Виктор! Виктор! Свободное падение - Ф. Скаген

Мортен почувствовал, что взопрел. Грегерсен попал в яблочко.

Несмотря на занятость, он дал себе труд проанализировать проблему. Невооруженным глазом невозможно понять, изготовлен ли шрифт англичанами, американцами, немцами или французами. Но на самом деле один и тот же шрифт во всех типографиях чуть разный, в зависимости от страны-изготовителя. АО «ТРЁНДЕР-ПРИНТ» пользовалось французским «Таймсом» и английской «Универсалью», но этого практически невозможно было вычитать из текста, во всяком случае без лупы.

— Это называется сопоставление улик, Мортен, — хохотнул Грегерсен. — Нам остается только посоветовать Рённесу обзвонить типографии с фотонабором, составить список и выяснить, какие из них имеют оба этих шрифта.

«Может быть, они есть только у нас», — ужаснулся Мартенс.

Пульс колотился, как загруженная на полную мощь печатная машина. И снова ему пришло в голову, что его шеф — весельчак и человеколюб Грегерсен — теперь враг номер один. То, чего он боялся, произошло. Но как стремительно! Ему пришлось ухватиться за край стола, потому что все поплыло перед глазами. Живот сводило все сильнее и сильнее. Он летел в бездну. Мортен, ты должен выкарабкаться! Наверх, наверх — пока не скрючила судорога и не выдала тебя с головой! Это просто очередной приступ депрессии; в самом худшем случае Грегерсен удивится силе произведенного эффекта.

Но Грегерсену некогда было удивляться, он был слишком поглощен своей гениальной теорией.

— Позвоню-ка я, пожалуй, в полицию: скажу, что, возможно, загадка решается элементарно.

— Давай звони, — что еще ему оставалось сказать? Только улыбаться и поддакивать противнику.

Когда Грегерсен нашел нужный номер и взял трубку, Мортен со словами, что ему пора проверить лежащую в реактиве форму, выскочил из кабинета.

В туалете его так трясло, что он чуть не промахнулся мимо очка, когда его выворачивало. Еще пару минут он простоял согнувшись, чтобы улегся спазм. Потом уткнулся лбом в стену, не в силах соображать. Только наполнив умывальник и окунувшись лицом в ледяную воду, он почувствовал, что дрожь унимается и он постепенно приходит в себя.

А ведь все было просчитано до мелочей!

Если бы он исчез в апреле, в этом была бы виновата его расшатанная психика, для которой разлука с Кари и Анитой с течением времени сделалась невыносимой. После двухдневных поисков они бы натолкнулись на письмо, несколько слов отчаяния больной души, очевидно, лишившей себя жизни. Они начнут искать у Троллабергене, как указано в письме. Машина оставлена на проселке. Потом розыск прекратят и объявят Мортена Мартенса погибшим, тогда Одд Кристиан Гюлльхауг покинет свое убежище на Фрее и отправится в Англию. Через шесть месяцев британская таможенная служба захочет узнать, не собирается ли господин Гюлльхауг покинуть остров в обозримом будущем? Поиски загостившегося норвежца окажутся безрезультатны. После многих если бы да кабы, взаимодействуя с норвежской полицией, бобби в конце концов выяснят ошарашивающую новость: Гюлльхауг из Норвегии никогда не выезжал. Кто выдавал себя за него? Где теперь тот мистический иммигрант в очках и бороде? В Лондоне? Ливерпуле? Саутгемптоне? Британцам в жизни не догадаться, что некий Кокрейн и норвежец, имени которого им не выговорить, — одно и то же лицо. Возможно, к тому времени Кокрейн уже переберется в Швейцарию или Францию; все будет зависеть от того, как будут развиваться события..

Вот такой был план, выверенный до мельчайших деталей. Но если он осуществит его сейчас, то в качестве побудительного мотива будет фигурировать не депрессия, а то, что полиция напала на его след и собирается арестовать за аферу со ста двадцатью девятью тысячами крон. Надо ли из-за этого обстоятельства отступать от первоначального плана — хотя практически он готов эвакуироваться хоть сейчас?

Соображай быстрее, Мортен!

Эх, надо было ему улететь из страны еще в пятницу — это же ясно! Но он был одержим мыслью об отшельнической жизни, точно зашорился. Если бы Одд Кристиан Гюлльхауг вылетел в Лондон через Осло ближайшим самолетом в пятницу вечером, сейчас он был бы в безопасности…

Нет, не так все просто. Теперь полиция разыскивает не отчаявшегося суицида, а крупного мошенника. Что может быть естественнее проверки — не выехал ли он из страны по подложным документам (этот Гюлльхауг примерно одного с Мартенсом возраста, они бывшие одноклассники), выяснить, что он в Англии и пошире расставить сети — заманить зайчишку в ловушку… Значит, придется придерживаться сценария с убежищем. И чем дольше это будет тянуться, тем больше времени пройдет между исчезновением Мартенса и отъездом Гюлльхауга в Англию. Месяц или два на Свартнаккене, Нурдванг приедет самое раннее в июне — и никто не додумается связать между собой два события.

Версии самоубийства надо придерживаться жестко; никто не должен заподозрить, что на самом деле Мартенс скрывается где-то в Трёнделаге. Самоубийство — не только из-за подавленности, но и потому, что аферист понял, что попался. А денег не найдут никогда. Может, безумный Мортен Мартенс все-таки отправил их в Польшу?

Такой трезвый анализ помог. Из туалета он вышел заметно приободрившимся и пошел в фотолабораторию. От унизительной дрожи осталось только покалывание под ребрами. Как вышло, что он на несколько минут усомнился в собственном плане? Отныне запрещается терять голову, в любых обстоятельствах он не должен забывать, что план долго готовился и выверен до последней запятой, в нем учтены все возможные осложнения и способы их нивелировки. Сколько времени потребуется, чтобы старший инспектор Рённес заполучил все образцы из типографий, а потом они с Грегерсеном блеснули прозорливостью? Два-три дня. И тогда… Даже если найдутся и другие типографии, имеющие оба искомых шрифта, АО «ТРЁНДЕР-ПРИНТ» все равно окажется в центре внимания. Он почти жаждал этого. Покончить. И начать.

Мечта не замедлила исполниться.

К монтажному столику он вернулся в пять минут третьего, а в половину снова загремел голос Грегерсена:

— Мортен!

— Ну.

— Тебя к телефону.

— Иду.

Он снова отложил пленку и встал из-за стола — в последний раз в жизни, о чем Мартенс не знал. Через машинный зал и приемную в кабинет. Бритта с перманентом все еще у зубного.

— Я разговаривал с Рённесом. Он очень вдохновился, — доложил Грегерсен. — А теперь он хочет поговорить с тобой.

Мартенс взял трубку, прижал ее к уху и сглотнул.

— Да?

— Мартенс?

— Да, это я.

— Это Кристиан Рённес. Скажите, вы живете в Бюосене?

— Да.

— Ваш шеф сказал, что вы заканчиваете в четыре. Не могли бы вы заглянуть ко мне в контору по дороге домой? Я сегодня допоздна.

— Ну…

— Это ведь по пути, да?

— Да.

— Поверьте, мне очень нужно поговорить с вами.

— Хорошо. Но я вряд ли доберусь до вас раньше пяти. К концу дня бывает много работы.

— Это неважно. Значит, я жду вас. До свидания.

— До свидания.

Он положил трубку и повернулся к Грегерсену. Он чувствовал себя глыбой льда — уже натренировался принимать удары судьбы спокойно. Даже сумел достать трубку и набить ее табаком, естественно и расслабленно. И все время глядя Грегерсену в глаза. Но сказанного нельзя было не понять. Я ЖДУ ВАС. Полицейский почти у цели. Инспектору остается только деликатно завершить операцию. Слава Богу, что готово укрытие!

— Он хочет поговорить с тобой, если я верно понял.

— Совершенно верно.

— Но ты не должен так пасовать перед полицией.

— В каком смысле?

— Ты выражался так изысканно!

— Это с непривычки. Я…. — Он почувствовал, что свело мышцы лица. Но все-таки выдавил улыбку. И раскурил трубку.

Грегерсен поспешно улыбнулся в ответ.

— Ты сказал, что вряд ли успеешь раньше пяти. Я не хочу, чтоб Рённес поломал тебе весь день. Давай отправляйся прямо сейчас, тогда будешь дома в обычное время.

— Превосходно. Я как раз собирался попросить тебя об этом… Я потом отработаю.

— Вот еще! Если мы поможем им в этом деле, типографию ждут известность, а это дорогого стоит. Представь, с какими заголовками выйдут газеты!

— Да уж. — На этот раз он не улыбнулся.

— Мортен, ну как ты вообще?

— Так себе.

— То черная полоса, то белая?

— Именно.

— Тебе нужно почаще бывать где-нибудь… общаться с людьми.

— Нужно.

— Такая нелюдимость только вредит. Как говорится, жизнь продолжается.

— Гладко было на бумаге… — он попятился к двери. — Спасибо тебе, что ты всегда был так внимателен ко мне, — и напоследок, уже закрывая дверь, — но вряд ли меня хватит надолго.

У него не хватило сил досмотреть, какой эффект произвела его реплика, да и не хотелось.

Через три минуты он распрощался с типографией навсегда. Планируя операцию, он и радовался этому расставанию, и грустил. Он рисовал себе сентиментальную церемонию: вот он медленно обходит машины и аппараты, ласкает взглядом свои наиболее удачные творения, запоминает звуки и вдыхает запахи, которые никогда больше не будут щекотать ноздри. Он не брался предугадать свое поведение в такой момент. Может, и лучше, что пришлось сматываться в спешке, без размышлений.