Луч судьбы. Я дождусь (СИ) - Таирова Таша

— Закончил? Ты пока меня тащил, а потом мы с тобой вертушку ждали, я свой лексикон полностью обновил, слушал тебя две недели, потому сейчас помолчи, умоляю!

— Мужики, нас туда всё равно не пустят, там бородатых полно. — Юрий Тарасов смотрел на карту и вспоминал густой лес и молчаливые горы. — Поиски они прекратили, даже Кириллу Сергеевичу сказали, что всё кончено. Что делать будем?

— Надо связываться с теми ребятами, что тебя нашли, Тарасов.

— Думаешь, пойдут? Там кругом сплошные леса и дикие ущелья, а если их проверят?

— Кто? Они в такой ж… глубинке сидят, что до них вертушки редко долетают!

— Божнев, что за шум за дверью?

— Шухер, ребята, Лиза идёт! Карту, карту убери, карандаши под подушку, сели и улыбаемся!

Дверь широко отворилась, и в палату вошла серьёзная Лиза Лисица в белоснежном халате.

— Так, мальчики, по какому поводу сходка?

— Лиза, мы же своего товарища навещаем, не даем ему скучать, и Водопьянову на процедуры, операцию ему сделали давно, а массаж не помешает, вот и решили посидеть, поговорить.

— Божнев, ангидрит твою перекись марганца! Ты врать не умел и никогда не научишься! Колитесь, что за собрание?

— Лиз, Сашку надо искать — тихо и уверенно сказал Тарасов.

Все замолчали и уставились на Лизу, она резко повернула голову и в упор глянула на любимого.

— Юр, уже прошло почти два месяца, там кругом дикие места, ни воды, ни еды, нормального человеческого жилья на многие километры нет и никогда не будет.

— Лиса, я знаю, сам оттуда вернулся. Но мы же вышли к своим, значит, и он может!

Лиза помолчала, потом кивнула и быстро вышла из палаты. Скрываться уже толку не было, на столе опять расстелили карту, вытащили карандаши. Склонив головы к карте, молодые люди тихо обсуждали планы поиска.

— Слышь, Юрка, а куда Лиза ушла? — Божнев на миг оторвался от карты.

— Не знаю, Серый, но меня лично это напрягает.

Вертя карандаши в пальцах, они с тоской смотрели на карту, понимая бесперспективность своей затеи. По коридору процокали женские каблучки, за дверью послышался густой баритон, женский шёпот, и в палату вошёл седой мужчина в больничной пижаме. Оглядевшись вокруг, он кивнул всем сидящим и, придвинув стул к кровати Грозного, смачно чихнул и открыл рот, но сказать ни слова не успел, потому что дверь в палату распахнулась и в её проёме показалась молодая светловолосая женщина:

— Папа, ты когда начнёшь врачей слушаться?

Вошедший мужчина повернул голову и совершенно спокойным голосом сказал:

— Валюш, девочка, что-то я проголодался, ты нам бутербродов накрути, а? Может, у нас какие мысли появятся.

Божнев наблюдал за этой сценой немного приоткрыв рот, затем перевёл взгляд на замерших друзей. Грозный замер и во все прооперированные глаза уставился на молоденькую незнакомку в белом халате.

— Он был прав, глаза ему не пришили, — прошептал Божнев, тут же получил ногой в колено, зашипел и замолчал.

Внезапно появившаяся красавица смутилась, что-то тихо буркнула и выскочила из палаты. Мужчина, сидевший на стуле, глубоко вздохнул и повернулся в лётчикам:

— По словам глубокоуважаемой Елизаветы Петровны Лисицы здесь проходит несанкционированный митинг. Можете продолжать. Честь имею представиться, полковник Касаткин. Вениамин Виленович.

— Ни фига себе! Дядя Веня? — Божнев опять получил ногой в колено, но сей раз это действие на него никакого впечатления не произвело. Перед ними сидел человек, про команду которого среди военных ходили легенды, ведь на их счету был даже спуск группы альпинистов с двуглавого монстра.

Касаткин криво ухмыльнулся и бодро произнёс:

— Прения открыты, господа офицеры, я весь сплошное внимание.

Потом был недолгий рассказ о полёте, аварии и предполагаемой гибели их командира. Касаткин молча и внимательно выслушал их, вытащил телефон и взмахнул рукой, попросив тишины. Друзья в полном молчании слушали телефонные звонки, обрывочные фразы, смысл которых никто из лётчиков не понимал. Касаткин приказал не вмешиваться и не мешать, периодически громогласно чихал и сморкался в необъятный платок, матерился в телефонную трубку столь искусно, что парни сидели с открытыми ртами и смотрели с благоговением, качая головой и глупо по-мальчишечьи улыбаясь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вскоре в палате появилась уже знакомая красавица, что принесла необъятный поднос с бутербродами и термос с чаем, и Касаткин с гордостью произнёс:

— Моя дочь Валентина. Предупреждаю, убью всякого, кто только подумает её обидеть.

Мужчины заулыбались, а Валя покраснела и бросила мимолётный взгляд на совершенно обалдевшего Грозного. Они ещё долго говорили, спорили, но вскоре дочь увела Касаткина на процедуры, а пилоты разъехались по домам.

К концу недели какие-то подозрительные стриженые люди с татуировками диких лисиц на плечах доложили, что подходящих под описание трупов в районе поиска, заданного штурманами экипажа Морозова, никто не находил. Ещё через неделю стало известно, что недалеко от места падения самолета обнаружили следы человека, который шёл через лес и спал на деревьях, нашли следы ножа и спички. Соседние поселки оказались пустыми, оставались только базы боевиков.

Вот тут-то и произошло самое невероятное. По спутниковой связи ночью Тарасову пришло сообщение с цифрами, которые очень напоминали координаты. Стараясь не разбудить Лизу, Юрий вышел на кухню и набрал номер Касаткина. Через секунду раздался бодрый голос, Тарасова внимательно выслушали и в ответ на вопрос:

— Что же сейчас с этим всем делать? — лихо свистнули и посоветовали:

— Спать.

Часть 19

Отцы. Валя Касаткина

Грозный переступил с ноги на ногу. Неужели упустил? Ну нет, не могла она пройти мимо него. Да и свет горит в окне. Денис откашлялся и несколько раз нервно сжал кулаки. Чёрт, он так не волновался уже лет десять. Конечно, не волновался, а чего дёргаться-то было, если причин для волнения не было! За всех женщин, что попадались ему в жизни, волноваться никаких нервов не хватит. А Валя особенная. И почему такая красавица до сих пор одна? Неужели никто не смог рассмотреть такую необычную внешность, никому не хотелось зарыться носом в белокурые волосы и вдохнуть их аромат? И провести ладонями вдоль этого безупречного тела, чувствуя дрожь и слушая стоны… Блин, вот это его понесло! А ведь ещё придётся с её отцом дело иметь. «Убью любого, кто обидит»… Обидеть… Тут боишься взглядом встретиться, потому что язык к зубам прилипает, и вместо нормальных слов только мычание и беканье вырывается.

Денис снова поднял голову и увидел, что свет в кабинете врача-иммунолога погас. Он шагнул ближе к высокому крыльцу и уставился на двери, ведущие в ярко освещённый холл. Вот она, его Валя. В нежно-серой шубке и белой шапочке. Так похожа на Снегурочку, будто и правда появилась из сказок!

— Валентина Вениаминовна, здравствуйте! — Грозный шагнул навстречу девушке и замер. Валя резко повернулась и испуганно посмотрела на офицера. — Вы не помните меня, наверное, вас представил нашему экипажу ваш отец. Помните?

Валя сдержанно кивнула и вопросительно глянула на Грозного. Она вспомнила его — именно он смотрел на неё так, что ей стало неуютно под этим пронизывающим взглядом. Но ей не стоит его бояться, если папа знаком с ним и его друзьями.

— Добрый вечер. Вы простите меня, я не ожидала, что меня кто-то ждёт. Вы что-то хотели?

Хотел? Да, хотел. Нет, не хотел, хочет. И давно, с той первой минуты, когда она ворвалась в его палату. Но что-то останавливало его в этом желании. То ли её отстранённость, то ли какой-то необъяснимый надлом в её голосе.

— Если вы не будете против, разрешите проводить вас, Валя.

Касаткина грустно усмехнулась и прямо посмотрела Денису в лицо. Она должна отказаться, она не смеет переносить свою боль и страшные воспоминания на него. Валя знала, что боль меняет людей. Она заставляет их меньше доверять, больше размышлять и не подпускать к себе. Ей пришлось испытать всё на своей шкуре, будто она расплачивалась за своё высокомерие и гордыню. Она выросла в обеспеченной семье, все её желания и капризы исполнялись сразу же. Правда, отца она видела редко, но зато мама всегда была рядом. Да, всегда, даже когда она очнулась после долгого медикаментозного сна тогда в реанимации. Мама всегда была рядом. А потом и папа. Папа… который сгорбившись сидел на маленьком стульчике около больничной кровати и мягко сжимал её холодные пальцы в своей ладони. И их тихий разговор с мамой, когда он пообещал разобраться во всём самостоятельно. Мама тогда отговаривала его, но папа только бросил «я за дочь их убью»…