Вечное движение (О жизни и о себе) - Николай Дубинин

Все чаще и чаще я стал обращаться к проблемам эволюции, к открытиям С. С. Четверикова, к моим разногласиям с ним в вопросе о роли изоляции. Вернувшись на Смоленский бульвар, я твердо решил приступить к серии работ по генетике популяций дрозофилы. Я вернулся к миру идей моего учителя С. С. Четверикова. В 1966 году вышла в свет большая книга "Эволюция популяций", где я подытожил результаты почти 40 лет упорного труда по этим вопросам, как моего, так и целых коллективов, с которыми работал. Однако тогда, на Смоленском бульваре, я был еще один. На мою долю выпала необходимость организовать всю работу, от начала до конца. Как же справиться с этой задачей, если лаборатория пуста и мне давали всего лишь одного лаборанта? Как заполнить тот идейный и общественный вакуум, который возник вокруг меня после такого оскорбительного увольнения из института имени К. А. Тимирязева? К счастью, понадобилось немного времени, чтобы все снова закипело у нас на Смоленском. Наша новая маленькая генетическая бригантина под песни юных матросов распустила алые паруса на фок- и на грот-мачте, вода забурлила под форштевнем, и мы пошли навстречу ветрам в загадочную даль океанов науки.

* * *

После съезда в Киеве в середине мая 1930 года вместе с Василием Евгеньевичем Альтшулером и Ильей Ефимовичем Амлинским мы сели на пароход и отправились вниз по Днепру. Эта изумительная, воспетая Н. В. Гоголем река была еще свободна от искусственных морей. А 10 октября 1932 года над порогами Днепра на граните встал гигант Днепрогэс - крупнейшее детище плана ГОЭЛРО, преобразившее Днепр. В 1930 году в узких рукавах за Киевом было мелко. После них Днепр величаво разлился, отражая в себе бескрайнее синее украинское небо. Глядя на его зеркальную поверхность, думалось, как великолепно выразил Н. В. Гоголь своей гиперболой душу этой реки: "Чуден Днепр при тихой погоде... Редкая птица долетит до середины Днепра". Гранитные скалы вторгались в Днепр на пути от Кременчуга до Днепропетровска. Мы плыли на белом пароходе по неведомой нам реке, природа трепетала в майском тепле и в обновлении, синее небо недвижно сияло над нашим белым плывущим пятном и струилось в его пенном беге, на волне за кормой. Мы все были так же молоды, как эта весна. Душу распирало веселье, милым дурачествам и хохоту не было конца. Утром была гладь реки и горная свежесть дыхания, вечером все опрокидывалось в пряный, огненноликий закат. Все бушевало в молодости, в росте жизни, в ее красоте.

В том же 1930 году с В. Е. Альтшулером мы совершили еще одну совершенно упоительную поездку. По заданию А. С. Серебровского поехали изучать геногеографию кур в Южное Зауралье. Ездили по башкирским деревням, набрали большой материал (он так и лежит у меня неопубликованным до сих пор). В конце работы сели в лодку и, пробираясь по течению речек и ручьев, проехали систему зауральских Аргаяшских озер. День, а затем всю ночь двигались мы в море озер, подчас пробивая высокую, тугую чащу тростников. Людей не было. Утки взрывались повсюду, летали кряквы и, как ядра, проносились чирки. Я потерял голову от страсти охоты. Стрелял вверх, назад, вбок, вперед, по живым, летящим, шелестящекрылым мишеням. Начался небольшой дождь, падала ночь, а я все мазал и мазал в горячке в белый свет как в копеечку. Когда утром высадились с лодки на берег у какой-то маленькой избушки, ее хозяин в малахае из рыжей лисы, в старом халате вышел нам навстречу и сказал: "Стрельбы много слышал, а где мешки с утками?" Мы со стыдом показали ему восемь крякв. Здесь мы остановились на несколько дней, и я в какой-то мере смог восстановить свою репутацию охотника. Это путешествие впервые ввело меня в глубокую жизнь природы, я как бы заглянул в ее душу.

Глава 6

ЗОЛОТЫЕ ГОДЫ

Основные направления в развитии генетики.- И. В. Мичурин.- Эксперименты по эволюции популяций.- Молодежная лаборатория.- Генетико-автоматические процессы.- Д. Д. Ромашов.- Семья Паниных.

После богатств тимирязевского института начинать строить новую лабораторию было трудно. На Смоленском бульваре все приходилось собирать по крохам. Здесь мы находились в условиях не общебиологического института, а в учебном заведении узкого профиля, в задачу которого входила лишь подготовка зоотехников-свиноводов. У нас не было пробирок для разведения дрозофил, термостатов, материалов для варки корма и других дефицитных вещей. Первое время спасали 250 пробирок, в которых я перенес свою работу из тимирязевского института. Но и их требовали возвратить. Да и что такое 250 пробирок, когда там, в лаборатории Серебровского, я один занимал для отдельных опытов тысячи пробирок, а лаборатория в целом имела десятки тысяч дрозофильных пробирок!

Но прошло некоторое время, и у нас появились пробирки бинокулярные лупы и корм для дрозофил. Работа на Смоленском бульваре закипела еще более бурно, чем в те первые годы, когда мы проводили опыты по искусственному вызыванию мутаций. Встали новые задачи, их решение требовало массового экспериментального анализа множества диких особей из популяций дрозофилы.

Развитие генетики в нашей стране в те годы проходило в таких основных направлениях. Прежде всего, разработка фундаментальных проблем. Здесь усилия Н. И. Вавилова, С. С. Четверикова, Н. К. Кольцова. А. С. Серебровского, Г. Д. Карпеченко, Г. А. Левитского, М. С. Навашина, Ю. А. Филипченко, овладение искусственным получением мутаций и еще целый ряд достижений указывали, что в Советской России складывается первоклассная генетическая школа, выходящая на передовые рубежи мировой науки. Это позволяло говорить о наличии несомненных достижений и рисовать радужные картины будущих успехов. Но и в этом случае одним из условий движения вперед была работа по преодолению кризиса генетики, освобождению ее от ошибочных воззрений.

Требовалась смелая, крутая ломка понятий, что освободило бы генетику от пут, сковывающих ее теоретические принципы. Здесь могло быть два пути. Один - это стихийное движение по сложным, ломаным путям развития материалистической науки, которая логикой экспериментов, теории и практики в конце концов придет в соответствие с принципами диалектического материализма и выйдет из кризиса. Другой путь - преодоление остававшихся в науке элементов метафизики через посредство активной сознательной методологической работы. Наконец, если конструктивная, философская работа являлась трудной, то было бы очень важно на серьезном методологическом уровне разобрать ошибки прошлого, такие, как, теория о чисто внутренних причинах изменчивости организмов (автогенез), теория о том, что мутация генов - это есть якобы чисто количественные изменения, раскритиковать ошибки, допущенные при социологизации генетики, и т. д. Но этого не было сделано. Напротив, многие лидеры генетики, проводя замечательные исследования, упрямо держались ошибочных взглядов.

Наши генетики в начале 30-х годов не провели очистки теории своей науки от многочисленных ошибок, которые тащили ее к идеализму и метафизике. Они не понимали, что их наука вовлечена в кризис, связанный с ломкой понятий, как это ранее уже случалось с физикой. Вместо того чтобы сделать усилие и отчетливо увидеть теоретические ошибки, которые стояли на пути создания будущей теоретической генетики, они всю генетику как единое целое объявляли прогрессивным движением.

Это положение было чревато опасностями. Люди, недостаточно глубоко изучившие эту науку, принимали за чистую монету не только ее прогрессивные разделы, но и старые, обреченные на ломку понятия. И еще длительное время, когда генетика уже далеко ушла вперед, ее старые ошибки выставлялись как жупел и служили объектом ожесточенной критики. Эта критика была верна по отношению к старым представлениям, но забывалось, что эти представления давно уже не составляют содержания науки. Теория генетики в 30-40-х годах стала предметом ожесточенного спора.

Нашлись люди, которые в пылу борьбы вслед за действительно обветшалыми воззрениями пытались выбросить в мусорную яму истории все основы генетики.

Важнейший фронт работ по генетике - это ее связь с практикой, с сельским хозяйством. Высоко поднимали значение генетики для сельского хозяйства С. М. Киров, Н. П. Горбунов, А. П. Карпинский и другие. Крестьянство, воодушевленное Октябрем, но социально расслоенное на кулаков, середняков и бедняков, представляло собой взбаламученное море. Только организовавшись в колхозы, освободившись от кулачества, крестьяне нашей страны стали монолитной опорой Советской власти. Перед партией и государством вставали грандиозные задачи поднятия урожайности. Взоры обращались на науку.

В стране были замечательные селекционеры и их школы: И. В. Мичурин, Д. Л. Рудзинский, А. А. Сапегин, П. Н. Константинов, А. П. Шехурдин, А. Г. Лорх, Н. Д. Матвеев. В области животноводства работали М. Ф. Иванов, П. Н. Кулешов, Е. А. Богданов и другие. Огромное впечатление производили успехи И. В. Мичурина. Крупнейшие достижения были получены в селекции плодовых, пшеницы, ржи, клевера. Однако все эти работы шли вне новейших экспериментальных принципов генетики. Они лишь в общенаучных основах опирались на учение о наследственности, созданное в трех первых десятилетиях нашего века.