Реальность сердца - Татьяна Апраксина

У Флэля была лишь минута, меньше минуты, чтобы сделать то, что он должен был; сделать и не попасться, не вызвать подозрений у Скоринга, который оказался удивительно внимательным к мелочам, наблюдательным и умным. Он рисковал, чудовищно рисковал. Одно неверное слово, неверно выбранный тон или слишком мудреная реплика, и комендант догадается, что связь между Кертором и Гоэллоном — совсем не того рода, что он думает.

— Герцог, вас можно поздравить с победой? — голос дрогнул.

— Что, вы за время моего отсутствия сменили гнев на милость и даже готовы меня поздравить? — приподнял бровь герцог Гоэллон.

— Какое интересное предложение!.. Вы всерьез думаете, что я клюну на подобную наживку?

— Вы, как я погляжу, в мое отсутствие увлеклись рыбалкой? — Герцог не смотрел на него, не смотрел вообще… — Достойное занятие, куда более достойное, чем путаться под ногами у тех, кто занят более важными делами.

— Рыба бывает хитрой и увертливой, но до вашей скользкости ей далеко.

— Кертор, вы помните, о чем я вас просил? — господин комендант сделал шаг вперед и встал между ними. — Будьте так любезны…

— Вот и славно, — кивнул коменданту герцог. — Господин Кертор отправится ловить рыбу, которая ему более по силам, нежели моя скользкая персона, а мы с вами продолжим нашу беседу.

— Друг мой, я вынужден просить вас оставить нас. Подождите меня в Белой приемной, — элегантно поклонился Флэлю Скоринг. Понял ли Гоэллон?.. Яснее выразиться Кертор не мог — не тыкать же пальцем в коменданта с радостным воплем «вот ваша хитрая рыба!», но — понял ли? Не забыл ли за две с лишним девятины слова, брошенные им в полутемной комнате дома верховного судьи Форна? Может быть, не стоило бросаться ему навстречу, затевая странный и подозрительный разговор, а нужно было написать, отправить письмо со случайным уличным мальчишкой?

Не перемудрил ли Кертор со своей наивной конспирацией? Кто ему мешал написать письмо и передать его через третьи руки так, что никакой следящий не нашел бы концов? Есть мэтр Длинные Уши, немалая часть доходов которого идет как раз от анонимной передачи корреспонденции, и еще не было случая, чтобы он подвел, а письмо оказалось не в тех руках…

Молодому человеку было о чем написать, было о чем рассказать, и разговор этот потребовал бы не одного часа. Господин комендант Скоринг сделал его одним из своих доверенных лиц. За несколько седмиц в эту дружбу поверили все окружающие, и, как надеялся Кертор, поверил в нее и сам Скоринг. Он ни разу не дал понять, что сомневается в искренности расположения, которое выказывал ему Флэль. Напротив, он, кажется, считал своего «друга» наивным простачком, который по уши погряз в уважении, восторге и восхищении персоной господина коменданта. Скоринг считал, что месть — вполне достойная наживка, а возможность ее осуществить — надежный крючок, и Флэль крепко заглотал его, глубоко, по самые потроха, и теперь уже не сорвется. Скорийский здоровяк сделал его своим поверенным. Не раз и не два Флэль передавал письма, которые нельзя было доверить посыльным, присутствовал при частных беседах господина коменданта со скорийскими владетелями, которых в последнюю пару девятин в Собре стало вдвое больше против обычного. Скоринг почти каждый вечер приглашал его на бокал вина и, можно сказать, откровенничал; будь Флэль настолько глуп, насколько считал его комендант, он поверил бы, что вальяжное злословие в адрес некоторых членов королевского совета — откровенность, то, что и впрямь на душе у скорийца. Еще господин Скоринг был пламенным патриотом. Он много и красиво разглагольствовал об укладе жизни Собраны, сравнивал его с тамерским (не в пользу последнего) и огандским (с явным восхищением), с четкостью, выказывавшей ясный и развитый ум, выделял недостатки собранского политического устройства и бегло, но весьма завлекательно обрисовывал перспективы, которые имелись у страны при разумном и взвешенном, а также достаточно смелом управлении. Если верить господину коменданту, то в Собране был один достойный монарх за последнее столетие — король Лаэрт, а второй достойный монарх ожидал своей очереди взойти на трон. Разумеется — принц Араон. При этом формулировалось все это так, что и при всем желании Кертор не смог бы уличить скорийца в малейшей непочтительности к правящему и здравствующему королю Ивеллиону. Просто на долю принца Араона выпадало столько славословий, что Флэль, заслушавшись, начинал ему верить, соглашаться и полностью разделять все ожидания господина коменданта; и только вечером, вернувшись домой, вспоминал истинного принца, которого, как он смел надеяться, знал куда лучше, чем Урриан Скоринг. «Да, я больше не нуждаюсь в услугах соглядатаев и наглецов!» Герцог Гоэллон, названный братоубийцей. Хитрая интрига, которая привела к ссылке брата в далекий Брулен. Это — будущий король, который приведет Собрану к истинному величию? Невнимательный, неловкий, трусливый и падкий на лесть мальчик, похожий даже не на отца, а на деда? Мышиный Король опирался на герцога Ролана: тот был единственным, кто мог совладать со страхами и трусостью брата. Комендант Скоринг рассчитывает стать герцогом Роланом при новом Мышином Короле? Хорошая карьера, кто же спорит, но при чем тут величие Собраны?.. Было, впрочем, и то, о чем рассказать, глядя Гоэллону в лицо, керторец наверняка не смог бы. Обиднее всего для Флэля оказалось то, что он понимал: рядом, может быть, прямо при нем, сплетается заговор — опасный, широкий, такой, какого не видывали в стране многие годы, а может быть, и столетия; понимал, но никак не мог ухватиться за нужную нить, которая позволила бы распустить все причудливое вязанье. Письма были надежно запечатаны, беседы — недостаточно конкретны, а распоряжения наследника герцога Скоринга — совершенно невинны. На первый взгляд. Увы, и на второй — тоже.

Господин комендант очень серьезно подошел к возложенным на него обязанностям. Он усердно расследовал обстоятельства дела, вызвавшего «хлебный бунт», реформировал городскую стражу, заставлял ее ловить преступников и карать недавних бунтовщиков, их помощников и укрывателей. Разумеется, виновником бунта был герцог Алларэ, улик против которого хватило бы на две сотни обвиняемых, и дело было за малым: за личным признанием злоумышленника. Вот этой-то малости пока что господину Скорингу не хватало, чтобы доложить королю о том, что дело полностью раскрыто.

— Рано или поздно ваш приятель сознается, друг мой, — улыбался комендант, глядя на свечи через стекло бокала.

— Этот бунтовщик мне не приятель, — в сотый раз огрызался Кертор, чувствуя себя последней скотиной и предателем. — Я не вожу дружбу с изменниками.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});