Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента. - Анатолий Гуревич

«Бандеровец», который побывал во время моего свидания с Лидочкой в отведенной нам комнате, проводил меня до вахты и, расплакавшись, крепко обнял и поцеловал. Кстати, до вахты меня провожали многие заключенные и очень тепло прощались, желая полного благополучия. Эти про воды мне напомнили то, что я пережил во время моего отъезда после освобождения из Воркутлага. Смею заверить, что это было нелегко.

Буквально за пару минут до выхода через вахту успели подойти Коломытцев и Корнели. Мы еще раз попрощались, а Корнели проводил до стоящей машины и попросил шофера довезти меня по возможности поближе к станции. Шофер уже об этом знал и, улыбаясь, предложил мне сесть рядом с ним.

Итак, я вновь в поезде и скоро должен буду прибыть в Ленинград к моей матери и невесте. Мне надо было остановиться в Ленинграде, прежде чем проследовать до Луги, с тем, чтобы начать хлопоты с целью получения разрешения на прописку в самом Ленинграде.

ГЛАВА XXXIII. Продолжение моей трудовой и общественной деятельности в Ленинграде. Наконец я обзавелся семьей. Решительная борьба за мою реабилитацию.

Приближается конец июня 1960 г. Поезд, замедляя ход, останавливается у перрона. Все пассажиры медленно покидают вагон... Я задерживаюсь у окна... Внимательно слежу за встречающими... И вдруг я увидел встревоженную Лидочку... Значит, они получили мою телеграмму... Бегу к ней навстречу... Объятия, поцелуи и... слезы.

Медленно направляемся к нашему родному Ленинградскому вокзалу, вокзалу, известному многим приезжим как Московский. Ускоряя шаг, направляемся к станции метрополитена... Приближается долгожданная встреча с мамой, угнетает мысль, как она себя чувствует, как и на этот раз все перенесла.

Наконец мы у дома № 45 по Московскому проспекту, поднимаемся по лестнице и входим в квартиру № 5. Нас встречает мама и почти все живущие в квартире, свободные от работы и учебы.

Опять тяжелая встреча, но... еще не все известно. Я понимаю, что, после того как узнают, что я не имею права на ленинградскую прописку, что за нее надо еще бороться, возникнет повод для новых переживаний. Именно это побудило меня в первый вечер этого вопроса не касаться.

Телефона у нас в квартире не было, поэтому кое-кто из моих родственников нас навестил. Довольно поздно вечером я проводил Лидочку домой, договорившись с ней, что на следующий день обсудим все волнующие нас вопросы, в том числе и примерный срок официальной регистрации нашего брака. Я пообещал навестить ее родителей, а для этого встретиться с ней после окончания ее рабочего дня. Моя невеста продолжала работать на старом месте конструктором высокой квалификации.

После моего возвращения к маме мы еще долгое время беседовали даже после того, как улеглись в обычном порядке с использованием для меня раскладушки.

Утром, после завтрака, я направился в 3-е отделение милиции Ленинского района, на территории которого я был прописан после освобождения из ИТЛ Воркуты с ноября 1955 г. по день моего вторичного ареста, 9 сентября 1958 г.

В это отделение я подал заявление с просьбой возобновить мою прописку и приобщил к нему ходатайство 7-го лаготделения Дубравского ИТЛ МАССР.

22 июля 1960 г. начальник райотдела милиции Ленинского района Ленинграда в прописке отказал, мотивируя существующим положением о паспортах и паспортном режиме. Начались новые тяжелые переживания у Лидочки и моей матери, которая в ее возрасте и состоянии здоровья боялась оставаться одинокой.

Действительно, райотдел милиции отказал удовлетворить ходатайство руководства лагеря, в котором я провел около двух лет после моего абсолютно, как я уже указывал, необоснованного повторного ареста, предоставив право на прописку у матери, то есть на квартире, где до 9 сентября был прописан после моего освобождения по Указу об амнистии 5 октября 1955 г. При этом из предъявленной характеристики руководства НИИбуммаша было видно, что за время моего пребывания и работы в институте я проявил себя как добросовестный, знающий работник.

Больше того, при посещении указанного райотдела милиции я указывал на свою автобиографию и документы, случайно сохранившиеся в архивах. Из автобиографии было видно, что я в возрасте неполных одиннадцати лег с 1924 г. с родителями прибыл на постоянное жительство в Ленинград. Здесь учился в школе, а затем работал на заводе учеником разметчика по металлу, разметчиком, а затем был переведен для работы в Нарвский райсовет РК и КД с зачислением на должность участкового инспектора 14-го отделения милиции. Продолжительное время работал инспектором райсовета и в штабе ПВО района, в спецчасти, затем учился в институте, откуда был отозван для службы в НКО СССР. Да, милиция знала, что 7 июня 1945 г. я был арестован и 18 января 1947 г. осужден «Особым совещанием» МГБ СССР, то есть в период проводимых Берией репрессий. Милиция не сочла возможным принять во внимание ни один из этих фактов.

После того я был вынужден выехать на «постоянное» жительство в г. Лугу, где уже побывал, снял для себя жилье и получил паспорт с пропиской. Несколько позднее Лужским объединенным городским военным комиссариатом был выдан мне и военный билет. В соответствии с этим билетом я был отнесен к запасу первой очереди. По билету я числился рядовым писарем в/ч 38729 с июня 1939 г. по июнь 1945 г. В военном билете не сочли возможным уточнить, на какой конкретно работе я находился и в каком воинском звании был уволен из армии. На ст. 23 военного билета было указано, что я осужден «Особым совещанием» при МГБ СССР 18 января 1948 г. по ст. 58-1а УК сроком на 20 лет.

Состояние здоровья матери и желание видеться с невестой заставляли меня часто выезжать в Ленинград. Все мои силы были направлены на разрешение двух основных вопросов: во-первых, добиться права на постоянную прописку в Ленинграде и, во-вторых, добиться личного приема в соответствующей инстанции в Москве в целях обеспечения объективного пересмотра моего дела с тем, чтобы был решен вопрос о моей полной невиновности и полной реабилитации.

Получив от начальника райотдела Ленинского района Ленинграда отказ в моей прописке в Ленинграде 22 июля 1960 г., я на следующий день обратился с письменным заявлением на имя начальника Управления внутренних дел Леноблгорисполкома комиссару милиции II ранга Абрамову. Свое заявление я заканчивал убедительной просьбой моего личного приема в самые ближайшие дни. Эту просьбу я мотивировал тем, что необходимо учитывать специфический характер ареста и осуждения, а также моего настоящего положения, о которых я могу доложить только лично. Я подчеркивал также, что по определению, вынесенному первым заместителем Генерального прокурора СССР тов. Мишутиным, мое дело находится на «тщательном доследовании».

Моя просьба о личном приеме не была удовлетворена, а 11 августа 1960 г. за № 7330/3 из секретариата УВД Леноблгорисполкома был получен отказ в прописке в Ленинграде «на основании Положения о паспортах». Ответ имел подпись начальника секретариата УВД Леноблгорисполкома Васильева, но вместо него расписался кто-то другой.

В ответ на полученное сообщение секретариата 17 августа я обратился еще раз к начальнику Управления внутренних дел Леноблгорисполкома комиссару милиции II ранга Абрамову и вторично (после первого обращения 23 июля) просил о моем личном приеме. Я подчеркивал, что дважды назначался на прием, но в связи с отсутствием в Ленинграде Абрамова не мог быть им принят.

В моем обращении к тов. Абрамову я счел необходимым еще дополнительно сообщить о том, что я был принят в Главной военной прокуратуре прокурором подполковником юстиции тов. Беспаловым, которому поручено производство доследования по моему делу, а вопрос о моей peaбилитации рассматривается, по словам тов. Беспалова, в настоящее время одновременно в ГВП и в КГБ при Совете Министров СССР. В ходе проверки ряд обвинений, выдвинутых против меня, уже отпал.

Я подчеркнул, что подполковник юстиции Беспалов предупредил меня о том, что я буду в ближайшее время вызван вновь в ГВП и КГБ СССР для дополнительных показаний. Контроль за ходом проверки моего дела осуществляет непосредственно Генеральная прокуратура СССР.

В ГВП я при моем посещении оставил свой адрес в Ленинграде, адрес моей матери, для моего вызова.

В этом обращении к тов. Абрамову я указал и на то, что в Москве мне сообщили, что в соответствии с Постановлением Совета Министров СССР от 03.12.59 г. за № 1347 предусмотрена возможность, в виде исключения, выдачи разрешения на прописку в городах для лиц освобожденных из ИТЛ.

22 августа 1960 г. я был принят лично тов. Абрамовым, который обещал мне принять решение через 2–3 дня. Напоминая ему об этом через три недели, я просил ускорить решение о моей прописке в Ленинграде. При этом я просил разрешить мне хотя бы временную прописку на срок до шести месяцев, то есть до окончательного решения по моему делу в ГВП.