Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сейчас, сейчас, — метнулся к тумбочке Шумейко, — я бинт… я йод… не в глаз?
— Не–ет, — прошептала Катя, — в скулу угодил, щенок.
— Почему щенок? Кто это?
— Братец мой, кто же еще…
— В меня, подонок, метил!
Катя, прижав к ранке и другую руку, посмотрела на него сверху вниз, не то со смехом, не то с гримаской боли.
— Ну да, как же… Ты–то еще здесь новичок, до тебя еще очередь не дошла. Это он мне по–родственному мстит. — Она сидела на кровати, уже не стыдясь, подоткнув вокруг себя одеяло, и ждала, пока Шумейко занавесит окно газетой.
— Ой–ой! — опять вскрикнула Катя, когда он прижег ей ранку. — Больно!
Шумейко сказал с угрозой:
— Ничего‑о… Твоему единоутробному придется больней, вот сойдусь я с ним на узкой тропе.
Она опять странно так на него посмотрела — не то со смехом, не то с гримаской неодобрения.
— Мой единоутробный пока еще пешка. Лови тех, у кого он на побегушках.
Шумейко раздосадовали ее наивные попытки нравоучительства.
— Он завтрашний убийца, возможно. А ты говоришь: пешка. Очень полезно вовремя его обезвредить. А кто там у него дружки — доберемся и до них.
8
Впереди простирался песчаный плес, рассеченный надвое притоком. Здесь, у его слияния с рекой, была рыбкооповская рыбалка.
Еще издали заметив катер рыбоохраны, к воде подошел смуглый увалистый парень в резиновых сапогах, круглощекий и жизнерадостный.
— Из камчадалов, Генка Греченин. Шебутной парнишка, хотя уже семейный. Актив наш, — сказал Потапов. — Здесь он за старшого от рыбкоопа.
Генка радушно взмахивал руками, как бы обнимая в воздухе что–то круглое.
— Привет советскому рыбнадзору! Привет и лучшие пожелания капитану этой маленькой ненавистной посудины! Как вас только земля родная держит! Ну, чальтесь, чальтесь, чего уж…
После такого приглашения оставалось лишь развернуться и дать ходу от этих берегов, но вся поза Греченина и его радушие говорили о том, что его слова вряд ли следует понимать в их прямом смысле.
Уловы бригады отнюдь не утешали. В невод, что почти сплошь перекрывал реку, едва ли попадало десяток–полтора рыб — чавычи, нерки, гольца… Зашли одна или две ранние кеты, красивая кунджа в белых кружочках…
Потапов, грызя семечки (он постоянно их грыз с завидной невозмутимостью), высказал предположение:
— Надо вам горючего, видно, подбросить, чтобы лучше ловили.
Греченин засмеялся:
— Скипидарчику, что ли?..
На лову он выделялся шумными замашками, что–то советовал, покрикивал, но, кажется, ни его советов, ни покрикиваний никто не принимал всерьез, как бы зная и понимая, что сейчас он ненастоящий, а настоящий он в каком–то особом своем деле, там, подальше от реки.
— Рыба–ак! — с насмешливым восхищением сказал Потапов, смахнув с губ шелуху. — Ну, Генка, ну, комедиант…
Из рубки подал голос Гаркавый — он так и не сошел на берег, с грустью обозрев издали незавидные уловы.
— Какой он, к чертям, рыбак, зимой с голоду подохнет.
Греченин самодовольно похлопал себя по животу.
— Не могу сказать, что я рыбак, я просто человек всесторонне подготовленный. Для меня все знакомо.
В очередном притонении попалась травмированная жесткими сетями чавыча.
— Это уже в открытом море браконьеры злобствуют, — сокрушенно почесал затылок симпатичный старик — высокий, со строевой выправкой, что выдавало в нем бывалого служаку. В чертах лица его, морщинистого, прямо–таки древесно–мореного от загара, сквозило что–то нездешнее, некая иная закваска, а в жестах — особое, иных времен воспитание. Величали его Никодимом Сергеичем, был он приезжий, из Петропавловска, но не чужой здесь, ухваткой отличался уверенной, местной. По таежной земле ходил как–то легко, с подскоком, и все же утописто, прочно ставя ноги в ичигах, поставит — так не оторвешь.
Шумейко, чуть спрыгнув на берег, сразу внутренне потянулся к этим двум, к молодому и старому, к Генке Греченину и Никодиму Сергеичу, еще не зная толком, что они за люди. Шумейко привык доверять первому впечатлению, подсознательному выбору.
— В море, конечно, всяко, — согласился Греченин. — Хоть и конвенции на сей счет подписаны. Но и наш брат, который индивидуалист, спуску здешней рыбе не даст. Сколько на нее разного орудия промысла попридумано, причем ужасно хищного, взять хотя бы марик…
Шумейко часто прихватывал ребятню с этими маринами. Зловредная штучка марик — шест с крючком на пружинке. Приметил в воде рыбу, замахнулся шестом — и марик вгрызается в нее, схватывает как бы челюстью. Лосось — рыба мясистая, схватить есть за что… Впрочем, в чистой воде проток лосося можно бить в упор любой палкой с зубьями, даже вилами, — он тут беззащитен, мелко, слабнет он, да и деваться ему некуда.
Как бы читая его мысли, продолжал свое вслух и Греченин:
— А что наша пацанва сейчас творит, наша надежда? Мы этому потворствуем, между прочим. По себе знаю: зайдет, бывало, в ноябре — декабре в протоку сто кижучей — все это стадо мы аккуратно подсчитаем и давай бить острогами. Били и ночью, при луне, ночью рыба спокойней, ну и шуруем вовсю. Перебьем девяносто девять — одного кижуча никак не отыщем, куда он запропастился. Что ж, уйдем, дадим воде отстояться, станет она светлой как слеза, — вот тогда и возвратимся, чтобы добить бедолагу. Ночью ему куда деваться — думает, его не видно: промажешь острогой — ну и вильнет хвостом немного в сторону. Опять остановился, опять, значит, бей… А днем он поживее. Да‑а, теперь острогами не бьют, больше мариками, якорьками. Техника промысла развивается.
Гаркавый опять отозвался из катера:
— Да потому, что и в протоки она не заходит, нет той массы. На подходах рвут ее на части, а в глубокой воде сподручней мариком.
— Что ж, и никакой на вас управы тогда не было? — спросил старший инспектор.
Греченин пожал плечами.
— Рыбы тогда шло невпроворот, в войну то есть. Сквозь пальцы на нас смотрели, пацаны ведь… Хотя застал меня однажды инспектор рыбнадзора с этой самой острогой, дело зимой было. Я прыг в воду, кричу: утону! Ну и не стал он со мной связываться, только пожаловался моему отцу.
Тем временем на песке запылал костер, готовился обед, рыбаки пошли в палатку за припасами.
От чая инспектора не отказались, но ведь только так говорится — чай. Наелись плотненько, тем более что и своего припаса в общий котел добавили.
— Ну вот и спасибо за чай, теперь до ужина можно терпеть наравне с голодным, — пошутил Потапов; он вообще слыл шутником; и, как видно, уважали его и, уж во всяком случае, не опасались, даже наган под пиджаком не производил впечатления.
— Куда, Прокопыч, путь держите, если не секрет? — спросил Никодим Сергеич, сгоняя с непокрытой головы комаров.
— Какой секрет? Вверх двигаем, вот к эвенам на балаганчик заглянем, как у них там, выполняется план по вылову или нет.
Генка предупредительно качнул толстым пальцем и даже повертел им, как буравчиком, в воздухе.
— Темное место этот балаганчик, особливо же чуть подальше. Владение такое: ни вы туда, потому что вроде как уже край вашего района, ни с другого района туда не заглядывают. Бесхозное владение.
Шумейко уже что–то слышал о браконьерах, устроивших себе логово в тех краях, хотя никто и не видел, где оно расположено. Говорили только, что встречали на реке незнакомых и не сельской повадки мужчин, да и Васька Шалимов в той компании был замечен. В поселке Шумейко встречал Ваську не раз, по соседству, через ряд, в кино сидели, но побеседовать не нашлось резона; вот поймать бы его, как говорится, с поличным….
В тополях чисто вспрянули дымы коптилен — как бы жертвенники некие курились, и сквозь дощатые балаганчики сквозили, веяли над рекой закусочные запахи с горчинкой, с копотью такой…
Брехала собака эвенов, чахлое дитя тундры и сопок, знаменитая тем, что прятала на ночь в песок кружки, миски, а то, вылизав предварительно, разбрасывала вокруг — не теряя, впрочем, из поля зрения…
На балаганчике выпивали знакомые ребята из поселка, хотя до дому отсюда было совсем не рукой подать, да и на лесоповал, где они работали…
— Сунут эвену пол–литра, — сказал, нахмурясь, Потапов, — так он за пол–литра им всю рыбу с коптильни отдаст. Ишь, раздухарились — им и рыбнадзор не помеха!
Семья эвенов обедала поодаль — хлебали уху из общей миски отец, мать и сын, заядлый удильщик, гроза гольца и микижи. Завидев представителей рыбнадзора, потеснились радушно, предложили отведать ушицы. Шумейко смутился и нерешительно сказал:
— Да нет, спасибо, в другой раз. Мы тут недавно подзакусили плотненько.
Тем временем Потапов обошел юкольник, или, как его чаще называли, балаганчик и обнаружил в кустарнике хилую пристроечку, откуда тоже валил дым; то коптили свою рыбу пришлые ребята… В поселке особенно не покоптишь, дым выдаст, а здесь нужно еще высмотреть в кустах… дыма на балаганчике хватает.
- Товарищ Кисляков(Три пары шёлковых чулков) - Пантелеймон Романов - Советская классическая проза
- Вечер первого снега - Ольга Гуссаковская - Советская классическая проза
- Сын - Наташа Доманская - Классическая проза / Советская классическая проза / Русская классическая проза
- Чертовицкие рассказы - Владимир Кораблинов - Советская классическая проза
- Броня - Андрей Платонов - Советская классическая проза
- Колымский котлован. Из записок гидростроителя - Леонид Кокоулин - Советская классическая проза
- Голубые горы - Владимир Санги - Советская классическая проза
- Журнал `Юность`, 1974-7 - журнал Юность - Советская классическая проза
- Я знаю ночь - Виктор Васильевич Шутов - О войне / Советская классическая проза
- Обоснованная ревность - Андрей Георгиевич Битов - Советская классическая проза