Энн в бухте Четырех Ветров - Люси Монтгомери

— Так вот она какая — бухта Четырех Ветров, — сказал Оуэн Форд. — Несмотря на мамины восторженные рассказы, я не предполагал, что это такое очаровательное место. Какие краски… какие пейзажи… какая красота! Я здесь моментально поправлюсь. И если, как говорят, красота способствует вдохновению, я, наконец, начну писать свой большой роман о Канаде.

— А вы еще не начали? — спросила Энн.

— К сожалению, нет. Как-то от меня прячется сюжет… поманит и исчезнет… Может быть, в этой тиши и красоте он мне, наконец-то, дастся в руки. Мисс Брайант говорила, что вы тоже пишете.

— Только небольшие рассказики для детей. Да и то давно уже ничего не писала — с тех пор как вышла замуж. И уж, во всяком случае, у меня нет планов написать большой роман про Канаду, — засмеялась Энн. — Это мне не по зубам.

Оуэн Форд тоже засмеялся.

— Боюсь, что это и мне не по зубам. Но все-таки я хочу попробовать — если только соберусь с силами и найду время. У газетчика не так-то много остается досуга. Я написал довольно много рассказов для журналов, но у меня никогда не было столько свободного времени, сколько нужно, чтобы написать большую книгу. Сейчас у меня впереди три месяца полной свободы. Я надеюсь хотя бы начать свой роман — если найду стержень, так сказать, душу книги.

И тут Энн осенила потрясающая идея. Но она не успела поделиться ею с Оуэном Фордом, потому что они уже дошли до дома Моров. Когда они вошли во двор, Лесли как раз вышла на веранду и вглядывалась в вечерний полумрак — не идет ли ее гость? Теплый свет из открытой двери освещал фигуру молодой женщины. На ней было дешевенькое платьице из кремового муслина, перетянутое красным поясом. Для Энн эта потребность вносить в костюм алый акцент символизировала саму личность Лесли, полную внутреннего огня. Платье Лесли было с вырезом на груди и с короткими рукавами. Ее руки светились, словно были изваяны из мрамора цвета слоновой кости, а волосы золотились на фоне темно-лилового неба.

Энн услышала, как ее спутник тихо ахнул. Даже и она заметила на лице Оуэна восхищенное изумление.

— Кто это обворожительное создание? — спросил он.

— Это — миссис Мор, — ответила Энн. — Очень красивая женщина, правда?

— Я никогда не встречал красивее, — ошеломленно проговорил Форд. — Я был не готов… я не ожидал… Господи, кто же предполагает, что квартирной хозяйкой окажется богиня! Если бы на ней было одеяние цвета морской волны, а в волосах светились аметисты, ее можно было бы принять за царицу подводного царства. И она пускает к себе квартирантов?

— Даже богиням надо пить и есть. А Лесли вовсе не богиня. Она очень красивая женщина, но такой же человек, как вы или я. Мисс Брайант рассказала вам о Дике Море?

— Да, он слабоумный или что-то в этом роде — так ведь? Но она ничего не сказала мне о миссис Мор, и я считал, что это будет обычная деревенская женщина, которая пускает квартирантов, чтобы немного подзаработать.

— Так оно и есть. И это ей не очень легко и приятно. Хочется надеяться, что Дик не будет вас раздражать. Если это случится, постарайтесь, чтобы Лесли этого не заметила. А то она очень расстроится. Он просто большой ребенок, но иногда жутко действует на нервы.

— Да Бог с ним. Вряд ли я буду сидеть в доме — только что приходить обедать и ужинать. Но как же ее жаль! У нее, наверно, очень тяжелая жизнь.

— Это так. Но она не любит, чтобы ее жалели.

Лесли вернулась в дом и встретила их у входной двери. Она поздоровалась с Оуэном Фордом с холодной вежливостью и сказала деловым тоном, что его комната готова и ужин ждет. Дик с радостной ухмылкой на лице потащил чемодан Оуэна на второй этаж. Так состоялось вселение Оуэна Форда в окруженный ивами старый дом.

Глава двадцать четвертая

ЖИЗНЕННАЯ КНИГА КАПИТАНА ДЖИМА

— У меня родилась идея, — сказала Энн Джильберту, вернувшись домой. Доктор приехал раньше, чем ожидал, и уписывал клубничный пирог Сьюзен, а кухарка стояла в дверях и, кажется, радовалась не меньше Джильберта.

— Что за идея? — спросил он.

— Я тебе пока не скажу — надо сначала посмотреть, осуществима ли она.

— А что из себя представляет этот Форд?

— Симпатичный.

— А какие красивые уши, дорогой доктор, — вмешалась в разговор Сьюзен.

— Ему лет тридцать, и он собирается писать роман. У него приятный голос, очаровательная улыбка, он хорошо одет. Но все-таки мне кажется, что жизнь его не слишком баловала.

Оуэн Форд пришел к ним на следующий вечер с запиской от Лесли; втроем они погуляли по саду, а потом катались на лодке при луне. Оуэн очень понравился и Энн и Джильберту, и у них быстро возникло чувство, что они знакомы уже много лет.

— У него не только уши красивые — он и сам очень милый человек, миссис доктор, — сказала Сьюзен, когда Форд ушел. Он навсегда завоевал ее чувствительное сердце, заявив, что никогда в жизни не едал ничего вкуснее ее пирога.

— Такой приятный в обращении, — вслух рассуждала Сьюзен, убирая со стола остатки ужина. — Просто странно, что он не женат: за такого любая девушка пойдет с радостью. Наверно, до сих пор не встретил свою суженую. Вроде как я.

Через два дня Энн отвела Оуэна Форда на маяк и познакомила его с капитаном Джимом. Тот только что вернулся из Глена.

— Мне нужно было сказать Генри Поллоку, что он умирает. Никто другой этого сделать не осмеливался. Они боялись, что это его совсем сокрушит: он строил планы на осень и вообще, похоже, собирался жить еще очень долго. Вот жена и решила, что надо ему сказать и что лучше всего это сделать мне. Мы с Генри старые приятели, много лет вместе плавали на «Серой чайке». Так вот, пришел я к ним, сел рядом с кроватью и выложил все напрямик: «Ну вот, приятель, пришла тебе пора уходить в последнее плавание». А у самого внутри все дрожит: не так-то легко сказать ничего не подозревающему человеку, что он скоро умрет. И что вы думаете, миссис Блайт? Зыркнул на меня Генри своими черными глазами, которые одни только еще и живы на его сморщенном лице, и говорит: «Если хочешь меня удивить, Джим Бойд, скажи что-нибудь новенькое. А про это я уже неделю как знаю». Я аж поперхнулся от удивления, а он продолжает с этакой ухмылочкой: «Является со скорбной физиономией, усаживается рядом, складывает руки на животе и выдает эдакую новость — животики надорвешь!» — «Кто тебе сказал?» — глупо спрашиваю я. «Никто не говорил, — отвечает Генри. — Просто неделю тому назад лежал я без сна ночью — и вдруг понял. Я и раньше подозревал, но тут понял: все! А толковал про амбар, просто чтобы не расстраивать жену. Да мне и вправду хотелось бы достроить тот амбар — Эбен обязательно где-нибудь напортачит. Ну да ладно, Джим, ты свою новость выдал, а теперь сделай рожу повеселей и расскажи мне что-нибудь интересное». Вот как получилось. Они боялись ему сказать, а он и так все знал. Природа сама дает нам знать, что близится смертный час. Я вам не рассказывал историю про то, как Генри попался на рыболовный крючок, миссис Блайт?

— Нет.

— Мы с ним как раз сегодня про это вспоминали и страшно смеялись. Это случилось лет тридцать тому назад. Мы отправились большой компанией ловить макрель. Ловля шла отлично — нам попался огромный косяк — сроду такого не видал. Генри вошел в раж и как-то ухитрился проткнуть нос крючком: с одной стороны носа торчало острие, а с другой — грузило из свинца. Что тут было делать: вытащить крючок не было никакой возможности. Хотели мы отвезти его на берег, но не тут-то было. Пропустить такой косяк, говорит, черта с два! Подумаешь, крючок! Не столбняк же скрутил! И продолжал ловить. Бросает в лодку одну рыбину за другой и только постанывает время от времени. Наконец косяк прошел, и мы вернулись в гавань. Я раздобыл напильник и стал перепиливать крючок. Послушали бы вы, как Генри ругался, хоть я и старался делать это поосторожнее. Впрочем, нет, вам такое слушать совсем ни к чему. Хорошо, что поблизости не было женщин. Вообще-то Генри не имел привычки ругаться, хотя, конечно, слышать брань моряков и рыбаков ему доводилось. Вот из него так и посыпались все эти выражения. Наконец он сказал, что терпеть этого больше не в силах, потому что во мне нет ни капли сострадания. Тогда я отвез его к доктору в Шарлоттаун — за тридцать пять миль! Ближе у нас тогда врача не было. Ну и что, пришли мы к доктору Крэббу, он достал напильник и принялся перепиливать крючок точно так же, как это делал я, только совсем не беспокоясь, больно Генри или нет.

Энн воспользовалась паузой и спросила моряка:

— А вы знаете, капитан Джим, кто такой мистер Форд? Догадайтесь-ка.

Старик покачал головой.

— Я плохой отгадчик, миссис Блайт. Но вот глаза его мне как будто знакомы — где-то я их видел.

— Вспомните сентябрьское утро много лёт тому назад, — тихо сказала Энн. — Вспомните корабль, подплывающий к пристани — корабль, который так долго ждали и почти отчаялись дождаться. Вспомните, как на палубе «Короля Вильгельма» вы в первый раз увидели невесту своего учителя.