Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

экономен и хозяйствен, и, сопоставляя его фигуру и практические качества с великим князем, поневоле приходило в голову: Дон Кихот и Санчо Панса.

Великие князья

Отношение Сергея Михайловича к прочим членам царской фамилии, прибывшим в Екатеринбург, за исключением князя Палея, которому он благоволил, не было ни близким, ни отдаленным. Зная, что в Екатеринбурге нет свободного жилья, я предложил ему уступить одну из моих комнат двум несчастным беженцам. Великий князь категорически запротестовал:

– Нет уж, будет с меня и Вологды. Я там прекрасно устроился, чувствовал себя почти так же хорошо, как и у вас. И меня выслали за компанию с Константиновичами, ибо из-за их поклонения архиереям и монашкам создалось паломничество в монастырь, где Иоанн Константинович руководил хором. И путешествие наше сюда в вагоне я никогда не забуду. Они вечно ссорятся, мирятся и снова ссорятся, поют, кричат… Нет уж, прошу вас избавить меня от совместного с ними жительства.

Ввиду этого я начал подыскивать комнату для Палея и Константина Константиновича у знакомых. Игорь Константинович хотел жить совместно с Иоанном и Еленой Петровной, успевшей подыскать себе маленькую квартирку и даже начавшей делать кое-какие хозяйственные покупки, которые ее очень забавляли. Комната нашлась у Агафуровых. Но Сергей Михайлович где-то навел справки об этой семье и запротестовал, объяснив протест тем, что Агафуровы очень богаты и не считают денег. Их сын, сверстник великих князей, пьет, много тратит, ведет крупную игру, а зная легкомыслие и увлечение, свойственные молодежи, Сергей Михайлович боится, что князья могут проиграться и в компании попадут в какой-нибудь скандал. В этом вмешательстве проглядывала фамильная заботливость и щепетильность. Другой раз она сказалась даже в виде некоторой обиды.

Князю Палею очень хотелось выступить со своими произведениями в местной любительской художественной студии. Я передал это желание артистам-любителям и получил ответ, что все они будут очень рады сотрудничеству с ним. Но пусть он не обижается, если наружный прием будет более чем сухим: они боятся большевиков. Что же касается его пьес, то они просят их представить для предварительной цензуры.

Сергей Михайлович, не поняв, что цензура здесь подразумевается совершенно особенная, ответил, что даст ли Палей им свои пьесы – большой вопрос.

Кстати, о цензуре пьес при большевиках. Местная студия была закрыта за то, что один из артистов, цитируя слова Фамусова, сказал:

В деревню, в глушь, в Саратов,

В Совет солдатских депутатов.

Местные гимназистки, увидав молодых князей в соборе и не зная, кто они, почему-то приняли их за наездников из прибывшего цирка. Конечно, мгновенно влюбились, а затем, узнав, кто предмет их обожания, решили устроить вечер и отправили к ним депутаток с приглашением на бал.

На семейном совете Сергей Михайлович наложил свое вето:

– Как, вы хотите танцевать, когда государь находится в заключении?..

Наконец мне удалось найти комнату у художника Ульянова. Князья пошли туда, их угощали завтраком. Условия подходили. Особенно Палею понравилась студия, где талантливый юноша рассчитывал писать картины. Да и Константин Константинович был в восторге от кокетливой хозяйки.

Но их мечтания растаяли как дым. На другой день ко мне приехал Ульянов и сказал, что лишен возможности сдать комнату князьям. Его предупредили, что в случае сдачи он будет объявлен контрреволюционером, а дом его разгромят рабочие Верх-Исетского завода.

– Я должен предупредить, Владимир Петрович, что и вас ожидает та же участь.

– Что делать, – ответил я, – нарушить правила гостеприимства выше моих сил…

Однако на душе стало скверно. О грозящей мне опасности я, конечно, Сергею Михайловичу не передал, но отказ в сдаче комнаты объяснил боязнью репрессий.

Дня через три-четыре пришлось, сильно поволноваться. В городе с утра произошла тревога. Разнеслась весть, что на вокзале, откуда слышались выстрелы, – дутовцы. Красноармейцы, коих было не много, версты за две до вокзала залегли по улицам в цепи, и поднимать их было нелегко. Зато изо всех щелей ползли «товарищи» – рабочие с винтовками.

Великий князь очень волновался, не уходил с улицы и все время ходил по противоположной стороне.

Часа через два все успокоилось. Оказалось, что свои своих не опознали: пришла рота в шестьдесят человек железнодорожной охраны и вступила в бой с местным вокзальным караулом, который был разоружен. Храброе воинство постыдно бежало, побросав винтовки в выгребные ямы.

Страстно хотелось верить, что это действительно Дутов и час освобождения настал.

Молодые князья хотя не очень часто, но посещали Сергея Михайловича. Бывали все, кроме Иоанна Константиновича. Раза два заходила ненадолго и Елена Петровна. Я имел удовольствие быть ей представленным. Княгиня одевалась более чем скромно: в черной юбке и такой же кофточке, в серенькой вязаной шапочке.

Молодежи хотелось бывать у нас. По крайней мере, Сергей Михайлович просил разрешения приходить к нам запросто, на что, конечно, я от всей души передал князьям нашу сердечную радость видеть их у себя. Этот вечер князья Палей, Игорь и Константин просидели у Сергея Михайловича в комнате. Палей прекрасно играл на рояле, но войти в наши комнаты они почему-то не решились – к великому огорчению моих детей.

Однако дня через два к нам пришли с визитом Константин Константинович и Владимир Павлович и просидели за чаем часа два. Палей очень много болтал, читал стихи Христиановича в альбоме Наташи и обещал в другой раз почитать свои.

Видимо, на молодых людей моя дочурка Наташа произвела впечатление.

На праздниках приехал хозяин-«кулак» – бумажный фабрикант – и, не застав меня дома, очень резко выразил моей жене негодование за то, что в его комнаты пустили «какого-то великого князя», грозя пойти жаловаться на нас в Квартирную комиссию.

Узнав об этом, я был огорчен предстоящим выселением Сергея Михайловича. На другой день старик очухался, и вместо всяких объяснений я провел его к великому князю.

Видимо, старик опасался за целость содержимого в шкафу, стоящем в зале, в котором хранил деньги или золото. Он стал при князе открывать его, но руки дрожали. Сергей Михайлович встал, взял от него ключи и открыл шкаф. Старик растаял и позволил князю остаться.

– Живите, живите, пока живется.

А уходя, говорил мне: «Бог его знает, может быть, и в самом деле опять князем будет».

Не менее удивлен был я и претензиями офицера, вернувшегося из отпуска, за сдачу его комнаты.

Вместо ответа я вызвал князя и сказал, что вот молодой человек претендует на комнату.

Сергей Михайлович спросил Чебановского:

– Прикажете очистить?

Но тот сконфузился и больше претензий не заявлял.

Пришлось пригласить его к обеду с великим князем.