Время для жизни - taramans

и продолжил вышагивать по площадке. Посмотрел, как отсюда уже увели одного из парней.

«В санчасть… поплохело уже после финиша… бывает!».

Потом они сидели в столовой воинской части, швыркали ветошью винтовки, приходили в себя. И если дыхание у него восстановилось довольно быстро, и перестало «тукать» в голове, то вот ноги отходить не хотели, казалось – еще больше наливались свинцом. Также тянуло руки и плечи.

Местные повара пытались накормить их какой-то кашей с тушенкой, но, как видел Косов, к окну раздачи почти никто не подошел. В столовой было тихо, если кто и разговаривал, то – негромкими, короткими фразами. Иван и сам чувствовал, как навалилась нечеловеческая усталость и отупение.

«А как же… на войне? Когда такие марш-броски будут в порядке вещей?».

Ирина со Светой переговорили о чем-то с поварами, а потом начали разносить по столам подносы с крупно-нарезанными кусками хлеба, жирно намазанными сливочным маслом. Сверху куски были обильно засыпаны сахарным песком.

- Ребята! Нужно хоть что-то поесть. Вот – хлеб с маслом и сахаром! Хорошо восстанавливает силы. Сейчас еще чай разнесем.

Им помогли остальные девушки, участвовавшие в походе.

К Фатьме он добрался не быстро. Ноги продолжали свой саботаж, практически не сгибались, а если он их сгибал усилием воли, норовили подкоситься в коленях.

«Не… лучше уж так – как на ходулях, чем спотыкаться и падать!».

Подруга была готова к его визиту. Баня! Это – то, что ему нужно сейчас! Красавица захлопотала вокруг, содрала с него пропотевшее байковое белье, бросила в жестяной таз – «потом постираю!», потащила в баню. Там она обильно поддала парку, и еще подбросила дровишек в печь:

- Немного остыло уже, а тебе пропариться нужно! Сейчас нагреется получше, попарю тебя. А пока… давай я тебя разомну. У тебя ноги сейчас – как култышки деревянные, и руки, и плечи – все такое же, как каменное.

Она тискала его, мяла мышцы. Иногда это было – приятно, иногда – весьма болезненно. Сама женщина сначала как будто побаивалась причинить ему боль, разминала тело – слегка, больше наглаживала; но потом вошла в роль, даже – ожесточилась от слабых результатов своих действий, а потому – мяла и трепала его вполне качественно. Так, что ему приходилось иногда стискивать зубы, а потом – и постанывать.

- Фатя! Ты… как-то иногда – чересчур, ага! Ты что – Ритку вспомнила?

Она на секунду приостановилась, рассмеялась:

- А может и так! Сейчас я тебе… все припомню!

Постепенно он стал ощущать, как мышцы стали расслабляться.

— Вот! Сейчас я тебя… веничком!

Женщина, набрав в ковш горячей воды, не жалея ее, плеснула на каменку. И сама, взвизгнув, отскочила от потока пара, который яростно шипя, пыхнул во все стороны.

- Все-таки Вы, русские, сумасшедшие! Никак не привыкну я к такому… самоистязанию! Ой! Кажется, волосы потрескивать начали! А дышать-то тут как… теперь? – сдавленно пробормотала она, наклоняясь и закрывая лицо руками.

- Ты, красавица, полотенце на волосы намотай. А то испортишь себе эту шикарную шевелюру! Твоя коса меня с ума сводит, ты с ней как… ведьма!

Фатьма тихо засмеялась:

- Боишься меня?

- Нет, не боюсь! С ума схожу от вожделения!

Она была по-прежнему в коротком халатике, который сейчас пропитался водой и потом, и облепил ее тело.

- А чего ты не разденешься, душа моя?

- Да я как-то… и забыла! Как тебя увидела, в таком состоянии – так из головы все вылетело! Вань! Ну вот надо это так – себя истязать? Зачем все эти марши, кроссы, занятия? Ты и так… как из веревок свитый! Живот – вон… как железный, не ущипнуть!

Косов вздохнул:

- Надо, милая… Надо!

Веник у нее в бане был такой - изрядно «хожалый». Она остановилась с ним руке перед полком, выглядела немного растеряно.

- Ты чего? – он поглядывал на женщину из-под руки, закинутой сейчас на затылок.

«Как же она красива! Женской такой красотой. И занятия, похоже, не бросает. И тело подтянулось заметно – животика уже вообще не видно. «Кубиков», конечно, еще нет, но и животик – пропал! А жаль! Хороший такой был животик, славно его было наминать-потискивать! Ноги вон – крепкие стали, даже мышцы на бедрах чуть виднеются. И попа – хороша попа! Крепкая, чуть приподнятая! Талия стала уже и очень отчетливая. Х-м-м… и на спинке – тоже мышцы проглядывают! И груди… хорошие груди – в меру полные и тяжелые. И практически еще не обвисшие. Не стоят торчком, как у девчонки, но все равно – хороши!».

- Да вот я… как-то не могу тебя… этим вот хлестать! – Фатьма смотрела на него в замешательстве.

Косов засмеялся:

- Вспомни про Ритку!

- Ах ты так? Ну – держись! Сейчас я тебя… Ритка эта, курва рыжая, бесстыжая! А ты знаешь, что она из полячек? Ну – родители у нее… или деды, что ли… оттуда! А я эту братию видала. И на вокзале еще… в столовой. И после уже – на рынке! Высокомерные, презрительные такие!

- Ай! Фатя… ох-х… ты все же… поаккуратнее. Ай! Ну больно же!

- Не-е-е-т, милый! Сейчас ты мне за все ответишь!

Веник, и без того не богатый на обильную листву, быстро приходил в негодность. И все чаще Иван вздрагивал от ощущения не распаренных листьев на своей спине или ниже… а от прутьев.

- Ой! А тебя и правда рубцы красные появились! – испугалась результатов «экзекуции» подруга.

- Ну так, а я про что?

- Ой, Ваня! Извини меня дуру, а?

- Да ладно тебе! Окати-ка меня водой холодной. Пройдет все это! Быстро пройдет!

Он, шипя и кривясь слез с полка, а женщина, набрав в таз воды, окатила его с головой.

- О-о-о-х-х! Хорошо-то как! Ох и хорошо! – Иван стоял, отплевываясь, с удовольствие глядя на женщину, потом схватил ее в охапку, - может и тебя так… водичкой холодной, чтобы чуть остыла?

Фатьма взвизгнула от прикосновения его тела, облитого холодной водой, и забилась:

- Не надо, Ваня! Не вздумай даже! Нет-нет-нет! Не хочу-у-у!

Он поймал ее губы, крепко поцеловал:

- Не буду, радость моя! Не бойся! Давай на полок ляжем, полежим-погреемся.

Они лежали рядом. Благо полок дед плотник сделал с толком – широкий, крепкий, удобный! Вполне вмещал полок и Ивана, и лежащую рядом с ним женщину. Он млел от жара, от запаха распаренной березовой листвы, от этого запаха русской