Все хроники Дюны (авторский сборник) - Герберт Фрэнк

И она удивилась собственному гневу, не пытаясь его сдержать, но выплескивая его наружу. Тело ее трепетало от напряжения многих событий как с цепи всех разом сорвавшихся. Айдахо исчез… леди Джессика… никаких сообщений… Только слухи, что она на Салузе. Почему Айдахо не подал весточки? Что он совершил? Узнал ли он наконец о Джавиде?

На Алии было желтое одеяние — цвет Арракинского траура, цвет палящего солнца Свободных. Через несколько минут она возглавит вторую и последнюю погребальную процессию к Старому ущелью, чтобы установить там мемориальный камень по ее пропавшему племяннику. Работа будет завершена ночью, подходящие почести тому, кому предназначено было править Свободными. Жреческая стража вроде бы встретила ее гнев даже с вызовом, и уже без всякого стыда. Они стояли перед ней, очерченные тающим светом. Запах пота легко проникал сквозь легкие и неэффективные стилсьюты горожан. Их глава, высокий светловолосый Каза, с символами бурки — символами семьи Каделам, убрал в сторону маску стилсьюта, чтобы говорить яснее. Голос его был полон гордыни, которой и следовало ожидать от отпрыска семьи, некогда правившей съетчем Табр.

— Разумеется, мы постарались его схватить!

Он явно был выведен из себя ее нападением:

— Он богохульствует! Мы знаем твои приказы, но мы слышали его собственными ушами!

— И не сумели его схватить, — тихим и обвиняющим голосом сказала Алия.

Одна из стражей, невысокая молодая женщина, попробовала защититься:

— Там была густая толпа! Клянусь, люди нам намеренно встревали на пути!

— Мы до него доберемся, — сказал Каделам. — Не вечно же нам терпеть неудачу.

Алия нахмурилась.

— Вы что, не понимаете меня и мне не повинуетесь?

— Миледи, мы…

— Что ты сделаешь, Каделам, если схватишь его и обнаружишь, что он и в самом деле мой брат?

Он явно не уловил оттенков интонации в ее вопросе, хотя не мог он стать жреческим стражем, не имея достаточно образования и сообразительности, чтобы соответствовать своей работе. Он желает пожертвовать собой?

Стражник сглотнул и сказал:

— Мы сами должны убить его, поскольку он сеет смуту.

Остальные воззрились на него с ужасом, отвращением — и все с таким же непокорством. Они понимали, что именно они слышали.

— Он призывает племена сплотиться против тебя, — сказал Каделам.

Алия теперь понимала, как его укротить. Она сказала спокойно и с будничной деловитостью:

— Понимаю. Что ж, если ты должен пожертвовать собой таким образом, открыто его настигнув, чтобы все видели, кто ты такой и что ты сделал наверно, ты и вправду должен, как я понимаю.

— Пожертвовать со… — он осекся, поглядел на товарищей. Как Каза отряда, его назначенный руководитель, он имел право говорить за них, но тут он проявил признаки того, что предпочел бы промолчать. Другие стражи неуютно заерзали. В пылу преследования, они открыто пренебрегли приказом Алии. Можно было только размышлять над тем, чем обернется такое неповиновение «Чреву Небесному». После того, как они явно почувствовали себя неуютно, между ними и их Казой образовалось небольшое расстояние.

— Ради блага Церкви, наша официальная реакция должна будет быть сурова, — сказала Алия. — Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Но он…

— Я сама его слышала, — сказала она. — Но это особый случай.

— Он не может быть Муад Дибом, миледи!

«Как же мало ты знаешь!» подумала она. И сказала:

— Нам нельзя рисковать, захватывая его на людях, где другие смогут увидеть причиненный ему вред. Если предоставится другая возможность тогда конечно.

— Он все эти дни непрестанно окружен толпой!

— Тогда, я боюсь, мы должны быть терпеливы. Конечно, если ты настаиваешь на неповиновении мне… — она оборвала фразу, предоставив ему из воздуха выловить недосказанное о последствиях — но он хорошо понял. Каделам был честолюбив, перед ним открывалась блестящая карьера.

— Мы не имели в виду явить себя непокорными, миледи, — он теперь овладел собой. — Мы действовали поспешно — теперь я это вижу. Простите нас, но он…

— Ничего не произошло — нечего прощать, — ответила она, пользуясь принятой формулой Свободных: одним из многих способов, при помощи которого племя поддерживало мир в своих рядах, и этот Каделам еще достаточно имеет от Старого Свободного, чтобы это помнить. В его семье — долгая традиция править. Вина — это тот хлыст наиба, которым надо пользоваться скупо. Свободные служат лучше, когда избавлены от вины и упреков. Он показал, что осознает ее приговор, склонив голову и сказав:

— Ради блага племени — я понимаю.

— Идите и освежитесь, — сказала она. — Процессия начнется через несколько минут.

— Да, миледи, — и они заспешили прочь, каждое их движение выдавало, с каким облегчением они уходят.

Внутри Алии пророкотал бас:

«Ага! Ты донельзя искусно с этим справилась. Один-двое из них до сих пор верят, что ты хочешь смерти Проповедника. Они найдут способ». «Заткнись! — прошипела она. — Заткнись! Мне бы никогда не следовало к тебе прислушиваться. Смотри, что ты натворил…?

«Направил тебя на путь безнравственности», — ответил бас.

Она ощутила как этот голос откликается в ее черепе отдаленной болью, подумала: «Где мне спрятаться? Мне некуда идти!?

«Нож Ганимы остр, — сказал Барон. — Помни это».

Алия моргнула. Да, это то, что стоит помнить. Нож Ганимы остр. Может, этот нож еще избавит их от нынешних затруднений.

Глава 37

Веря неким словам, ты веришь а их скрытые доводы. Веря, что нечто правильно или неверно, правдиво или лживо, ты веришь в предположения, заключенные в словах, выражающих эти доводы. Такие предположения часто полны пробелов, но для убежденных пребывают драгоценнейшими.

Доказательство с открытым концом.

Паноплиа Профетикус.

Ум Лито плавал в густейшем настое запахов. Он распознал тяжелый коричный запах меланжа, застоявшийся пот работающих тел, едкий запах из сборника воды мертвых со снятой крышкой, пыль многих видов — кремневая преобладала. Запахи образовывали шлейф через пески грез, творили туманные формы в мертвой стране. Он знал, что эти запахи должны что-то ему поведать, но часть его еще не могла слушать.

Мысли призраками проплывали в его мозгу: «В данное время у меня нет законченных черт — я весь состою из предков. Солнце, опускающееся в песок — это солнце, опускающееся в мою душу. Некогда это множество внутри меня было великим, но с этим кончено. Я — Свободный, и приму наконец Свободного. Золотая тропа кончилась, не начавшись. Ничего нет, кроме заметаемого ветром следа. Мы, Свободные, знали все уловки, чтобы скрыть себя — не оставляли ни экскрементов, ни воды, ни следов… Смотри теперь, как тает мой след».

Мужской голос повторял у его уха: «Я мог бы убить тебя, Атридес. Я мог бы убить тебя, Атридес». Это повторялось снова и снова, пока потеряло значения, не стало чем-то вроде бессловесного заклинания, запавшего в дремоту Лито: «Я мог бы убить тебя, Атридес».

Лито прокашлялся — и ощутил, как потрясла его чувства реальность этого простого действия. Его пересохшее горло сумело выдавить:

— Кто?..

Голос рядом с ним сказал:

— Я — образованный Свободный, и я убивал уже. Вы забрали наших богов, Атридесы. Что нам печься о вашем вонючем Муад Дибе? Ваш бог мертв! Настоящий это голос урабы или еще один кусок его сна? Лито открыл глаза, обнаружил, что лежит несвязанным на жесткой кровати. Он посмотрел вверх — на камень, на тусклые глоуглобы, на лицо без маски, разглядывая его так близко, что он ощущал, как пахнет дыхание человека обычной едой съетчей. Лицо — Свободного: не могло быть ошибки насчет темной кожи, резких черт и обезвоженной плоти. Это был не упитанный горожанин. Это был Свободный пустыни.

— Я — Намри, отец Джавида, — сказал Свободный. — Теперь ты знаешь меня, Атридес?

— Я знаю Джавида, — сипло проговорил Лито.

— Да, твоя семья хорошо знает моего сына. Я им горжусь. Возможно, вы, Атридесы, скоро узнайте его еще лучше.

— Что…

— Я — один из твоих школьных наставников, Атридес. У меня только одна задача: я — тот, кто мог бы тебя убить. Я бы с радостью это сделал. В этой школе, окончить успешно — означает жить, провалиться — означает попасть в мои руки.

В его голосе Лито услышал неумолимую искренность. Его пробрало морозом. Это — Гом Джаббар в человечьем обличьи, высокомерный враг, для испытания его права на вход в человеческое сообщество. Лито ощутил в этом руку своей бабушки, а за ней — безликие массы Бене Джессерит. Его скорчило при этой мысли.

— Твое образование начинается с меня, — сказал Намри, — это справедливо. Это соответствующе. Потому что на мне оно может и кончиться. Теперь слушай меня внимательно. Каждое мое слово несет в себе жизнь. Все во мне несет смерть.