Пелевин и поколение пустоты - Полотовский Сергей

Присутствует и интертекстуальность, связывающая разные пелевинские вещи и создающая из пространства его произведений подобие российской Йокнапатофы, придуманного Уильямом Фолкнером округа на юге США, где разворачиваются события большинства его произведений.

Фраза А Хули «один мой знакомый говорил, что зло в нашей жизни могут победить только деньги» недвусмысленно отсылает к слогану «Бабло побеждает зло» из «Generation “П”».

В кабинете у Серого А Хули натыкается на листок с подписью «Сашке на память. Превращайся! WOLF – FLOW!». Записка – от полковника Лебеденко – того самого, знакомого пелевинскому читателю по раннему рассказу «Проблема верволка в средней полосе» (1991). За компанию с капитаном Лебедкиным он является дальним родственником капитана Лебядкина из Достоевского (см. «t»).

Никому из пишущих ныне авторов не удалось на таком высокохудожественном уровне объяснить этот мир. Многие замечательные писатели его только запутывают. А проводник – один.

Михаил Елизаров

Размышляя о сексе и природе межполовых отношений, А Хули воскрешает светлый образ красного буддиста Василия Ивановича. В 1919 году она встретилась «с одним красным командиром». После того как она угостила его грибами-хохотушками, которые «нарвала прямо возле колес его бронепоезда», он поделился с ней своими размышлениями о женской красоте: «Чего-то я перестал понимать, почему это из-за того, что мне нравится красивое и одухотворенное лицо девушки, я должен е…ть ее мокрую волосатую п…у!»

Свежа память и о «Generation “П”» (опять возникает тень Вавилена Татарского – альтер эго Пелевина девяностых, падшего интеллигента).

При желании также прослеживаются и отсылки к реальному автобиографическому плану писателя. По словам Гермеса Зайгота, у Пелевина есть «одно пространство – квартира в Чертанове под квартирой его мамы, так там одна комната – это жесткая лежанка, маленький столик с Playstation и громадный телевизор; абсолютно белые стены и зеркальный шкаф, в котором десять одинаковых черных костюмов».

– Вы знаете такую игру на Playstation – Final Fantasy 8? Я отрицательно покачала головой. – Я ее в свое время почти всю прошел – а это долгое дело.

Священная книга оборотня (2004)

Чего раньше у Пелевина не было, так это полномасштабного крупнокалиберного женского образа. Анка из «Чапаева» дышала духами и туманами, но являлась скорее проекцией воспаленного сознания героя. «Generation “П”» в этом смысле вообще представляет собой пространство вестерна, где женщинам не находится места. Мюс из «Чисел» – важный шаг в нужном направлении, но только как бы бесполая лиса А Хули попадает в топ женских персонажей русской литературы.

Нова для Пелевина и критика существующего устройства власти с переходом на личности. Брежнева для него не существовало, эзотерики из Южинского круга (см. «Уринотерапия») старались либо не замечать советскую реальность, либо видеть за ней тайные знаки древних религий, Горбачев не более чем фигура из будущего учебника истории, а Ельцин – набор точек-пикселей. Иное дело новая власть.

«Моя встреча с Пелевиным состоялась в 2000-м, у него были чтения, а потом он спрашивал, что немцы думают про Путина, – вспоминает Александр Камионский. – Тогда как раз в журнале “Шпигель” вышел про него крупный материал, где он, только что ставший президентом, характеризовался как “господин с обаянием сушеной рыбы”. Ему припоминали работу в Дрездене, где несчастных гэдээровских инженеров на “Роботроне” (партнерская работа с «Сименсом» – они ездили в ФРГ) заставляли писать доносы на коллег. Пелевину этот образ страшно понравился».

Сравнение с рыбой – правда, уже гнилой, а не сушеной – возникает в романе, когда А Хули пишет своей сестре про московскую жизнь и реформы и рассказывает, что каждый раз реформы в стране начинаются с заявления, будто рыба гниет с головы, а затем реформаторы съедают здоровое тело, а гнилая голова плывет дальше: «Поэтому все, что было гнилого при Иване Грозном, до сих пор живо, а все, что было здорового пять лет назад, уже сожрано. Здешний upper rat мог бы рисовать на своих знаменах не медведя, а эту рыбью голову».

Но рыбья голова встречается и персонифицированно. У волка Саши – оборотня-эфэсбэшника – лиса А Хули находит сказку про Крошечку-Хаврошечку. Мы не будем анализировать и даже пересказывать стилизованную под фольклор метафору современной России, живущей на углеводородной ренте. Здесь важен образ правителя, власти – «гнилой рыбьей головы, которая выдает себя то за быка, то за медведя».

«Священная книга оборотня», похоже, последняя удача Пелевина, после которой для писателя наступают непростые времена. Притом что некоторые критики склонны считать, что и «СКО» уже была началом конца.

«В поздних вещах – с “ДПП” до сборника “Ананасная вода для прекрасной дамы”, в котором два первых текста нравятся мне чрезвычайно, – больше разочарований, чем очарований, – говорит критик Анна Наринская. – Хотя в “Священной книге оборотня” – прекрасное “камлание за нефть” – уверена, что так ее и добывают, верная догадка».

У писателя Пелевина случился кризис среднего писательского возраста. Наступил необходимый по сюжетной структуре любого голливудского фильма спад.

И Сорокин

Когда путешественник Руаль Амундсен узнал, что Роберт Скотт планирует экспедицию на Южный полюс, он приложил все усилия, чтобы опередить коллегу. Его группа первой пришла к заветной точке. Отметилась и благополучно вернулась домой.

Вскоре, определив по компасу, что полюс где-то совсем рядом, Скотт со товарищи уткнулись в норвежский стяг и записки Амундсена. Ужасно расстроились. Опоздали всего-то на месяц, когда тысячелетиями сюда никто не ходил. А потом еще и замерзли насмерть по дороге обратно.

Мировое научно-исследовательское сообщество осудило неджентльменское поведение Амундсена и постановило считать их сооткрывателями. Через тире: Амундсен – Скотт.

Название прижилось. И не только из уважения и жалости к покойному британцу. Нам вообще проще воспринимать выдающиеся достижения парами.

Бойль – Мариотт, Менделеев – Клапейрон, Ломоносов – Лавуазье. Но эти хотя бы делали общее дело, работая на один и тот же научный результат. А нам в принципе удобно мыслить бинарными связками: Пушкин – Лермонтов, Мэрилин Монро – Джейн Мэнсфилд. Как же должно было раздражать Ахматову избыточно частое упоминание Цветаевой – за компанию.

Пелевина теоретически можно сравнить с любым современным русским писателем. Хоть с Дарьей Донцовой – например, по гонорарам. Тут Пелевин отстает – во всяком случае, если не брать во внимание переводы (см. «На Запад»). Получая даже по доллару с каждой книжки, он с 2003 года мог заработать в «Эксмо» около полутора миллионов, а журнал Forbes оценил доходы Донцовой в 1,2 миллиона только за один 2010 год; правда, ей для этого приходится выпускать по несколько книг в год.

Но у нашего героя давно уже есть устоявшаяся пара, и никуда ему от этого не деться. При всех различиях по привычке их называли, называют и будут называть вместе. Как А и Б, сидевшие на трубе.

Будда и Платон

«Пелевин и Сорокин совершенно разные, – говорит критик Лев Данилкин. – Так вышло, что они стали доступными примерно в одно время, но это абсолютно другая школа, другой тип юмора, другое отношение к языку».

Теперь даже кажется странным, что Владимир Георгиевич Сорокин дебютировал в 1972-м, а свои программные и, вероятно, лучшие вещи сочинил в первой половине восьмидесятых: «Норма» (1983), «Очередь» (1983), «Тридцатая любовь Марины» (1984).

В 1989-м – год первой крохотной пелевинской публикации – Сорокин написал «Роман» (1989), который вполне смотрится точкой, законченным высказыванием о литературе. Тем не менее к широкому читателю и Пелевин, и Сорокин вышли приблизительно одновременно – в девяностые. И по ряду формальных признаков оказались в связке – наверняка неудобной им обоим.