Дети Исана (СИ) - Кхампхун Бунтхави

— Можно, но в них нет таких чудодейственных свойств, как в жире питона. Татуировка, набитая жиром питона, никогда не сойдет, даже если сжечь покойного…

Мастер достал альбом эскизов в мягкой обложке, предложив мужчинам выбрать рисунки. В альбоме насчитывалось около десяти изображений. Мальчики разглядели цветок (как на груди у дяди Ка), обезьян, клыки тигра, змей, якшасов…

Парикмахер сказал, что хочет изображение обезьяны или Ханумана[90]. Мастер пригласил юношу сесть поближе и сложить руки на груди в молитвенном жесте, а сам коснулся его головы чашей со священной водой, после чего забормотал магическое заклинание. Подув на воду, он зачерпнул ее ладонью и окропил голову юноши. Затем велел ему лечь на спину и сложить руки за голову.

— Если будет не очень больно, решусь наколоть еще и тигриный клык. С таким амулетом можно безбоязненно и в другую деревню переезжать, — сказал Тит Тямпа.

— Лучше у нас оставайся, и тут заработать можно, — ответил бедокур Кхун.

— Ага, с одной головы два сатанга — вот и весь заработок. Даже на падэк и квашеную рыбу не хватает.

— Ложись, сейчас и тебе рисунок нанесем… Сделать татуировку может каждый из нас, — сказал мастер Кхуну.

— Пусть сначала Тит Тямпе сделают, а я посмотрю… — ответил тот.

— Боли боишься, трусишка? Потому в нашей деревне девушки парням не улыбаются, — подтрунивал Тит Тямпа.

— Да они все на жареных ящериц похожи, — отшутился Кхун.

Мастер лениво потянулся, подложил под себя круглую подставку из старой древесины и сел в позу лотоса. Он сконцентрировался, как перед медитацией. Прочитав мантру, подул на кончик заостренного лезвия с длинной ручкой и обмакнул его в одну из бутылок. Мастер потер Тит Тямпе ложбинку на груди, после чего взялся левой рукой за инструмент вплотную к лезвию, а правой во время работы удерживая на весу рукоять за середину. Когда острие соприкоснулось с кожей юноши, тот вздрогнул.

— Не больно, лежи спокойно! — проговорил мастер с акцентом и засмеялся.

— Еще чего не хватало! Целых шесть салынгов заплачено! — сказал Кхун.

— Точно. Как сделают — необходимо «вознаграждение для гуру», — ответил молодой мастер.

Кула переместил левую руку на кып от грудины, однако весь упор в начертании рисунка приходился на его большой и указательный пальцы. Инструмент то поднимался, то опускался, а Тит Тямпа испускал сипящие звуки и время от времени кривился от боли. Окружающие приободряли его. Мастер обмакивал лезвие в жидкость из бутылки и продолжал работу.

— Разве мастера не наносят сначала карандашный эскиз? — спросил Кхун.

— Я в этом деле собаку съел, могу рисовать и с закрытыми глазами.

Обезьяна, прорисованная синим и черным цветами, изображалась с открытой пастью и заостренными завитками шерсти. В самый разгар работы в комнату, покашливая, вошел монах Кен. Ребята заволновались и втянули головы в плечи. Тян Ди дрожащим голосом объяснил, что происходит. Монах похвалил их и сказал, что хорошо, что они посмотрели на работу кула и получили новые знания.

— Знание в голове — не бревно на плече, не отяготит!

Тян Ди и Кун с улыбкой переглянулись.

Монах Кен рассказал, что традиция татуирования идет с незапамятных времен, когда его еще и на свете не было. И старикам, и девушкам милее мужчины с татуировками.

— Даже есть одно изречение, дошедшее до наших дней, — сказал монах. Бедокур Кхун попросил его озвучить.

Кен процитировал: «На ноге один мом[91] — наградят пинком. Низ раскрасил, талию оставил — вышло против правил. Малой птички не набьет — мужиком кто назовет?»

Суть заключалась в том, что если уж рисовать на ноге мома, который делает тебя бесстрашным и неуязвимым, то необходимо набить симметричный рисунок и на второй ноге, иначе девушки откажут такому «неполноценному» ухажеру. Также не сочетается и смотрится нелепо, если сделать татуировки на ногах, но не охватить рисунками талию.

Если все рисунки нанесены, то неплохо бы завершить композицию, прорисовав последним штрихом небольшую птичку на щеке для большей убедительности.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Кхун повторил за монахом Кеном, словно уточняя, правильно ли он понял.

— Угу. Запомни! А то только и знаешь, что шляться по ночам с пальмовыми листьями.

XVI. Подготовка к рыбалке

В ту ночь духота ощущалась сильнее, чем в предыдущие ночи. Родители позвали детей спать на террасе, но и там было нечем дышать, а по телу по-прежнему струился пот. Мать дала Куну высушенный лист арековой пальмы в качестве веера и сказала, что это поможет уснуть. Кун обмахивался и поглядывал на кокосовую пальму, с которой прежде по ночам доносился крик геккона. Мальчик вздохнул.

— Мы больше не услышим криков геккона, да? — спросил он.

— Ну да. Но, если хоть пару раз пройдет дождь, то на пальме, возможно, поселится еще кто-нибудь.

Кун уже начал засыпать, когда послышался голос Кема: — Спите?

— Никак не уснем, — ответил отец и спустил лестницу, позволяя нежданному гостю подняться к ним в дом.

Сосед тоже не мог заснуть из-за духоты, вот и забрел в гости.

— Говорят, что староста собирается сложить полномочия и съехать отсюда. Правда, что ли? — спросил отец Куна.

— Еще не виделся с ним после того собрания. У нас дома риса осталось лишь на пять месяцев, — поделился Кем.

— У нас то же самое, — ответила мать Куна.

— Говорят, что несколько семей собираются поехать на рыбалку в следующем месяце, — сменил тему Кем. — И вам бы неплохо поехать вместе со всеми да разжиться падэком и квашеной рыбой. На обратном пути добычу можно выменять на рис.

— Да уж… Сезон выдался засушливый, и в деревне все равно никакая работа не держит, — согласился отец Куна. — Надо чем-то себя занять, а там, глядишь, и дожди начнутся… Надо бы заранее подыскать в лесу древесину на ярмо с плугом, — помолчав, прибавил он.

— Пап, а мы с собой и маму возьмем с сестрами?

— Всех возьмем, даже собак.

Кун обрадовался и наклонился над спящей сестрой, прикоснувшись носом к ее щечке.

— Если так, то надо уже сейчас начинать сборы, — сказал отец.

Кем сказал, что одолжит повозку у младшего брата. Отец же может взять повозку из дома бабушки, а вола одолжить у тети Плой.

— Надо бы позвать старика Ка поехать с нами. Сейчас все чаще угоняют скот, а он наш главный защитник перед разбойниками, — сказал Кем.

С того дня семья начала потихоньку собираться в путь. Кое-что нуждалось в починке. Например, сети, висящие на балке под потолком. Хорошо, что хоть сачки целые. С тех пор как мать их сплела, ими воспользовались всего лишь один раз, когда ходили за гольяном и головастиками. Последние легко ловились в рисовых чеках, где в сезон дождей задерживалась вода.

Из рыболовецких снастей в доме имелся еще тягловой невод, который мать сама сплела из тонкого, но прочного волокна китайской крапивы. Сегодня она вынесла его во двор — проверить состояние. Женщина растянула невод между кокосовой пальмой и рисовым амбаром и умело заштопала прорехи.

Как-то утром отец разбудил Куна раньше обыкновенного и позвал пойти нарубить коры каяпутового дерева для пропитывания сетей. Дома закончились тонкие нити для их починки[92]. Кун спросил, почему бы им не окрасить сети кровью буйвола, как прежде. Отец ответил, что кровь буйвола нынче — это непозволительная роскошь, тогда как кору каяпутового дерева достать легко, а клейкий млечный сок годится для пропитки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

На холме, где росли сенны, встречались и каяпутовые деревья: колючие, как китайский финик, они по виду больше походят на кустарники. На вкус побеги кислые, немного вяжут, поэтому их можно есть как овощи с приправами и жидкими соусами.

Отец и Кун добрались до холма на рассвете. На листьях деревьев местами еще сохранялась роса. Объяснив, что кору нужно снимать у самого корня и складывать в кучу, отец направился в одну сторону, а Кун пошел в другую. Мальчик углубился в заросли, укрывшие его с головой.