Первая формула - Р. Р. Вирди

class="p1">– Считаешь меня немного сумасшедшим? Это ничего. Ты не первый, хотя и не говоришь о своих опасениях вслух.

– Вовсе нет, – покачал головой я. – Твоя теория занятна. Мне такие мысли нередко приходили в голову. Потому я и нахожусь в поиске одной определенной истории.

Принц с любопытством, словно ребенок, перегнулся через стол, будто чувствовал, что вот-вот ему откроется тайна. Наклонил над чашечкой чайник, однако внутри было пусто. Ни жаловаться, ни возмущаться он не стал и по-простому обратился к лорду Умбразио:

– Эмерис, не затруднит ли тебя попросить, чтобы принесли еще чаю?

– Конечно, – отозвался лорд, сам подхватив пустой чайник.

Открыв дверь, передал его слуге и вернулся к столу.

Артуро сделал знак продолжать.

– Я ищу историю о начале того мира, который мы знаем. Самую первую, самую древнюю. Ту, в которую уходят корнями легенды, что рассказывают сегодня. Меня интересует происхождение Нуэвеллос. У вас говорят – Девятеро. Ищу истину, кроющуюся за образами десяти теней и Антуана.

На самом деле я знал правду, что скрывалась за легендой об Антуане, однако далеко не всю. И представления не имел, с чего все началось.

– Полагаю, что история эта существует, хотя, возможно, она разрознена. Вот почему я здесь. Надеялся получить доступ к вашей библиотеке в обмен на хорошее представление.

Принц хлопнул ладонью по ляжке и рассмеялся:

– Ну наконец-то! Хоть кто-то зрит в корень! Хоть кто-то набрался мужества спросить о том, что его интересует… Однако Нуэвеллос? Не более чем детские сказки. Цель у них одна – пугать народ, другой нет. Рассказов о Девятерых слишком много для того, чтобы выловить из них хоть крупицу истины. А вот истории об Антуане и Арайо… В них точно что-то есть.

Еще бы… Это я знал и без него.

– Я распоряжусь, чтобы твое желание удовлетворили, если окажешь одну услугу.

Я тревожно заерзал на стуле. Что ему от меня потребовалось? Представители высшего общества Этайнии помыкали мною как хотели, и проклятая Игра уже сидела у меня в кишках.

– Прошу тебя поделиться со мной всем, что тебе удастся найти. Не стесняйся рассказать о любой теории, какой бы сумасшедшей она ни казалась. Договорились, сьета?

Я кивнул.

– Отлично!

Принц сменил тему и заговорил о легендарных героях. Какие-то из них мне были известны, о других я слышал первый раз. А он все сыпал именами.

К тому времени как кладезь его знаний истощился, принесли новый чайник, и Артуро, налив себе чашечку, предложил чаю лорду Умбразио. Тот отказался, я же свой еще не допил.

Между нами повисла неловкая тишина, которую нарушил лорд:

– Можно вспомнить и другие небезынтересные истории, принц Артуро.

Принц отпил чая и с любопытством посмотрел на вельможу.

– Например, есть семьи, имена которых чрезвычайно важны. Древние, славные имена, не менее старые, чем сплетающиеся вокруг них предания. Имена, события и сущности, населявшие наш мир в незапамятные времена. Возможно, написание и звучание этих имен несколько изменились, однако суть их не извращена. Впрочем, кто-то считает иначе – как посмотреть…

Лорд Умбразио уставился на принца, однако тот, похоже, его не слышал. И мне показалось, что слова вельможи были предназначены вовсе не для него.

Артуро сделал глоток и нахмурился, а лорд тихонько запел:

Глаза увидев золотые,

Заслышав бури первый гром,

Молись. То знаки роковые,

То Девять ждут у входа в дом.

Принц побледнел, затем вдруг стал иссиня-багровым. На глазах его появились слезы, только не прозрачные. Красные слезы…

Когда из глаз крови теченье,

Не медли и не стой столбом,

Седлай коня, беги от тени,

Встающей за твоим окном.

Артуро расстался с жизнью, не издав ни звука. Ни пены на губах, ни конвульсий. Умер тихо, словно древний старик на смертном одре.

Медленно повернувшись, я взглянул на лорда Умбразио. Тот указал на стол: на чайном блюдечке лежала булавка с черной розой. Та самая, которую я отдал ему вчера…

– На помощь!

Двери распахнулись, и я крутанулся на стуле.

– Он отравил принца Артуро!

Я вскинулся, готовясь оправдаться и одновременно произнести формулу плетения. Не успел: меня ударили по голове чем-то тяжелым, и мир перевернулся. Запомнились лишь разлетевшиеся по комнате осколки фарфора. Я пошатнулся и упал, уже не в силах хоть что-то предпринять.

– Смотрите, булавка с черной розой… – произнес лорд Умбразио.

– Видел, как он вчера вечером отдал ее лорду, – пробормотал один из набежавших в покои принца стражников.

Я попытался подняться, однако сделать этого мне не дали. Кто-то ударил меня древком копья по голове, потом еще раз, и наконец я бессильно распластался на полу.

– Арестуйте его и бросьте в темницу! Скажите понтифику, что погиб третий принц. Сообщите придворным: Игра приостановлена. Следует позаботиться о безопасности оставшихся инфантов.

97

Яд тишины

Я пришел в себя в гробовой тишине и гулкой пустоте.

Под ногами – темный камень, настолько тяжелый, что сквозь такой не проникнет ни звука. Темнота скрадывает любой шум, впитывает любой цвет. Тишина словно сковывает душу железными прутьями темницы, подавляя любой протест, лишая надежды. Подобное безмолвие царит в сердце уставшего от отчаяния человека, знающего, что его вскоре вздернут, окутывает узника, неспособного на действие, лишь на пустые разговоры, да и на те уж не хватает сил. Так молчат давно не евшие люди, не смеющие надеяться на еду, – ведь надежда лишь заставит их вспомнить о муках голодного желудка, вынужденного принять пищу.

Тихое, всеми забытое место глубоко под землей – любой произнесенный здесь звук нарушит его суть. Место, где умирают надежды и мечты.

Тишина впиталась в старый камень, сквозь который не пробьется ни звук, ни свет, ни ветер.

Такое узилище ждало меня в подземелье.

Бросили меня лицом в пол, и связанные за спиной руки не дали возможности смягчить падение. Я лежал на холодных неровных плитах, приникнув губами к скопившейся в мелкой впадине влаге. По стенам стекали капли воды, однако и они скользили бесшумно, не смея потревожить мертвое безмолвие.

Я с трудом поднялся на ноги и прислонился к железной решетке. В камере было еще десять узников, давно всеми позабытых, бесследно исчезнувших с лица земли. Они пялились на меня молча – видимо, разучились говорить и даже мыслить. Могли лишь смотреть.

Что ж, возможно, они и лишились дара человеческой речи, а мой голос был при мне. Я отвечу на их вопросы, которых у них, должно быть, накопилось немало.

Теперь тишина принадлежала мне.