно. Дома никто не мог обыграть меня, а тут половина ребят явно разгромит меня в пух и прах.

Я не представляю, как смогу отвоевать свое место в здешней иерархии, как найду здесь друзей. Мечтаю вернуться домой прямо сейчас или хотя бы поговорить по телефону с родными. Но мне пришлось бы звонить за их счет, а отец, я уверен, не согласится нести подобные расходы. Мысль о том, что я не могу услышать голос мамы или Фили, даже если буду смертельно нуждаться в них, вгоняет меня в панику. Когда перерыв заканчивается, я спешу в свой барак и укладываюсь на узкую койку, мечтая поскорее раствориться в черном болоте сна.

«Три месяца, - говорю я себе. - Всего три месяца».

АКАДЕМИЮ БОЛЛЕТЬЕРИ часто называют тренировочным лагерем, на самом же деле она похожа на комфортабельную зону для заключенных. Да и не такую уж комфортабельную, если разобраться. Кормят нас какой-то бурдой: отвратительное мясо; студенистая масса, изображающая рагу; рис, политый неаппетитным серым соусом. Спим мы на шатких койках, рядами стоящих вдоль фанерных стен в армейских бараках. Встаем на рассвете и ложимся спать вскоре после ужина, редко покидаем территорию академии и почти не общаемся с окружающим миром. Как и положено заключенным, мы либо спим, либо работаем, точнее тренируемся. Мы отрабатываем подачу, игру у сетки, удары справа и слева, время от времени играя друг с другом, чтобы установить в нашей компании иерархию, определив сильнейших и слабейших. Мы похожи на гладиаторов, которых натаскивают в недрах Колизея, - по крайней мере тридцать пять орущих на нас инструкторов явно чувствуют себя надсмотрщиками над рабами.

Между тренировками мы изучаем психологию тенниса. Мы учимся психологической устойчивости, позитивному мышлению, визуализации. Мы закрываем глаза и рисуем себя на пьедестале Уимблдона, воздевающими над головой золотой кубок. Затем мы отправляемся на аэробику, силовые тренировки или на стадион, где бегаем до упаду.

Постоянное напряжение, жесткая конкуренция, номинальный надзор со стороны взрослых - мы медленно превращаемся в животных. Живем по законам джунглей - эдакий «Повелитель мух», только с мальчиками в спортивной форме и с ракетками. Как-то двое мальчишек - белый и азиат - поссорились вечером у себя в бараке. Белый, оскорбительно отозвавшись о цвете кожи оппонента, вышел. Азиат же целый час разминался, стоя в центре барака: растягивал мышцы, встряхивал мускулы рук и ног, вращал шеей. Проделав полный комплекс движений дзюдо, он тщательно, методично перебинтовал лодыжки. Когда белый мальчик вернулся, азиат подпрыгнул, выбросил ногу вперед и нанес сокрушительный удар, вдребезги разбивший челюсть обидчика.

Особенно шокировало нас то, что ни один из участников этой истории не был исключен из академии. Этот случай только усилил ощущение царящей вокруг анархии.

Двух других мальчишек связывала длительная, непримиримая вражда. До поры до времени дело ограничивалось насмешками и кол-костями, пока один из них не решил поднять ставки. Несколько дней он мочился и испражнялся в ведро и вот как-то вечером, вбежав в барак своего обидчика, надел этот сосуд нечистот ему на голову.

Я чувствую себя в джунглях, где повсюду разлита угроза и под каждым кустом ждет засада. Это чувство обостряется, когда однажды, незадолго до отбоя, издали доносится звук тамтама.

- Что это за чушь? - спрашиваю я одного из ребят.

- Это Курье. Родители прислали ему барабан, он любит поколотить в него.

- Кто?

- Джим Курье. Из Флориды.

Через несколько дней я впервые вижу главного смотрителя, создателя и владельца теннисной академии Ника Боллетьери. Ему пятьдесят с небольшим, но выглядит он на все двести пятьдесят из-за болезненного пристрастия к загару. Две других его страсти - теннис и женитьбы (он был женат пять или шесть раз, точное число не помнит никто). Он так много времени провел жарясь на солнце и впитывая в себя свет ультрафиолетовых ламп в бесчисленных соляриях, что навсегда изменит: пигментацию кожи. Единственная часть его лица, которая не приобрела интенсивный цвет вяленой говядины, - это усы: черные, тщательно подстриженные под испанского гранда. Ему явно не хватает бородки- эспаньолки, без нее усы смотрятся как пара нахмуренных бровей над губами. Я вижу, как он движется по территории - сердитый человек с красным лицом, в солнцезащитных очках, распекающий мальчика, который трусит рядом, стараясь подстроиться под его шаг, - и надеюсь, что мне никогда не придется общаться с ним лично. Я вижу, как он вскакивает в красный «феррари» и, взревев мотором, уносится прочь, оставляя за собой плотный шлейф пыли.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});