Парижские тайны - Эжен Сю

— Ну, это дело знакомое!.. Она живет на ту ренту, что ей выплачивает этот старикан.

— Помолчи-ка! Вот как раз ее горничная идет! Женщина, уже в возрасте, в белом переднике сомнительной чистоты, вошла в лавку скупцика краденого.

— Чем могу вам служить, госпожа Шарль?

— Папаша Мику, что, ваш племянник дома?

— Нет, он уехал с поручением на главный почтамт; должен вот-вот вернуться.

— Господин Бадино хотел бы, чтобы он немедля отнес вот это письмо по указанному адресу; ответа не надо, но дело очень спешное.

— Через четверть часа он уже будет на пути туда, госпожа Шарль.

— Только пусть поторопится.

— Будьте благонадежны. Горничная вышла.

— Что ж, она всем вашим постояльцам прислуживает, папаша Мику?

— Нет, что ты, дурачок! Это горничная госпожи Сент-Ильдефонс, той, что на ренту живет. А господин Бадино и есть ее дядя, он как раз вчера из своей деревни пожаловал, — сказал содержатель меблированных комнат, разглядывая письмо. Потом, прочтя адрес, он, прибавил: — Погляди сам, какие у него знакомства! Я говорил тебе, что это люди солидные и почтенные, он пишет какому-то виконту.

— Вот это да! — Держи, а вернее смотри: — «Господину виконту де Сен-Реми, улица Шайо... Весьма спешно... Передать в собственные руки». Я полагаю, когда поселяешь у себя таких дам, что живут на ренту, а их дядья вдобавок пишут виконтам, можно смотреть сквозь пальцы на тех нескольких постояльцев, что ютятся на верхнем этаже дома. Не так ли?

— Я тоже так думаю. Ну ладно, до скорого свидания, папаша Мику. Я привяжу моего пса возле вашей двери и тележку оставлю; то, что мне надо отнести, я донесу пешком... Приготовьте же мне товар и мои деньги, чтобы я сразу мог и уехать.

— Будь спокоен: четыре прочных железных листа по два квадратных фута каждый, три железных бруска длиной в три фута и два шарнира для твоего люка. И зачем только тебе такой люк, не пойму; впрочем, это дело твое... Я ничего не забыл?

— Нет, а к тому еще мои денежки.

— Конечно, и деньги тоже... Но, скажи на милость, перед уходом я хочу тебя спросить... пока ты тут у меня сидел... я наблюдал за тобою...

— Ну и что?

— Не знаю, как лучше выразиться... но вид у тебя такой, будто что-то с тобой происходит.

— Со мной?

— С тобой.

— Да вы что, тронулись? Если со мной что и происходит... то это потому... что я есть хочу.

— Хочешь есть... хочешь есть... возможно... но я бы сказал, что ты прикидываешься веселым, а внутри у тебя сидит что-то такое, что свербит и точит... точно блоха, как говорится, не оставляет твою молчунью[109] в покое... и, видать, тебя это крепко тревожит, у тебя, должно, на сердце кошки скребут, а ведь ты у нас не тихоня какой...

— Повторяю вам, папаша Мику, что вы малость в уме тронулись, — сказал Николя, невольно вздрагивая.

— Вот видишь, ты вроде бы сейчас вздрогнул.

— Я дернулся потому, что у меня рука болит.

— Ну, коли так, не забудь моего рецепта, он тебя враз вылечит.

— Спасибо, папаша Мику... до скорого свидания. И злодей вышел из лавки.

Скупщик краденого, запрятав медные слитки позади стойки, начал собирать различные предметы, заказанные Николя; в эту минуту в лавке появился какой-то человек.

Это был мужчина лет пятидесяти, с тонким лицом и проницательным взглядом, его физиономию обрамляли седые и очень густые бакенбарды, глаза его были скрыты очками в золоченой оправе; одет он был довольно изысканно: широкие рукава его коричневого пальто с обшлагами из черного бархата позволяли увидеть, что он был в перчатках светло-желтого цвета; его сапоги были, видимо, накануне тщательно натерты блестящим лаком.

То был г-н Бадино, дядюшка жившей на ренту г-жи Сент-Ильдефонс, чье социальное положение служило предметом гордости для папаши Мику и гарантировало ему безопасность.

Читатель помнит, быть может, что г-н Бадино, бывший стряпчий, изгнанный из своей корпорации, был теперь ловким мошенником и умелым ходатаем по различным сомнительным делам; вместе с тем им пользовался как шпионом барон фон Граун, и дипломат этот добывал с его помощью немало весьма точных сведений о большом числе действующих лиц нашего повествования.

— Госпожа Шарль только что передала вам письмо с просьбой отнести его, — сказал г-н Бадино содержателю меблированных комнат.

— Да, сударь... Мой племянник сейчас вернется, и он мигом отнесет письмо.

— Нет, верните мне это послание... я передумал и сам отправлюсь к виконту де Сен-Реми, — проговорил г-н Бадино, напыжившись и подчеркнуто напирая на эту аристократическую фамилию.

— Вот ваше письмо, сударь... Других поручений у вас не будет?

— Нет, папаша Мику, — ответил г-н Бадино с покровительственным видом, — но я должен кое в чем вас упрекнуть.

— Меня, сударь?

— Да, и упрекнуть весьма строго.

— В чем же дело, сударь?

— А вот в чем. Госпожа де Сент-Ильдефонс весьма дорого платит вам за ваш второй этаж; моя племянница принадлежит к числу тех квартиронанимателей, коим надлежит оказывать высочайшее уважение; она с полным доверием въехала в этот дом; ее раздражает шум экипажей, и она рассчитывала жить здесь в тиши, как за городом.

— Так оно и есть; у нас тут совсем как в деревушке... Вы ведь можете это оценить, ведь вы и сами, сударь, живете в деревне... а у нас тут как в настоящей деревушке...

— Деревушка? Хорошенькое дело! Да у вас тут просто адский шум стоит!

— И все-таки более спокойного дома, чем мой, не найдешь; над госпожой Сент-Ильдефонс живет дирижер оркестра из кафе слепых и еще некий коммивояжер... А чуть подальше — еще один коммивояжер. Кроме того, там...

— Речь идет не об этих людях, они ведут себя тихо и мирно, они люди вполне порядочные, и моя племянница с этим не спорит; но вот на пятом этаже живет колченогий верзила, его госпожа де Сент-Ильдефонс повстречала вчера на лестнице, он был пьян как сапожник и что-то рычал, как дикарь; у нее, у бедняжки, даже голова закружилась, до того она была перепугана... Ежели вы полагаете, что с подобными постояльцами ваш дом походит на мирную деревушку...

— Сударь, клянусь вам, я только жду подходящего случая, чтобы выставить этого хромоногого верзилу за дверь; он уплатил мне за две недели вперед, если б не это, я бы давно его выставил вон.

— Не следовало пускать его на постой.

— Но, кроме него, я полагаю, госпоже вашей племяннице не на что жаловаться; тут у нас живет еще почтальон с соседней почты, он, я бы сказал, принадлежит к сливкам порядочного общества; а еще выше, рядом с комнатой этого верзилы, поселилась мать с дочерью, они сидят у себя дома тихо, как безобидные сурки.

— Повторю еще раз: госпожа де Сент-Ильдефонс жалуется только на колченогого верзилу; этот плут — позор для вашего дома! Предваряю вас, что, если вы оставите его в числе постояльцев, он разгонит всех порядочных людей.