Великие завоеватели - Валентина Скляренко

Если же обратиться к серьезным научным исследованиям, то в них излагается четыре версии происхождения гуннов. Согласно трем из них они считаются племенем народов Центральной Азии. Сторонники же четвертой версии утверждают, что «гунны» — собирательное понятие, под которым выступают народы разного происхождения, в том числе и славяне. Подтверждение этой гипотезы может обернуться уникальным научным открытием, ибо в случае признания ее верной история восточных славян может стать на целое тысячелетие старше, а возникновение первого славянского государства может быть датировано намного раньше Киевской Руси.

Первым ученым, занявшимся тщательным исследованием проблемы происхождения гуннов, был французский географ XVIII века Дегинь. В своей монографии по истории гуннов, тюрков и монголов он высказал предположение о тождестве кочевого племени сюнну, или хунну, прародина которого находилась в степях Центральной Азии, с теми гуннами, которые в IV веке пришли в Европу. Впоследствии гипотеза об их азиатском происхождении превратилась в безоговорочное утверждение в трудах таких западных историков, как Э. Гиббон, Ф. Хирт, X. Вамбери и Де Гроот, а также некоторых российских ученых. Они представляли вторжение гуннов в Европу как губительное нашествие кочевников с низким уровнем культуры, которые не принесли покоренным народам ничего, кроме смерти и разрушений.

Отдельные ученые XIX века, относясь с безоговорочным доверием к сочинениям готских историков Кассиодора и Иордана, а также римского историка Аммиана Марцеллина, настаивали на монгольском происхождении гуннов. К их числу можно отнести X. Хоутса, П. Палласа, К. Неймана и М. Я. Бичурина (Иакинфа). Однако большинство историков, в том числе такие известные ученые, как Ю. Клапрот, В. Радлов, М. Аристов, В. Панов, П. Семенов, К. Услар, М. Коскинен и К. Риттер, отстаивали теорию тюркского или угро-финского происхождения гуннов. И только в конце XIX века стараниями Ю. Венелина (Гуцы), И. Забелина, А. Вельтмана, Н. Костомарова и Д. Иловайского возникла теория славянского происхождения восточноевропейских гуннов. Однако в рамках этой теории каждый из ученых высказывал свои предположения. Так, Ю. Венелин считал отождествление хунну с гуннами ошибочным и относил к числу последних болгар, а И. Забелин не только указывал на то, что оно противоречит свидетельствам истории и географии, но и категорически отвергал описание «азиатской» внешности и обычаев гуннов, сделанное Аммианом Марцеллином с чужих слов. Еще более оригинальные предположения высказывал А. Вельтман. Проведя лингвистическое исследование, он породнил название «гунны» и… «киевляне», а гуннского вождя Аттилу назвал «всея Руси самодержцем», видя в нем основателя Киева — мифического Кия. Но наиболее убежденным сторонником теории славянства гуннов был Д. Иловайский. В отличие от официально принятой в науке того времени версии, он относил дату выхода гуннов на международную арену не к IV–VI векам, а к более раннему периоду — II веку до н. э. Кроме того, этот русский историк подробно проследил историю гуннов после распада их объединения и пришел к следующим выводам: «Источники ясно говорят, что одна часть гуннов осталась в придунайских землях, а другая отошла в причерноморские степи, откуда потом, объединившись со своими единомышленниками под именем болгар, завоевала Мизию [22]. Надо иметь в виду, что не все гунны поселились с Аттилой в Паннонии, значительная часть гунно-болгар осталась в степях между Доном и Волгой. Одно из этих племен основало Болгарское царство на Волге и Каме. Кроме того, в Средней Азии могли еще существовать остатки славян — болгар и гуннов». Таким образом, Иловайский выдвинул гипотезу о тесной связи истории гуннов с историей раннего славянства.

Однако во второй половине XX века российский историк А. Н. Бернштам после многолетнего изучения источников так называемых «азиатских гуннов» не только опроверг предположение о едином этносе китайских хунну и восточноевропейских гуннов, но и признал, что какая-то часть западных гуннов возникла непосредственно на европейском грунте. Это было подтверждено археологическими материалами. Но такие выводы шли вразрез с засильем идеологических установок, господствовавших в то время в советской науке. Из-за этого книга Бернштама «Очерк истории гуннов», написанная в 1951 году, сразу же оказалась в библиотеках на полках «спецхрана». Такая же судьба постигла в 1972 году и печально известный роман украинского писателя И. Билыка «Меч Арея», в котором обосновывалось славянское происхождение гуннов. А в научном мире на долгие годы снова закрепили свои позиции сторонники версии о тюркском происхождении гуннов.

Среди современных исследований этой проблемы особое место занимают работы Л. Н. Гумилева. По мнению этого замечательного ученого, родовая держава хунну возникла еще в 209 г. до н. э. Вот что он пишет об этом народе: «Многие века они (племена сюнну, дальние предки татар) боролись против могучего государства (Китая). Это ведь от них возведена была Великая Китайская стена. Позже имя стало звучать как «хунну» и приводило в трепет императоров, вынужденных — что бывало крайне редко! — считать степных повелителей равными себе, владыкам Поднебесной. Природные потрясения и военно-политические неудачи вынудили тюркоязычных хуннов оставить исконные места обитания. Этот толчок «спровоцировал» гуннское нашествие в Европу. Считается, что в это время произошло Великое переселение народов». Такого же мнения придерживается и Бувье-Ажан, который описывает это событие так: «Началось массовое переселение на европейский запад. Гунны и аланы теснили остготов, которые сгоняли с места вестготов, те — других германцев, в числе которых были и франки».

Спор о происхождении гуннов продолжается и поныне. Как бы суммируя все версии ученых, французский историк пишет: «Многие исследователи утверждают, что гунны произошли от хионг-ну — монголов из Маньчжурии и Северного Китая, от которых Поднебесная империя вынуждена была отгородиться Великой стеной. Другие, начисто отвергая эту идею, полагают, что гунны — это куан-лун или хуан-лун, монголы из района к северу от Тибета, к западу от хионг-ну и к востоку от Памира. По другим версиям, гунны спустились с Алтайских гор, были сибиряками с берегов озера Байкал или оказывались маньчжурами, которые откололись от восточных маньчжур и ушли с берегов Японского моря в Монголию, где их лица претерпели определенные изменения… По одной из популярных гипотез происхождения гуннов родиной этого народа в незапамятные времена была Корея. Перенаселение могло привести к массовому исходу в разных направлениях — как на запад, в Маньчжурию, так и к северу от Тибета, вплоть до Памира». Бувье-Ажан, так же как и многие другие исследователи, разделял гуннов на две основные группы: «Говорили даже о двух народах, имевших, должно быть, общие корни: белых гуннах, вышедших к берегам Каспийского моря, и черных, более смуглых, гуннах, занимавших западные склоны Уральских гор».

Что же касается уклада жизни и обычаев гуннов, то самые подробные сведения о них содержатся в сочинениях того же Аммиана Марцеллина, Иордана и Приска Панийского. Но можно ли им полностью доверять, или же, как и в случае с происхождением гуннов, в них немало неточностей и художественного вымысла? Возьмем, к примеру, хотя бы такое пространное описание Марцеллина: «Гунны превосходят в дикости и варварстве все, что только можно себе представить о варварстве и дикости. Они наносят глубокие порезы на щеки своих детей с самого их рождения так, чтобы волосы бороды торчали из шрама. (…) Их кряжистые тела с огромными руками и чрезмерно большой головой придают им чудовищный вид… Эти существа в человеческом обличии пребывают в животном состоянии. Их жизнь столь примитивна, что они не знают ни огня, ни приправ, питаясь кореньями диких растений и сырым мясом, которое согревают, подложив между собственными ягодицами и спиной коня. Они не умеют обращаться с плугом (…) и не чувствуют себя в безопасности, находясь под крышей. Они скитаются по горам и лесам, постоянно меняя жилища или, скорее, вовсе их не имея; они с самого детства подвержены всем напастям — холоду, голоду, жажде. Их стада следуют за ними, животные тащат кибитки, где укрываются их семьи: там их женщины прядут и шьют, принимают мужей, рожают и растят детей, пока те не возмужают. (…) Их одежда состоит из длинной льняной рубахи и куртки из шкурок диких крыс, сшитых вместе; рубахи грязные, преют на их телах; они переменяют их, только когда разлезается ткань. Колпак или шапка и козьи шкуры, обернутые вокруг их волосатых ног, довершают их одеяние. Их обувь сшита так грубо, что они ходят с трудом и не могут драться в пешем строю; они как будто припаяны к своим уродливым, но неутомимым и быстрым, как молния, конькам. Верхом на коне они проводят всю свою жизнь, держат совет, ведут обмен, пьют и едят и даже спят, склонившись на шею своего скакуна… Их язык туманен, исполнен метафор. У них нет религии, по крайней мере, они не исповедуют никакого культа; их единственная страсть — это золото».