Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

class="p1">– Бывший великий князь, – ответила жена (так буквально значилось в его паспорте).

– Покажите вашу домовую книгу.

Убедившись, что великий князь прописан, матрос стал мягче и даже отказался от осмотра всего помещения, сказав, что он верит жене на слово в том, что свободных комнат нет.

Сергей Михайлович через приотворенную дверь слышал весь этот разговор и, когда опасность миновала, вышел в прихожую и хвалил жену за ее умение говорить с «товарищами».

Пасха

Пасхальную заутреню великий князь решил – по нашему совету – провести в храме реального училища, где обычно бывали и мы. Узнав о том, что у него больные ноги, я предложил мой экипаж, и он охотно воспользовался им. В церкви Сергей Михайлович стоял на правой стороне, сзади учеников.

В городе быстро разнеслась весть о приезде великих князей, и, уже зная, что Сергей Михайлович остановился у меня, многочисленные знакомые обращались ко мне с разными вопросами и с просьбой показать им князя.

Большой рост, серенький скромный пиджак, так плохо гармонирующий с окружающей сюртучной публикой, выдавали великого князя. Все обращали свои взоры в его сторону. Мне казалось, что это не праздное любопытство, а взгляд измученных революцией людей, полных веры и надежды вернуться к прошлому и вновь увидеть Россию сильной и могучей державой под скипетром Романовых, власть которых могла быть ограничена Конституцией.

Так мечтала тогда большая часть буржуазии и интеллигенции. Не чужды были этой идее и многие эсеры, обладавшие мужеством сознаться в бесплодности социалистических мечтаний.

За заутреней мне сообщили, что царской семье будто бы разрешено встретить праздник в церкви Вознесения.

Когда великий князь пришел к нам разговляться, я предложил ему проехать со мной в Вознесенский собор, дабы повидать государя, но Сергей Михайлович нашел это предложение опасным и отклонил его.

Впоследствии оказалось, что царскую семью не допустили в церковь, заутреню служили на дому, на разговение был дан всего один небольшой кулич, пасха и по одному яичку.

За столом засиделись. Сергей Михайлович был очень мил и весел, много шутил, разбивал яйца о свой лоб.

Выяснилось, что он ничего не пьет, тогда как до этого все время спрашивал, много ли у нас вина. Оказалось, что он знавал нескольких моих однофамильцев, и все они большие пьяницы, почему он и предполагал, что и я должен был иметь пристрастие к спиртным напиткам. Недоразумение разъяснилось, и мы много смеялись над тем, что подозревали друг друга в одном и том же грехе (обратив внимание на его частые вопросы о вине, я с большим трудом достал для разговения великого князя несколько бутылок вина).

На другой день пришлось, по обычаю, принимать визитеров. На этот раз их было не меньше обыденного, несмотря на то что я уже не состоял директором банка. Объяснял я это, конечно, не столько добрым отношением к моей семье, сколько любопытством, связанным с приездом великого князя.

Сергею Михайловичу тоже было любопытно посмотреть на провинциальное общество, и он с самого начала визитов не покидал того уголка общей комнаты, который заменял нам гостиную.

Особенно интересен стал для него визит местного духовенства, посетившего нас из-за присутствия князя в большем против обычного числе. Многие из причта были навеселе. Войдя в прихожую, они направились в комнату великого князя и, не найдя его там, прошли в столовую, где сидел Сергей Михайлович. Думаю, ему впервые пришлось видеть духовенство в таком виде: Сергей Михайлович их рассматривал с большим любопытством, делая знаки моей жене, чтобы она угостила их водкой. Но жена продолжала предлагать пасху и кулич. Сергей Михайлович не выдержал и сам начал наливать им водки и вина. Особенно поразило его поведение дьячка, таскавшего яйца со стола в свой карман.

Когда великий князь поделился со мной своими впечатлениями об этом, я ответил, что не только дьячок, но и батюшка, и отец дьякон тоже взяли по яичку и в этом я не вижу ничего худого.

– Ведь и ваши камергеры занимались, наверное, тем же, таская с царского стола разные предметы на память. Меня лично это очень трогает, так что будьте уверены: яйца эти будут долгие годы храниться как святыня в божнице и сотни раз будут показываться всем знакомым как яйца с пасхального стола великого князя.

Один из местных генералов, занимавшийся в штабе большевиков, войдя в гостиную, очень фамильярно обратился к великому князю со словами:

– Вы меня узнаете, Сергей Михайлович?

На что великий князь сдержанно ответил:

– Да, узнаю. Вы большевик.

Видный генерал густо покраснел и начал оправдывать свое поведение желанием принести пользу Родине в деле воссоздания армии.

Несмотря на опасность положения, некоторые офицеры Академии все же приходили к великому князю и расписывались на листе. Великий князь просил передать посетившим его офицерам привет и благодарность, прибавив, что он лишен возможности ответить им на визит из боязни их скомпрометировать.

Из горожан Сергей Михайлович долго беседовал с Ильей Ивановичем Симоновым, бывшим городским головой, тридцать лет назад принимавшим Сергея Михайловича и его отца в Екатеринбурге. Старик был сильно растроган внимательным приемом и плакал, сидя у князя.

По просьбе моей жены принял князь и Милославскую – дочь умершего врача. Она тридцать лет назад, будучи гимназисткой, подносила букет юному Сергею Михайловичу. Ныне, сама нуждаясь, Милославская спрашивала мою жену, не примет ли великий князь от нее несколько пар белья, оставшихся от ее покойного отца. Но князь в белье не нуждался.

Зато денег – как у него, так и у князя Палея – не было. Поэтому я предложил великому князю сделать небольшой заем и, получив согласие, уговорил С. Жирякова дать пять тысяч рублей Сергею Михайловичу, а З.Х. Агафурова – князю Палею.

Сергей Михайлович говорил мне, что все его состояние заключалось в пятистах тысячах рублей, помещенных в «Заем Свободы», и что сумма эта записана в долговую книгу Государственного банка. На руках у него ничего не имелось.

О нужде его в деньгах я узнал по следующему поводу.

Сергей Михайлович любил пить кофе со сливками. К сожалению, наша единственная корова почти прекратила давать молоко; достать сливки стало трудно. Наконец нашлась поставщица, бравшая сравнительно недорого – по семь рублей за полбутылки. Но князь, узнав об этой цене, от сливок отказался. Получив наше молоко, он уверял меня, что оно гораздо лучше сливок, и с наслаждением вечерком варил себе кофе и выпивал его совместно с Ремезом. Этот случай указал мне на скудность его средств.

Его Ричардо, бедный Ремез, был небольшого роста и плотно сложен. Был очень