Роман Галицкий. Русский король - Галина Романова

- Ласкова будь - помогу, - продолжал конник.

Тут подоспели мамка Катера и мужик-охранник. Вдвоём оттеснили девушку прочь - мамка крестилась и плевалась, обороняясь от угрина, как от нечистой силы. Конник рассмеялся, за неимением русских слов крикнул что-то по-своему.

- Изыди, сатана! - выкрикнула Катера и поволокла девушку в проулок. - Вот ужо всё батюшке скажу!.. Ишь ты, боярышня, до чего ты своевольна! Нашла за кем бегать! Али не ведаешь, что это нехристи поганые!

- Там Заслав! Я сама батюшке скажу! Заслав у них в плену, - повторяла Смеяна.

* * *

Боярин Вышата, хоть и не вышел ни родством, ни богатством, всё же в боярской думе сидел. В прежние-то времена он был тише воды, ниже травы, голоса не подымал, наперёд не лез, зато искал, где бы потеплее и половчее. Так, тихой сапой, он и выгадал - оказался одним из тех, кто ходил при уграх гоголем. А всё почему? Потому как успел сговорить дочь Смеяну за одного из венгерских воевод. Пришли с молодым королевичем Андреем несколько воевод, и один из них, Бернард, приглянулся боярину. Не шибко молод, но и не стар - середович. Как раз его скромнице Смеяне достойный супруг. Даст Бог, станет Бернард при Андрее первым воеводой, тогда и дочь забыта не будет. А что? Многие бояре по нынешним временам в иных землях себе жён находят, своим сыновьям невест, а дочерям женихов. Земля-то она везде одинакова.

Конечно, жаль было Вышате дочери - как-никак единое она у него дитя. А только люди везде живут. Да и угры - небось надолго. Али прикипит Бернард к Галиции, останется тут насовсем, как тот же Володиславлях.

Сидел боярин дома, у окошка, в простой домашней рубахе, подпоясанной ремешком, попивал сбитень и глазел из окна на двор, как там рубили новый сруб для бани - старая-то вся подгнила, только покойничкам в ней и париться, а уж банник стал злой - больно хлещет, паром душит. Заметил боярин, как по двору второпях пробежала дочка, - уходила Смеяна к ранней обедне в церковь Богородицы. Успел задуматься, что дочь чем-то взволнована, - видать, случилось что-то, - но не успел и глазом моргнуть, как она сама тут как тут.

- Батюшка? Можно к тебе?

- А, ягодка, - боярин распустил губы в улыбке, отставил кружку со сбитнем. - Ну, с чем пожаловала, коза?

Смеяна сжала руки на груди, хрустнув перстами, испуганно оглянулась на дверь, за которой осталась мамка, и сразу как в омут головой:

- Беда, батюшка! Угры Заслава в полон взяли!

Уловив только слово «беда» и испуг в дочерних глазах, Вышата привстал, но тут же рухнул на лавку, хватаясь за грудь.

- Ох, ти! С тобой ничего не сделали? - забормотал он. - Цела? Жива? Чего Катера смотрела! А Иван? Вот ужо запорю я их! До смерти запорю!.. Эй! Кто там! Люди!

- Не надо, - Смеяна бросилась к отцу, обхватила его руками. - Не зови никого, батюшка! Ничего мне не сделалось! Другое приключилось!

~ Другое? - мигом отошёл боярин. - Сказывай!

- Угры Заслава в полон взяли! - выпалила Смеяна.

- Какого такого Заслава?

- Да Ярининого мужа, батюшка! Помнишь Ярину, подругу мою? Тем годом её замуж отдавали, за Заслава Сбыгневича. А после весной хоронили?

- Боярина Бориса Семеныча дочь? - насупился боярин.

- Да!

- Так Заслав - это муж её, Сбыгнева Константинича сын?

Смеяна закивала.

- Это которого усадьбу угры порушили? Откуда же он взялся?

- В полоне он. Сама видела - угры его вели пешего за простой телегой!

- Вон оно как, - Вышата перевёл дух, откинулся назад, опять потянулся ко сбитню, хлебнул. - Вона как всё повернулось!

- Что с ним будет, батюшка? - Смеяна всё цеплялась за отца.

- А бес его знает, прости Господи. Может - казнят, может - помилуют. Ныне у нас есть кому карать и миловать… А тебе что до него? - вдруг насторожился он. - Никак слюбились? Ах ты, паскуда шелудивая! Подь сюды, я тебя проучу!

Смеяна проворно отпрянула.

- Господь с тобой, батюшка! - едва не со слезами закричала она. - Жалко мне его стало! Как же - наш, русский - и у иноземцев в плену! Не по-божески это! Заступись, батюшка! Христом Богом заклинаю!

Из глаз её брызнули слёзы, и боярин сник. Не перенося слёз единственной дочери, он рассердился на себя и топнул с досадой ногой:

- Пошла прочь! - И, когда Смеяна выскользнула вон, добавил, отдуваясь: - Будто это так легко, как тебе мнится - пошёл и заступился! Угры - они ведь тоже… вона какие! К ним не вдруг подступишься…

Старый боярин был прав. Венгры, те, что остались с королевичем Андреем в Галиче, понемногу осмелели и теперь вели себя так, словно это была их вотчина. Ежедневно на княжеское подворье подъезжали обозы - из приписанных на кормление деревень доставляли еству, питье, узорочье. А сами угры разъезжали по городу хозяевами и начинали перекраивать жизнь Галича на свой лад. Чтобы прокормить их, пришлось поднять пошлины - больше стали платить торговую пошлину купцы, больше стали взимать плату, больше просили мостники, воротники, мытчики, больше стали резы по долговым распискам. Многие бояре и именитые купцы того не замечали, но простой люд, ремесленный, торговый и посадский, ворчал в кулаки.

Но и этого было мало. Католики сами, угры пожелали, чтобы и галичане тоже стали католиками. Для такого дела некоторые храмы закрыли, приставив в них своих попов, а когда народ попробовал возмущаться, налетели латники - кого порубили, кого в поруб сволокли. С тех пор и пошла между уграми и галичанами вражда.

4

С королём венгерским Бэлой считались не только потому, что был он силён. Многого достиг он ещё и потому, что был умён. Сказав боярам на совете, что не хотел идти на Галич, что Владимир вёл его завоёвывать свою страну лестью, что его обманули и он это понял лишь здесь, он не намного покривил душой. В самом деле, ему не слишком нужен был Галич. Дело было в другом - ещё дома, в Эстергоме, он сослался с великим князем киевским, Святославом Всеволодовичем и уговорился с ним насчёт Галича. Понимал Бэла, что русские князья не будут спокойно смотреть на то, как иноземец распоряжается в русской земле. Не хотел лишней войны, и едва из Галича пришли вести, что Роман волынский, ушедший было с галицкого стола, вернулся с полками и уже начал воевать Плесненск, как в Киев пошёл другой гонец. Под надёжной охраной, ибо миссия его была очень важна, вёз он Святославу киевскому грамотку.

«Пошли ко мне сына своего, - писал Бэла, - учиню, что обещал, яко крест целовал».

Святослав киевский был уже стар. Седьмой десяток лет жил он на земле. Всё реже садился на коня, всё неохотнее выезжал из Киева. Всё чаще вместо него отправлялись по делам его сыновья. Потому и принял в соправители молодого неугомонного Рюрика Ростиславича.

Принял не столько ради своей старости, сколько ради мира - впервые за столько лет мира между Ольговичами и Мономашичами допустил он его к власти. Не сумел Святослав удержать всю Киевскую волость, пришлось делиться - Рюрик Вышлобый правил Киевской Землёй, а Святославу достался Киев. Весть от Бэлы, что он готов повоевать Галич и отдать его русскому князю в обмен на военную добычу и спорные земли возле Перемышля, обрадовала его. Он заключил ряд с Бэлой, внимательно следил, как угры воюют Галич, и теперь готовился пожать плоды чужих трудов. Если Галич отойдёт Святославу, он окажется в руках Ольговичей, и тогда посмотрим, кто сильнее!

Киев давно следил за настроениями в Червонной Руси. Ярослав Осмомысл был силён, но его сыновья не годились для княжения. Роману волынскому такой лакомый кусок отдавать тоже не хотелось. Посему у князей был уговор - решать дело с Галичем сообща.

Но, получив известие из Эстергома, Святослав словно сбросил два десятка годов. Снова заиграла в жилах кровь, быстрее зароились в голове мысли. Не теряя времени, наказал кликнуть своего сына Глеба.

С тех пор как, неудачно выступив на стороне рязанского князя Романа против Всеволода Юрьевича, попал Глеб в поруб во Владимире, держал его Святослав при себе - уж больно измаялось отцовское сердце при одной мысли о том, что пришлось пережить сыну в плену. Потому на нём и остановил свои мысли Святослав. Каждому сыну выделил он город на кормление - только Глеб оставался вроде как не у дел. А тут сядет в Галиции - и стол богатый получит, и своя рука будет на западной окраине Руси.

Глеб, высокий, худощавый, из-за того казавшийся нескладным, явился на зов отца сразу. Скучно было ему в Киеве - только и развлечений что охоты да пиры. Воевать после владимирского поруба он побаивался.

- Вот что, сыне, - едва Глеб взошёл, заговорил Святослав, - хочу тебя послать по моему делу в Галич.

- Куда угодно, батюшка, - хлопнул ресницами Глеб.

- Прислал мне угорский король Бэла грамоту. Вот она. Зачти-ка, - Святослав подтолкнул к сыну лежавший на столе пергамент.