Сентябрь - Ежи Путрамент

Даже простое признание факта, столь мало от него зависящего: «У тебя удивительные глаза: на левом желтое пятнышко, а правый голубой», — высказанное соответствующим тоном, могло принести желаемый результат. Виктор сиял и в сотый раз переспрашивал: «Ты это заметила? Как это удивительно, правда?» Он подбегал к зеркалу, оттягивал пальцами веки, пристально вглядывался в свои разноцветные глаза, звал Анну и делился впечатлениями. Он был рационалистом и выводов из этого никаких не делал. Но любил ссылаться на закон Менделя и требовал, чтобы она восхищалась не только его глазами, но и его знанием генетики.

Потом Анне надоело вечно повторять одни и те же приемы, и она стала меньше придавать значения его хорошему настроению и перестала обращать внимание на его вечно натянутую чувствительную струнку. Но тогда изменилось и поведение Виктора. Подобно наркоману, который вначале получает от наркотика только наслаждение, а потом, когда нет наркотика, начинает испытывать страдания, Виктор все чаще и чаще стал придумывать ситуации, при которых Анна не могла его не похвалить, и менялся в лице, ощущая почти физическую боль, когда она делала вид, что не замечает этого.

Теперь приближалась уже третья стадия. Не дожидаясь, пока забренчит струна, которую он натянул так, что Анна только с большим трудом могла бы не задеть ее, Виктор начинал приставать к ней с вопросами: «Правда? Интересно? Ты тоже так думаешь?»

А ведь он не был ни дураком, ни неудачником. Во всяком случае, не жизненные неудачи сделали его столь чувствительным к своей особе. Возможно, он достигал успехов не так быстро и успехи эти были не столь значительны, как бы ему хотелось, но все же в тридцать лет с небольшим у Виктора была уже собственная адвокатская контора, зарабатывал он вполне прилично, был здоров, занимался спортом. Супруги не отказывали себе и в так называемых развлечениях. Вместе с несколькими тысячами таких же представителей лучшего столичного общества они, словно угри или лососи, из года в год отправлялись в принудительные странствия — в феврале в Закопане, в августе в Юрату или в окрестности Ястшембей Гуры.

Но конечно же, не гвозди и не эта смешная струнка Виктора подействовали на чувство Анны. Правда, такая черта в характере любимого человека не способствует любви и, разумеется, может надоесть, но не может повлиять на отношение к нему.

Может быть, Анна не любила Виктора и тогда, пять лет тому назад, когда они обручились? Может быть, это была ошибка, иллюзия, каприз неопытной девушки? Она только что окончила юридический факультет, мечтала стать известным адвокатом и бегала на все политические и уголовные процессы, о которых писали в газетах. На одном из таких процессов она увидела Виктора. Это было чуть ли не первое его крупное дело. Словно ассистент при сложной операции, Виктор сидел рядом с двумя прославленными юристами. Но Анне он показался главной персоной среди защитников. Он говорил юношески беспомощно, но зато без той рутины, которая лишала его коллег возможности волновать души, именно потому, что слишком хорошо был виден весь этот чудесно смазанный механизм, рассчитанный на эффект. Ведь раздражая перышком веки, тоже можно вызвать слезы.

Анна вышла из суда в восхищении. Засыпая, она видела лицо Виктора — круглое, курносое, добродушное, ничем не примечательное лицо. В то время она упорно старалась внушить себе, что он некрасив, чтобы уберечь от банальности зарождавшееся в ней чувство. Что не красота юноши вскружила голову молодой девушке, нечто другое, более возвышенное. Быть может, его талант? Или характер? А может, тот путь, который он выбрал в жизни?

Анна готовилась стать адвокатом. Она изучала право, понимала механику этой профессии, восхищалась ее великими мастерами и вместе с тем отлично понимала, сколько рутины таится в ораторском красноречии адвокатов. У одного лишь Виктора она не чувствовала никакой фальши. Он, казалось, и в самом деле был глубоко возмущен действиями полиции, зверски расправившейся с демонстрацией трамвайщиков, и искренно боролся за чистоту Польши, какую создали в своих мечтах Мицкевич и Жеромский, и не боялся в этой борьбе бросить слово правды в лицо самым высокопоставленным сановникам.

Но и не за это полюбила его Анна. Вернее, и за это, и не за это. Просто так получилось. Неясные мечты ее юности были навеяны книгами Жеромского, Пруса, Ожешко, которых впоследствии обычно заменяют другие властители дум, но это происходит значительно позднее, когда характер уже сформируется. Мечты заставляли ее искать в жизни не обыденное счастье, а что-то более возвышенное. Откуда Анне было знать, как должен выглядеть ее идеал? И почему напыщенные речи молодого адвоката не могли сойти за воплощение ее мечтаний?

К тому же была весна, и эпидемия влюбленности поразила и ее и всех ее подруг. Теперь объяснять все ошибкой нельзя — это будет трусостью и ложью. Нет, именно любовь родилась тогда, выросла в этом мрачном зале и в течение двух или трех лет составляла смысл существования Анны, помогла почти безропотно перенести личные неудачи и в их числе самую большую — отказ от своей профессии.

Став женой Виктора, она не могла спокойно уснуть, если на следующий день у него было важное дело в суде. С замиранием сердца слушала она реплики прокурора и волновалась так, будто ей самой предстояло долгие годы сидеть за решеткой, если бы Виктор проиграл дело, но зато совершенно спокойно встретила сообщение о том, что ему не удалось найти для нее место стажера-юриста. Виктор, правда, постарался смягчить этот удар рассуждениями о том, что сейчас среди адвокатов безработица и даже отцы семейств не могут пробиться в адвокатуру, так зачем же ей, материально обеспеченной, переходить им дорогу?

Анна согласилась и некоторое время была даже довольна: так она еще ближе к Виктору.

Он, как говорится, был хорошим мужем. Всегда спокойный, ласковый (а в случае чего, сыграв на чувствительной струнке, его легко было сделать ласковым), он любил ее, правда, быть может, немножко показной любовью, но вполне искренно. Виктор гордился Анной, ее нарядами, ее красотой, охотно ездил с ней к портным, скорнякам, модисткам, разбирался в модах не хуже ее самой, волновался, спорил, был даже ревнив, но ровно настолько, чтобы жена все время чувствовала, как ее любят и ценят, потому что, в сущности, не мог себе представить, будто кто-то может сравниться с ним. Был ли он сам ей верен? Сначала Анна была слишком влюблена, чтобы в этом усомниться, а со временем вопрос этот волновал ее все меньше и меньше.

Словом, когда подруги приходили к ней с жалобами на свою супружескую жизнь, Анна слушала их с удивлением: ее Виктор не совершил далее десятой доли таких проступков. Она вполне могла бы сказать: «Мой? Никогда!» — но молчала. Знакомые и друзья считали их брак образцовым.

С чего же все началось? Почему эта бесспорная, искренняя и взаимная любовь начала гаснуть? Физическое отвращение? Нет, этим вопросам она вообще не придавала большого значения, да ничего такого и не чувствовала, скорее наоборот. Понравился кто-то другой? Ничего подобного. И вот теперь она была не в состоянии ни объяснить внутреннего импульса, толкнувшего ее в свое время к Виктору, ни осознать истинной причины своей все растущей отчужденности.

Анна могла только наблюдать отдельные стадии этого охлаждения. Как-то раз она не пошла на его очередной процесс. Потом упрекала себя: как она могла проспать? Но тут же с изумлением обнаружила, что ничуть не огорчена этим, и все утро с интересом читала какую-то книжку. Виктор немножко удивился, но отнесся к этому спокойно. Через несколько дней Анна снова не пошла — уже нарочно, чтобы проверить собственные переживания. Но никаких переживаний не было. Она читала, потом зашла к знакомой, потом в одиночестве обошла пол-Варшавы. И никаких угрызений совести…

А Виктор все шел в гору. Его считали одним из наиболее талантливых молодых адвокатов. Он имел возможность выбирать дела, начал специализироваться. Часами терзал он Анну рассуждениями о достоинствах и недостатках гражданского права, о выгодности бракоразводных и уголовных процессов, о связанном с риском ведении политических дел. Анна всегда считала, что надо браться за политические дела. Быть может, она все еще помнила весну их любви и тот процесс трамвайщиков, но Виктор только головой качал. Больше всего можно заработать на гражданских делах, да и риска нет… По крайней мере никого против себя не восстанавливаешь, не будет у тебя такой репутации, как у Дурача [34]. Иногда, впрочем, Виктор брал и политические дела, но весьма неохотно и за большие деньги: «По крайней мере хоть знаешь, ради чего рискуешь, а с другой стороны, это доказательство того, что я выступаю не из политических симпатий».

Сперва Анна пробовала так объяснить свое поведение: «Я не хожу, потому что гражданские дела скучные». Виктор принял это к сведению и стал дома со всеми подробностями рассказывать о ходе каждого процесса. И тут Анна поняла страшную вещь: это не гражданские дела скучны, скучен сам Виктор. Она говорила себе: он слишком самодоволен. Делает карьеру, гладенькую, ровную, без риска, без столкновений, без борьбы, сколачивает капитал. Избегает дел, которые могут его с кем-нибудь поссорить. Но сколько таких людей она встречает каждый день. Нет, не это хуже всего!