"Мессершмитты" над Сицилией. - Йоханнес Штейнхоф

Шум двигателей «киттихауков» стихал вдали.

— Нам повезло, — сказал я, все еще задыхаясь после стометрового спринта. — Наш «шторьх» был бы лакомым кусочком для этих истребителей. Все равно он деформирован, чтобы летать теперь.

— Я думаю, только винт, — заметил Бахманн.

— Что же, нам сидеть здесь сложа руки и ждать новый винт? Где мы вообще? Пожалуйста, принесите карту.

Пока он ходил к самолету, я размышлял над неуловимостью судьбы и удачи, когда для человека наступал решающий час. Я думал о летчиках-истребителях, ветеранах с прославленными фамилиями, блестящих командирах и хладнокровных тактиках, которые провели сотни воздушных поединков. Что значил весь их опыт перед лицом тысячи и одного фокуса, припрятанного у фортуны в рукаве?

Почему случилось так, что ни один американский пилот не увидел беспомощный «шторьх», летевший под носом?

Согласно карте мы были всего в нескольких километрах от шоссе Палермо — Трапани. Бахманн пару раз вздохнул, когда я сказал ему, что пойду пешком к Каталафини[71] и что он отвечает за «шторьх», пока я не найду местных карабинеров и не вернусь вместе с ними.

Удобная тропинка вывела к шоссе, и после того, как я несколько минут шел по нему, рядом остановился большой итальянский армейский грузовик, чтобы подобрать меня. Всюду в Северной Африке и на Сицилии итальянские водители отличались высоким духом товарищества, который проявлялся в том, что они сами останавливались всякий раз, когда видели идущего пешком немца. Карабинеры без проволочек согласились взять под охрану «шторьх», и в пределах часа Бахманн был сменен. После этого мы сели в «фиат», который должен был доставить нас в Трапани.

Интенсивного движения на шоссе не было. Мы встретили несколько грузовиков, перевозивших солдат и снаряжение. Около каждой деревни неизменно находился дорожный блокпост, состоявший из нескольких камней и бесполезной колючей проволоки, с величавой надписью «Posto di blocco». Посты были укомплектованы пожилыми карабинерами, которые добросовестно проверяли каждый автомобиль. После Каталафини шоссе спускалось вниз, в долину, через плотно заселенную местность и обильные виноградники. В деревнях мужчины, как всегда, праздно стояли и болтали перед кафе. Мирная вечерняя атмосфера, которой веяло от этих деревень и их наивных и набожных жителей, была обманчива. Я думал, что они должны иметь какие-то подозрения о том, что их ждет. Как они реагировали и что за слухи циркулировали на этом наиболее подверженном слухам из островов? Словно зная, что воздушное наступление союзников знаменует последнюю стадию их оккупации чужими для них немцами, они демонстрировали раболепное дружелюбие, но при этом под любыми предлогами отказывались от предоставления эффективной помощи. Громкие лозунги «Noi tireremo diritto» или, например, «Il duce ha sempre ragione», написанные метровыми буквами на фасадах и торцах зданий, вероятно, также никак не могли изменить эти настроения. Было много признаков, которые со временем каждый научился видеть и правильно понимать, показывавших, что здесь, на Сицилии, происходит не то, что дуче имел в виду…

Мы, конечно, также имели собственный опыт исторических прогнозов со стороны деятелей нашего Верховного военного командования. Однако мы были достаточно хорошо обучены, чтобы закрывать глаза на подобный опыт и думать о нем как о не относящемся к делу.

Перед спуском к морю шоссе делало последний подъем по серпантину через одну из немногих оставшихся на острове дубовых рощ. Мы медленно двигались по очередному повороту, когда на наши уши обрушились радостные такты энергичного военного марша. Мы с удивлением переглянулись. На самом краю дороги разместился итальянский военный оркестр в оливково-зеленой форме, полукругом расположив свои пюпитры вокруг дирижера, стоящего спиной к дереву. Они играли очень бодро, наполняя летний вечер высокими звуками своих инструментов. Не спрашивая нас, наш водитель остановился. Он вышел и, сев на корточки, слушал программу воодушевляющих итальянских военных маршей, музыку, известную своим качеством и исполняемую, к нашему счастью, с большим жаром. Оркестранты в сдвинутых на затылки фуражках и с потом, сверкавшим на их бровях, с большим щегольством размахивали своими немного запятнанными медными инструментами. Вокруг них восседали на земле, сидели на корточках или лежали сотни сицилийцев с детьми всех возрастов, воспользовавшиеся этим неожиданным вечерним развлечением и превращавшие его в импровизированный народный праздник. Это было характерно для сицилийцев, которые неизменно страдали в ходе войн между большими державами. Они всегда, при любой представившейся возможности проводили свои праздники и всякий раз исчезали куда-то, когда иностранные армии начинали сражения. Радостные ноты издалека неслись вслед за нами, когда мы преодолевали последний поворот серпантина. Единственной внешней реакцией Бахманна на нашу остановку стали покачивание головой и замечание: «Если бы фюрер знал…»

Мы проехали знакомым маршрутом до виллы. Белая дорога мерцала в сумраке, отражая светлое небо. Пешеходы и запряженные ослами повозки, спешившие в город, были видны лишь как темные силуэты; только лица людей освещались последним светом. В деревне в седловине горы, как всегда в этот час, перед тратторией[72] стояла толпа людей. Я сбросил скорость, чтобы свернуть на узкую дорожку. Единственным ответом на мое приветствие был вялый ропот. На доме около поворота кто-то написал неровными метровыми буквами, все еще видимыми в наступающей темноте: «VINCEREMO!»[73]

Толстяк объявил, что краны работают, но я должен поспешить, если хочу принять душ, прежде чем воду снова выключат. Когда я раздевался, зазвонил телефон. Дежурный офицер сообщил, что после обнаружения большого соединения военных кораблей, двигающихся от Мальты, объявлена общая тревога. Задача эскадры состояла в том, чтобы на рассвете вылететь на разведку и перехватывать бомбардировщики. Это было похоже на любой другой день: вы забываете то, что делали сегодня, и думаете о том, как выполнить завтрашнее задание. Таков был наш образ жизни в течение последних четырех лет, но на самом деле наша жизнь стала такой перед войной, когда мы еще только учились летать.

Снова появились «Веллингтоны», и, когда начали падать первые бомбы, я отправился в грот. Я обнаружил, что все до одного снова собрались там, поскольку теперь стало традицией проводить ночь таким образом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});