Все твои совершенства - Колин Гувер

так случилось? Или тебе его не хватает?

Похоже, он спрашивает об этом не из ревности. Грэма просто интересует моя жизнь. Поэтому я отвечаю с полной откровенностью.

– Какое-то время не хватало, но, если подумать, у нас действительно не было ничего общего.

Я перекатываюсь на бок и подпираю голову рукой.

– Внешне у нас было много общего. Но здесь, – я касаюсь груди, – я так не чувствовала. Мне казалось, что я люблю его, но не думаю, что эта любовь выдержала бы испытание браком.

Грэм смеется.

– Ты говоришь так, будто брак – это ураган пятой категории.

– Не всегда. Но я уверена, что в каждом браке есть моменты пятой категории. И не думаю, что мы с Итаном смогли бы их пережить.

Грэм задумчиво смотрит в потолок.

– Понимаю. Как муж я бы разочаровал Сашу.

– Черт возьми, почему?

– Дело тут больше в ней, чем во мне. – Грэм дотягивается до моей щеки и что-то с нее стирает.

– Тогда это она разочаровала бы тебя как жена, а не ты ее как муж.

Грэм одобрительно улыбается.

– Ты помнишь, что было в твоем печенье с предсказанием?

Я пожимаю плечами.

– Надо же, что вспомнил. Что-то о недостатках да еще с ошибкой.

Грэм смеется.

– Там было сказано, что, если ты прольешь свет на свои недостатки, все твои совершенности померкнут.

Мне приятно, что он сохранил мое предсказание. А еще приятнее, что он запомнил его наизусть.

– У нас всех полно недостатков. Сотни. Словно крошечные дырочки по всей нашей коже. И, как гласит предсказание, иногда мы проливаем на свои несовершенства слишком много света. Но некоторые предпочитают не замечать собственных недостатков, зато на чужие проливают столько света, что больше ничего в людях не видят. Они потихоньку расковыривают эти дырочки, которые потом становятся огромными прорехами, – и это все, что от нас остается. Один гигантский, зияющий изъян.

Грэм смотрит мне в глаза, и хотя то, что он говорит, немного удручает, он не выглядит разочарованным.

– Саша как раз такой человек. Женись я на ней, она в конце концов разочаровалась бы во мне, что бы я ни делал. Она не умеет видеть в людях хорошее.

Теперь я спокойна за Грэма. Мне было грустно представить его несчастливо женатым. И вообще мысль о возможном несчастливом браке мне слишком близка. Я хмурюсь, понимая, что сама чуть в это не вляпалась. Я смотрю на свою руку, машинально потирая безымянный палец без кольца.

– Итан тоже. Но я не замечала этого, пока мы не расстались. Я поняла, что без него мне лучше, чем с ним. – Я снова смотрю на Грэма. – Но я так долго думала, что он мне подходит. Наивная дурочка. Больше себе не доверяю.

– Не будь к себе такой строгой, – говорит он. – Теперь ты точно знаешь, что искать. Когда встречаешь того, кто тебе подходит, он не пробуждает в тебе комплекс неполноценности, ковыряясь в твоих недостатках. Он тебя воодушевляет, потому что сосредоточен на твоих лучших сторонах.

Я молюсь, чтобы он не почувствовал сейчас, как сильно бьется мое сердце. Я с трудом сглатываю и выдавливаю жалкую фразу.

– Это… да, это красиво.

Он пристально смотрит на меня, потом закрывает глаза и прижимается ко мне губами. Мы молча целуемся с такой силой, что, когда отрываемся друг от друга, я чувствую, что не могу дышать.

Я опускаю взгляд и делаю тихий вдох, прежде чем снова посмотреть ему в глаза. Я заставляю себя улыбнуться в попытке ослабить напряжение в груди.

– Даже не верится, что ты сохранил это предсказание.

– А мне не верится, что ты полгода хранила мой номер на стене.

– Квиты.

Грэм тянется ко мне и проводит большим пальцем по моим губам.

– Как ты думаешь, в чем твой самый большой недостаток?

Я целую кончик его большого пальца.

– Семья – это недостаток?

– Нет.

Я раздумываю еще мгновение.

– У меня их много. Но, наверное, единственное, что я хотела бы в себе изменить, – это неумение разбираться в людях. Когда я смотрю на человека, мне трудно понять, о чем он думает.

– Вряд ли многие умеют разбираться в людях. Им просто кажется, что они умеют.

– Может быть.

Грэм устраивается поудобнее, закидывает на себя мою ногу, в его глазах появляется озорной блеск. Он наклоняется вперед и проводит своими губами по моим, дразня меня движением языка.

– Попробуй прочитать мои мысли, – шепчет он. – О чем я сейчас думаю? – Он отстраняется и смотрит на мои губы.

– О том, что хочешь переехать в Айдахо и купить картофельную ферму.

Он смеется.

– В самую точку, Квинн!

Он перекатывается на спину, притягивая меня к себе. Я толкаю его в грудь и сажусь, оседлав его.

– Ну а ты? В чем твой самый большой недостаток?

Улыбка исчезает с лица Грэма, и его глаза внезапно снова становятся грустными. Какие у него разные выражения лица. Когда ему грустно, он выглядит печальнее всех, кого я когда-либо знала. Но, когда он счастлив, он выглядит счастливее всех, кого я когда-либо знала.

Грэм переплетает свои пальцы с моими и сжимает их.

– Однажды я совершил по-настоящему глупый поступок, который привел к ужасным последствиям.

Он понижает голос, и я понимаю, что ему не хочется говорить об этом. Но я все равно рада, что он продолжает.

– Мне было девятнадцать. Я был со своим лучшим другом Таннером и его шестнадцатилетним братом Алеком. Мы ехали с вечеринки, я, как самый трезвый, повез всех домой. Всего две мили.

Грэм сжимает мои руки и делает глубокий вдох. Он не смотрит мне в глаза, поэтому я знаю, что его история плохо кончится, и уже переживаю за него. Не из-за этого ли у него иногда такой грустный вид?

– В полумиле от моего дома случилась авария. Таннер погиб, Алека выбросило из машины, и он получил несколько переломов. Авария произошла не по нашей вине. Грузовик проехал на знак «Стоп», но это не имело значения, потому что я был нетрезв. Меня обвинили в вождении в нетрезвом виде, и я провел ночь в тюрьме. Но так как у меня не было судимостей, меня обвинили только в причинении вреда несовершеннолетнему и приговорили к году условно за то, что случилось с Алеком. – Грэм тяжело вздыхает. – Представляешь? Меня обвинили в травмах, полученных Алеком в аварии, но не обвинили в гибели моего лучшего друга.

Я смотрю на него и чувствую тяжесть его печали в собственной груди.

– Ты так говоришь, словно чувствуешь себя виноватым, что тебя не обвинили в его гибели.

Глаза Грэма наконец встречаются с моими.

– Я каждый день чувствую себя виноватым за то, что я жив, а Таннер нет.

Я жалею, что он счел своим долгом рассказать мне об этом. Конечно, об этом трудно говорить. С другой стороны, я ценю его откровенность.

Я подношу его руку к губам и целую.

– Со временем действительно становится легче, – говорит Грэм. – Иногда я говорю себе, что с таким же успехом мог бы сидеть на пассажирском сиденье, а Таннер за рулем. Мы оба повели себя глупо той ночью. Оба были виноваты. Но как бы то ни было, я жив, а он нет. И я все время спрашиваю себя: а будь я трезвым, моя реакция оказалась бы лучше? А если бы я не вообразил, что достаточно трезв, чтобы сесть за руль? А если бы сумел свернуть и пропустить этот грузовик? Из-за этого я и чувствую себя таким виноватым.

Я даже не ищу слов, чтобы его разубедить. Есть ситуации, не имеющие положительных сторон. Все плохо, куда ни кинь. Я наклоняюсь и касаюсь его щеки. Потом прикасаюсь к уголкам его печальных глаз. Мои пальцы двигаются к шраму на его ключице, который он показал мне прошлой ночью.

– Так вот откуда у тебя этот шрам?

Он кивает.

Я опускаюсь на него сверху и прижимаюсь губами к его шраму. Я покрываю его поцелуями, поднимаю голову и смотрю Грэму в глаза.

– Мне жаль, что так случилось.

Он заставляет себя улыбнуться, но улыбка исчезает так же быстро, как и появилась.

– Спасибо тебе.

Я прижимаюсь губами к его щеке