Взрывы в Стокгольме - Якоб Пальме

— Я бы переменил работу.

— А если бы ты был вынужден? Если бы выполнение задания воспринимал как свой долг? Думаю, в подобных ситуациях чиновник старается заглушить свою совесть, убеждая себя самого, что он делает правильно. Мне представляется, это и случилось с нашим директором бюро. Чтобы выдержать в подобной ситуации, он приноровился к ней, убедил себя самого, что закон правильный, что эмигрантов надо отсылать обратно. Естественно, чтобы так чувствовать, он должен был стать враждебным к иностранцам вообще, к эмигрантам из Германии — в особенности, тогда их было немало.

— Так что, собственно говоря, его сделало таким общество.

— Да, вот именно. Он приспособился к ситуации. И замкнулся в себе, да так, что уже не мог думать по-иному. Поэтому он является анахронизмом в современном обществе, ибо теперь общество требует от человека совсем иной приспособленности.

— Пора нам кончать со всем этим малоприятным философствованием,— сказал Бенгтссон.— Мне абсолютно не интересно выслушивать ваши детские обвинения. В конце концов мы находимся на совещании, тут полиция, и работа группы розыска заключается в том, чтобы предотвратить дальнейшие взрывы. А не разводить философию, у кого какая ненависть, или там чувство вины, или первородного греха, или, еще того чище, приспособленности к своей профессиональной роли.

Петеру Сюндману показалось немного странным, что Бенгтссон принял так близко к сердцу предмет их спора. Но он не сказал, о чем подумал, а сделал то, чего от него ожидал Бенгтссон,— вернулся к результатам расследования.

— Ну как, что у нас есть новенького? Давайте выкладывайте.

— Фаландер, ты там занимался сбором «типсов»,— сказал Бенгтссон.— Что ты можешь доложить?

— Праздничные дни оказались выше всяких похвал,— ответил Фаландер.— Все просто рвались нам помочь. По-моему, за такое короткое время нам еще не приходилось получать столько «типсов», пожалуй, с тех самых пор, как мы охотились за убийцей ребенка, лет семь назад.

— Ну, ты скажешь! — с иронией заметил Сюндман.

— Нет, действительно. Чувствуешь себя прямо-таки счастливым, когда так много народу желает помочь полиции. Такое ощущение, что всех нас объединяют общие интересы, кажется, будто все мы — одна большая семья, где все помогают друг другу разыскать опасных молодых безумцев, взрывающих динамит в мирных домах Стокгольма.

— Как заговорил! Ты отдыхал весь конец недели, сразу видно,— сказал Сюндман.

— Если бы! Мы получили триста сорок семь «типсов». Этих мальцов видели в Спонга, в Вэллингбю, в Юрсхольме, в Бандхагене. Кто-то заметил, как они на цыпочках крадутся позади ангара на аэродроме Арланда, их видели потом в мужском туалете в Эриксдальских банях, в ателье проката граммофонных пластинок в Гамла Стан и в городской библиотеке в районе Хурнсгатан.

— Неужели ты проверял все «типсы»? — спросил Бенгтссон.

— Конечно, а как же,— ответил Фаландер.— У нас есть человек, круглые сутки дежурящий в мужском туалете при Эриксдальских банях. Если там вынырнут наши ребятки, то впервые в жизни один голый полицейский арестует двух голых преступников как раз в тот момент, когда они писают. Такая сцена станет исторической в анналах стокгольмской полиции. Попросим скульптора отлить ее в бронзе, а потом поставим всю группу у нас в холле при входе в дом полиции.

— Нет, серьезно, неужели у вас там, в Эриксдальских банях, стоит полицейский? — удивился Сюндман.

— Как же! У нас людей не хватает, чтобы проверить даже приличные версии за такое короткое время,— ответил Фаландер.— Только бы они не успели устроить еще один взрыв.

Такими шуточками Фаландер прикрывал свое глубокое беспокойство. Он был серьезно озабочен. Обычно все полученные от населения «типсы» тщательно проверялись, а на этот раз просто не хватало рук. Вместе с тем нельзя было допустить, чтобы люди пострадали только оттого, что в полиции вовремя не прислушались к какому-нибудь «типсу».

— Что же ты тогда сделал со всеми «типсами», которые поступили? — спросил Сюндман.

— Я не проверял их все подряд. А сделал статистическую разработку.

— Статистическую разработку?

— Ну да! Мы знаем, сколько обычно «типсов» поступает из разных районов города. Из трехсот сорока семи семьдесят два я мог спокойно отбросить как абсолютно бессмысленные. Такие, например, где совсем не те приметы, ну и в этом роде. Оставшиеся двести семьдесят пять «типсов» распределяются по городу примерно одинаково. Единственным исключением является район Клара. Сейчас у нас в три раза больше «типсов» из Клары, чем всегда.

— И что это означает?

— Все может оказаться простой случайностью. Однако не исключена возможность, что их действительно видели в районе Клара.

— В Кларе нам нужна специальная охрана,— сказал Бенгтссон.— Сюндман и Линдгрен должны получить сорок постовых полицейских для наблюдения за Кларой.

— Но Клару могли указать и ошибочно, я повторяю.

— Там разберемся,— сказал Бенгтссон.

Почти весь квартал Клара в апреле 1970 года представлял собой, если можно так выразиться, исполинскую строительную площадку: вырытые в земле котлованы, бесконечные строительные леса, штабеля досок, бетонные фермы, глина, резиновый кабель, сползающий в котлованы грунт. Старые улицы оставались еще на своих прежних местах и на той высоте, что и прежде, но часто оказывались поднятыми на временные помосты, наскоро собранные из брусьев и металлических труб. В некоторых местах улицы стояли как бы на полках, готовых съехать вниз, в котлованы. Чтобы предотвратить сползание целого городского района во все эти котлованы, кое-где пришлось армировать стены с помощью мощных металлических колонн, играющих роль защитного вала.

Целый городской район был таким образом срыт, большая часть гряды Брункебергсосен оказалась снесенной, а площадь Брункеберг наподобие гигантского подноса висела на строительных лесах. Единственное, что еще осталось от прежней застройки, это здание газеты «Афтонбладет» со служебными помещениями и типографией и еще несколько кварталов, вплотную примыкающих к церкви.

Церковь Клара и кладбище с тем же названием были, по сути дела, маленьким оазисом, настоящим парком в самом центре пропитанного выхлопными газами, перенаселенного, серого, загроможденного и запутанного городского района. Парк — излюбленное обиталище тех, кто ночует на улице, но в апреле в утренние часы там было еще слишком холодно и сыро даже для самых закаленных бездомных. Температура поднялась всего на несколько градусов выше нуля, легкий моросящий дождь окутывал все строительные леса, все обреченные на снос дома, церковь и кладбище.

Подобный моросящий дождик вводил в заблуждение, казался поначалу таким зыбким и тихим, что человек , едва замечал этот дождь, а потом вдруг обнаруживал удивительную, неприятную пробивную силу дождевых капель. Человек выходил из дому, и ему казалось: так хорошо в этой мягкой, легкой тишине с нежным дождевым шелестом!.. И слишком поздно соображал, что нужно было накинуть плащ или захватить зонтик.

Вместе с дождем и сыростью явился холод, и Сюндман с Линдгреном ходили, дрожа от холода и проклиная апрельскую погоду. Они отмечали те места, где надо будет расставить полицейские посты для охраны квартала Клара.

— Здесь мы поставим одного человека,— сказал Сюндман.— А тот, кто будет сидеть вон в том окошке, сможет просматривать сверху всю строительную площадку в бинокль.

— Чур, я беру себе местечко в окне! — заявил Линдгрен.

— Что, боишься размокнуть? Полицейский должен относиться к таким вещам спокойно.

— Ради бога, не разыгрывай из себя деда,— сказал Линдгрен.— Полицейский мерзнет совершенно так же, как любой другой человек, в такую вот собачью погоду.

— Так или иначе, а стоять придется. Нельзя допустить еще один взрыв.

— Да, теперь дело касается нашего престижа,— сказал Линдгрен.

— А что ты думаешь,— сказал Сюндман.— Люди над нами смеются. Люди смеются над полицией. Они и боятся, конечно. Боятся, что в следующий раз взорванным может оказаться их дом. А смех в сочетании со страхом... неважное это сочетание, оно порождает особое чувство — чувство беспомощности: полиция не справляется, нам страшно, страшно, что же нам делать?..

— Посмотри-ка во-он туда,— сказал Линдгрен,— на другую сторону строительной площадки.

— Зеленый габардиновый плащ,— сказал Сюндман.— Два парня...

— Побежали! — предложил Линдгрен.

— Нет,— ответил Сюндман.— До того места метров пятьдесят. Если они нас заметят, успеют скрыться. Надо вызвать подкрепление. Наш автобус около церкви, там у нас десять постовых полицейских.

Беглым шагом они двинулись в направлении, противоположном тому, откуда показались мальчики. Сюндман и Линдгрен с разных сторон одновременно прыгнули в автобус рядом с шофером.