Кахатанна. Тетралогия (СИ) - Виктория Угрюмова

— Восхитительно, — совершенно искренне сказал Рогмо минут через двадцать.

— Давно я так не отдыхал, — подтвердил Барнаба, — славно, достойно и в прекрасной компании.

— Барон! Вы творите чудеса, — обернулась Каэтана к гостеприимному хозяину. — Мы сочтем за честь, если вы разделите трапезу с нами.

— Принцесса, я ваш покорный слуга. — Банбери уже сидел возле нее с огромной плоской ложкой. — Рекомендую вот этот салат: фигуру не портит, но наслаждение доставляет невероятное.

— У‑у‑у — минуту спустя сказала Каэ и сделала широкий жест в сторону своих друзей. Они правильно истолковали ее стоны и набросились на предлагаемое блюдо. Еще через минуту стонали уже все.

— Счастлив, счастлив, счастлив, — раскланивался во все стороны барон.

— Скажите, дорогой господин Вентоттен, а как вам пришла в голову столь странная идея — гостиница для маленьких войск? — с интересом спросил Куланн, почувствовав необходимость на некоторое время оторваться от привлекательных яств.

— Любезный князь, вы еще раз подтверждаете мою мысль о том, что прибыли издалека. Ведь всем жителям Ронкадора хорошо известно, что любой дворянин непременно странствует со своими воинами. Чем он богаче и знатнее, тем больше отряд. Есть, правда, такие счастливцы и богачи, которые имеют возможность оплачивать услуги очень опытных и дорогих наемников. И тогда отряд не очень велик, но грозен. И если вы позволите, я бы поговорил с вами об этом.

— Пожалуйста, — кивнул головой сангасой.

— Я впервые вижу таких воинов: без доспехов, с одними мечами. Но мускулатура у них божественная, я сам старый солдат и знаю толк в хороших бойцах. Говорят, что в белом с золотом ходят воины императора Зу‑Л‑Карнайна, слава которого достигла и берегов Иманы. Это его люди?

— Нет, — улыбнулся Куланн. — Мы хорошо знаем, как сражаются солдаты императора, и они действительно прекрасные воины: искусные, мощные, выносливые, а главное — преданные своему повелителю. Но я не погрешу против истины, если скажу, что наши гораздо сильнее.

— Грешить против истины — самая большая ошибка, князь, — серьезно заметил барон Банбери. — Я рад, если вы это чувствуете сердцем.

Рогмо удивленно вскинул глаза на хозяина гостиницы.

— Я осмелюсь сказать вам несколько слов, прекрасные господа. Ваша компания слишком заметна, и потому уже многие наслышаны об удивительных происшествиях в Кортегане. И знаете, в связи с этими событиями часто упоминаются некие весьма яркие и выдающиеся личности, как‑то: юная госпожа, сражающаяся своими двумя клинками, как сам Траэтаона; молодой эльф знатного рода и редкий в наших местах гость — альв, а также некий чародей и высокий воин с боевым топором, стоящий во главе непобедимого, по слухам, отряда. Говорят еще про драконов, про атаку на Белый замок. И на всех углах кричат про позорное поражение магистра ордена унгараттов — Катармана Керсеба, три столовые ложки перца ему в глотку. — Барон уперся ладонями в колени и откашлялся. — Вот, собственно, и все. Но очень интересно, не правда ли?

— Да, — спокойно сказала Каэтана. — Не так интересно, как тот салат, который куда‑то делся, но тоже ничего себе история.

— История занимательная. Эти своеобразные и очень заметные люди могут рассчитывать на поддержку матариев после того, что сотворили в Кортегане. Но если бы они меня слышали, я бы рискнул дать им совет…

— Какой, барон?

— Принцесса, иногда те, о ком ты столько слышал и даже успел составить определенное мнение, на деле оказываются иными — более милыми, приятными, не кровожадными, а какими‑то особенными. И тогда душа начинает болеть за то, до чего ей не должно быть никакого дела. Я довольно старый человек, всю жизнь прожил в нашем прекрасном Ронкадоре, и я устал. Я ужасно устал оттого, что матарии воюют с унгараттами и хассасинами, а унгаратты и хассасины к тому же воюют между собой. На Имане столкнулись четыре мощные силы, а должны были сражаться только две: все против детей Ишбаала. Но никто не думает о том, что может случиться в самое ближайшее время. Они все похожи на детей, увлеченных играми. А пока они забавляются, кто‑то страшный и злобный хватает их одного за другим и… Не знаю, что он делает. Надеюсь, что всего лишь убивает.

Мы забыли, что на свете есть такая простая и необходимая вещь, как Истина. А Истина не прощает тем, кто забывает ее.

— Не правда, — внезапно сказала Каэтана. — Вы прекрасный человек, барон, но вы глубоко заблуждаетесь, если считаете, что Истина может не прощать такие вещи. Это сам человек не прощает себе то, что он прошел мимо своей жизни, постоянно примеряя на себя чужие мысли, слова, поступки, вещи, города, страны. Человек должен быть самим собой — вот вам одна простая истина. Он не может жить иначе, что бы сам по этому поводу ни думал.

— Откуда вы знаете, принцесса, — тихо спросил Банбери, — откуда вы можете знать, что думает далекая и холодная Истина где‑то там, в своем храме, в недоступных Запретных Землях, если весь мир стонет и зовет ее, но так и не может дозваться?

— Это ложь! — вспыхнул Рогмо.

— Я прощаю вам, дорогой князь, что вы обидели меня, надеясь, что вы сделали это неумышленно. Но вы не понимаете: это ведь ужасно — всю жизнь не иметь возможности хоть приблизиться к сверкающей, холодной, чуждой вершине. И я не оправдываю, но могу понять унгараттов: Смерть ближе и понятнее. А Истина, как и любовь, обманывает нас. Заканчивается наш век, а мы все так же ждем, а ее все так же нет. Просто вы слишком молоды, чтобы это почувствовать. Вы еще не теряли близких…

— Барон, — неожиданно раздался с другого конца стола решительный тонкий голосок. — Там, в недоступных, как утверждаете вы Запретных Землях, в маленькой светлой роще стоит памятник, нет, памятничек моему любимому брату, прошедшему вместе с Богиней Истины через весь Вард. Ему и еще нескольким ее друзьям, которые умерли за нее, не зная, что она богиня, что она бессмертна, что она недоступна и холодна… — голос альва напрягся и зазвучал звонче, — им не было ничего нужно от нее, кроме того, чтобы она была. Понимаете? Где угодно, с кем угодно, только бы она выжила!

Я знаю, я слышал от Гайамарта, как стоял в ущелье Джералана крохотный отряд тех самых тхаухудов, о которых вы упоминали, — шестнадцать человек с аллоброгом во главе. Он любил ее, хотя не знал, кто она. Но именно потому, что он так любил ее, войско тагаров не прошло через это ущелье — вот вам истина. Любая армия разобьется о любовь!

— Я глубоко сочувствую вам, барон, — серьезно сказал Банбери. — Но это красивая сказка. На самом деле все должно было быть совсем иначе. Когда я был молод, я уехал на Вард искать приключений. Повторяю, я был молод, меня влекла война, но не та, что постоянно шла здесь, а чья‑нибудь чужая. Я хотел разобраться в себе и мечтал, чтобы традиции предков не влияли на меня. Я поступил наемником в отряд, где командиром был невероятный гигант и силач. Вот вы, князь, — повернулся он к Куланну, — вы невероятно могучи, но наш командир был настолько выше и мощнее, что сам Арескои убежал бы от него, а Траэтаона счел бы его равным.

— А, — махнул рукой Куланн. — Тогда разве что великий Бордонкай сравнится с вашим командиром, барон. Барон! Что с вами?

— Почему вы назвали Бордонкая великим? — спросил Банбери севшим голосом.

— Да так, — растерялся было Куланн, но решил не выкручиваться, раз проговорился, и решительно ответил:

— Потому что в священной роще Салмакиды, что в Запретных Землях, рядом со статуями аллоброга и альва, о которых уже упоминал барон Воршуд, стоит памятник самому великому воину Варда. Траэтаона счел его равным себе, а Победитель Гандарвы хранит его секиру как единственную ценность. Имя этого воина — Бордонкай. А также там стоят памятники двум волкам‑урахагам и разбойнику ингевону. И это доказывает, что Истина существует для всех. Да будет вам известно, барон, что Великая Кахатанна, Богиня Истины и Сути, каждый день ходит к этому месту, чтобы поклониться своим друзьям.

Барон молчал, краснел и бледнел попеременно, сжимал и разжимал кулаки и все же произнес вслух:

— Я видел, как ваш великий Бордонкай убил собственного брата. Именно после того случая я оставил военное ремесло и вернулся в Ронкадор. Открыл здесь гостиницу и вот живу — не жалуюсь.

— Это прекрасно, барон, — сказала Каэ. — Но после гибели своего брата Бордонкай прожил не очень долгую, но очень насыщенную жизнь. И совершил множество подвигов.

— Я не верю! — воскликнул Банбери Вентоттен.

— Бывает. — Она пожала плечами.

И старик схватился за сердце:

— Принцесса! Голосок у вас нежный, но ведь вы произнесли это точь‑в‑точь как Бордонкай. Но она промолчала.

* * *

Утром следующего дня Каэ сидела в кресле у незажженного камина. Все еще отдыхали в своих комнатах, но ей не спалось, и она спустилась в обеденный зал. На улице стояла жуткая жара, а здесь, в прохладе, хорошо думалось, и она дремала в тишине, иногда возвращаясь в мыслях к дальнейшим планам. Из этого сладкого, блаженного состояния ее вывел сам хозяин гостиницы, барон Вентоттен. Он подошел к своей гостье, кашлянув, чтобы не испугать бесшумным появлением (а ходил барон Вентоттен, как кошка), и нерешительно произнес: