Джим Джармуш: Интервью - Джим Джармуш

Когда меня спрашивают, к какой кинотрадиции я себя отношу — к европейской или американской, я в шутку говорю, что обитаю на маленьком пароходике посреди Атлантики. Для меня и для многих кинорежиссеров моего поколения знакомство с американским кинематографом состоялось, как это ни странно, через «новую волну» европейского кино. Например, я читал о Говарде Хоуксе у Риветта, Годара, Трюффо или Ромера. Я познакомился с творчеством Годара раньше, чем посмотрел фильмы Сэма Фуллера, а о Фуллере узнал из книг и упоминаний в других фильмах и только потом увидел его в одном из фильмов Годара. «Новая волна» уничтожила разделение между «высокой» и «низкой» культурой. Если книга меня по-настоящему захватила, совершенно не важно, кто ее написал — Микки Спиллейн или Герман Мелвилл. Рок-н-ролл тоже способствовал разрушению этого стереотипа.

Десять лет назад, когда ты снимал свои первые фильмы в киношколе и большинство наших сверстников тоже только начинали работать, в альтернативной культуре, особенно в музыке, было очень заметно стремление отказаться от технического мастерства. В то время можно было заниматься музыкой, даже не умея как следует играть на инструменте. На тебя повлияла эта тенденция?

Конечно. Режиссеры, которые в то время снимали в Нью-Йорке — Эрик Митчелл, Джеймс Нейрс, Бекки Джонсон, Эймос По, Вивьен Дик, — все мы находились под влиянием этих идей. Если бы не было этой буйной музыкальной самодеятельности, мы, возможно, никогда не начали бы снимать кино. Панкеры заявили: «Насрать на мастерство. Нам есть что сказать, и даже если в музыке мы дилетанты, это еще не значит, что у нас дилетантское восприятие мира». И это помогло мне и другим режиссерам осознать, что даже если у нас нет денег и производственных возможностей, мы все равно можем снимать кино с минимальным бюджетом, используя 16-миллиметровую пленку и «Супер-8».

А сейчас, по-моему, все возвращается на круги своя. Только вместо виртуозности — бездушный профессионализм..

Сейчас, на новом этапе развития компьютерных технологий, можно исполнять музыку, вообще не умея играть. Многие музыканты уже не сочиняют и не исполняют музыку — за них это делает компьютер, а они лишь задают нужную программу. У меня это вызывает некоторое беспокойство. Мне кажется, вскоре должно возникнуть движение протеста против электронной музыки, против настолько «вылизанного» звука. На днях в Музее современного искусства показывали ретроспективу фильмов Кассаветеса; ее посмотрели абсолютно все мои знакомые, теперь только и разговоров что об этих фильмах. Думаю, через год-другой произойдет отказ от качества ради качества и людей опять начнет интересовать содержание фильмов — то, что так важно для того же Кассаветеса. Ему было плевать на качество монтажа. Единственное, за чем он следил, — это эмоциональная точность съемки. Технологические ухищрения хороши до тех пор, пока люди не начинают воспринимать их не как средство, а как цель.

Ты — независимый американский кинорежиссер. Не возникает ли у тебя порой чувства одиночества? Какое-то время независимый кинематограф переживал период расцвета, но потом многие дистрибьюторы ушли из этого бизнеса. Многие из тех, кто делал в свое время независимое кино, работают сейчас в Голливуде или вообще отошли от дел.

Нужно оставаться верным своим принципам. Некоторые мечтают снять успешный независимый фильм лишь для того, чтобы попасть в Голливуд, — и незачем это скрывать. В этом нет ничего плохого; я не стал бы их критиковать. Проблема в том, что почти не осталось режиссеров, готовых открыто послать Голливуд: «Ни за что. Лучше я вообще уйду из кино». Такова моя позиция. Некоторые, возможно, сочтут меня высокомерным. Но я поступил бы именно так, честное слово. Жизнь слишком коротка.

Конечно, я хочу продолжать снимать кино; я планирую заниматься кинематографом всю жизнь. В то же время я понимаю, что не смогу работать по чужим правилам, поэтому мне приходится создавать собственные, чтобы работать так, как я считаю нужным; по-моему, пока мне это удается. Если бы у меня был продюсер, который говорил бы, что нужно пригласить этих и этих звезд, обязательно взять вот эту тему Яна Хаммера, а «когда закончите снимать, мы все смонтируем сами, так что поезжайте в отпуск и ни о чем не волнуйтесь», мне бы пришлось коротать остаток своих дней в тюрьме, потому что я бы точно кого-нибудь застрелил.

Если бы ты родился тридцать-сорок лет назад — или даже пятьдесят лет назад — и жил бы в другое время, кем бы ты стал? Работал бы в Голливуде или был бы авангардным режиссером, широко известным в узких кругах? Или, может быть, ты избрал бы другой путь?

Если бы мне нравилось ставить пьесы, то я, наверное, пошел бы в театр, а оттуда попал бы в Голливуд, как это произошло с Ником Рэем. Возможно, я стал бы художником. Трудно сказать наверняка. Может быть, мне удалось бы, как Говарду Хоуксу, научиться снимать таким образом, чтобы фильм можно было смонтировать лишь так, как я задумал. В то время Голливуд был страшно консервативен, но вместе с тем находились такие люди, как Хоукс, он был абсолютно уверен в себе и с помощью разных хитроумных приемов умудрялся снимать то, что ему нравилось. Есть хорошая история про то, как Сэм Фуллер снимал «Шоковый коридор». В то время режиссер обязан был снять две версии финала, чтобы студия могла выбрать. Сэм снял только свою версию и, чтобы избежать ненужного плюрализма, наметил на последний съемочный день сцену потопа. В итоге они затопили все декорации (потом дело даже дошло до судебных разбирательств), но он добился главного — вторая версия финала так и не появилась: было просто негде ее снимать.

Если бы по каким-то причинам тебе не нужно было самому искать деньги на очередную картину, ты стал бы снимать больше? Или тебе нужны перерывы в работе, год или два, чтобы созрел замысел очередного фильма?

Нет, я бы снимал больше. Конечно, я никогда не стану столь же плодовитым, как многие, потому что я в принципе работаю медленнее, но, будь у меня деньги, на каждый фильм уходило бы гораздо меньше времени. Обычно получается так: я пишу сценарий, готовлю съемки, снимаю, дальше идет всяческий постпродакшн, а потом я должен еще решать, кому продавать картину, и постоянно следить за тем, как ее прокатывают. В принципе я мог бы продавать фильмы какой-то одной компании, которая затем сама занималась бы европейским прокатом, но я понимаю, что тогда фильм будет дублирован, его пару недель покрутят в немецких торговых центрах и на этом все закончится. Если бы прокатом моих фильмов занимались правильные дистрибьюторы и мне не приходилось вникать во все эти глупости, я смог бы снимать чаще. В настоящий момент у меня четыре-пять новых проектов. В идеале я хотел бы снимать по фильму в год, но из-за того, что мне приходится заниматься деловой стороной проектов, получается один фильм в два года.

У тебя никогда не возникало желания снять более масштабный фильм?

Какую-нибудь фантастику или эротический вестерн для «Кока-кола пикчерз»? Если бы мне пришла в голову такая идея, я бы непременно ее осуществил. Но обычно у меня таких идей не возникает. Вот тебе никогда не хотелось стать Виктором Гюго или Полем Верленом? Я себя классифицирую как второстепенного поэта, который пишет небольшие стихотворения. Даже не пытаюсь создать что-то эпически масштабное.

Я сейчас подумал о Джоне Хьюстоне, о том, какое странное положение он занимает в киноиндустрии. Такое впечатление, будто он заключил дьявольский сговор: ему давали снимать небольшие фильмы — «Мудрая кровь», «Сытый город», а он в обмен на это должен был делать для них эпические картины — «Моби Дика», «Библию».

Фассбиндер тоже стремился к укрупнению масштабов, но это не противоречило его стилю. А я снимаю фильмы про маргиналов. Я не думаю, что про этих моих маргиналов можно снять эпическое полотно. Но знаешь, я сейчас все это говорю, а сам думаю: «Господи, да можно же придумать кучу сюжетов для такого фильма!» Например, можно снять фильм о паре бродяг, но действие будет разворачиваться во время Первой мировой войны. Кстати, получилось бы здорово. Проследить за судьбой персонажей, на которых обычно мало кто обращает внимание, но которые оказались в центре важных исторических событий. Но, честно говоря, меня это не слишком привлекает. Я бы лучше снял фильм о том, как человек выгуливает свою собаку, чем о китайском императоре. у,

Ты можешь вспомнить самое ужасное, что о тебе писали в прессе?

Я думаю, больше всех отличилась одна парижская газета правого толка. Они опубликовали рецензию, в которой говорилось: «Французские интеллектуалы, восторгающиеся Джармушем, напоминают слепоглухонемых родителей, которые до небес превозносят своего умственно отсталого сына». А дальше шло: «Джармушу сейчас тридцать три — в этом возрасте умер Христос. Остается надеяться, что Джармуш последует его примеру».

Просто невероятно. По-моему, это равносильно покушению на жизнь.