Атрибут власти - Чингиз Абдуллаев

В течение двух выходных дней целая группа аналитиков проверяла версию Дронго. Вывод был однозначным и категорическим. В обоих случаях действовали одни и те же люди, получившие конкретные установки. В первом случае публиковались статьи и рецензии, вызывающие интерес к спектаклю и восторженно его пропагандирующие. Во втором случае проводилась целенаправленная кампания по созданию имиджа лучшего журналиста и возможного мученика. К понедельнику стало ясно, что статьи Горбункова, Лиховцевой и остальных были заказаны и проплачены. Однако действовать нужно было очень осторожно, чтобы не спугнуть заказчиков. Именно поэтому на разговор с Горбунковым отправили журналиста Габунию, работавшего не только специальным корреспондентом крупной столичной газеты, но и представлявшего интересы Службы внешней разведки в одной из стран Западной Европы. Арчил Габуния и Роберт Горбунков были знакомы много лет, что должно было облегчить задачу первого.

Габуния пригласил старого знакомого в ресторан «Сыр», расположенный на Садово-Самотечной улице. Ресторан был оригинально оформлен, его посетители находились словно внутри большого куска сыра. Меню тут подавали в медной кастрюльке. Габуния и Горбунков заняли место в углу, чтобы им не мешали говорить.

Сначала пошли традиционные вопросы о друзьях, успехах, гонорарах. Габуния был кадровым сотрудником СВР и понимал, что не следует торопиться, чтобы не насторожить своего собеседника. Он незаметно подвел Горбункова к разговору о его успехах. Как и каждый пишущий человек, Горбунков был достаточно тщеславен.

– Я просмотрел твои статьи, – сообщил Габуния после первой выпитой бутылки водки, – очень неплохо. Хорошо подаешь материал. И я обратил внимание, как ты хвалил этого исчезнувшего журналиста. Забыл, как его зовут…

– Павел Абрамов, – усмехнулся Горбунков, – тоже мне журналист! Сделал два толковых репортажа и возомнил себя гением.

– Но ты о нем так пишешь…

– Это заказуха… Обычный заказ. Кому-то надо сделать из него новую икону, эдакого великомученика за всех журналистов. Мне заплатили, чтобы я подал материал именно так. Они даже навязывают мне темы, которые я должен затронуть. Раньше никогда такого не было…

– Значит, у него есть богатые родственники? Или это канал так его раскручивает?

– Конечно, канал. – Горбунков выпил еще рюмку водки и недовольно скривил губы. – Любое ничтожество на телевидении становится очень значимым, как только попадает на экран. Такая игра в «фабрику звезд». Достаточно несколько раз засветиться на одном из федеральных каналов, и ты уже звезда. А про нас, пишущих журналистов, никто даже не вспоминает…

– Верно. – Габуния снова наполнил рюмку своего собеседника. – Значит, ты думаешь, что это канал финансирует твои статьи?

– Только они. У них такие возможности, другим и не снились. Любой фильм могут раскрутить так, чтобы все ринулись в кинотеатр. А потом выясняется, что картина – настоящее дерьмо, но за это уже никто не отвечает. Так и с этим журналистом. Когда его освободят, то, наверное, дадут «Героя» за мужество, хотя он обычный репортер со средними способностями.

– Все равно ты у нас лучший. И все знают, что ты настоящий журналист со своим неповторимым лицом. Давай выпьем за тебя…

Они снова выпили. Горбунков до дна, Габуния чуть пригубив.

– Так тебе платит канал? – уточнил Габуния.

– Нет, – рассмеялся Горбунков, – они у нас снобы. Не снизойдут до таких журналистов, как я. У нас есть свой «благодетель», который не дает нам зачахнуть. Хотя гнида страшная, дает копейки, а требует на миллион. Но он никогда не обманывает и хотя бы платит, правда иногда с большим опозданием.

– Кто это?

– Холмский. Наш дорогой Аркадий Яковлевич. Все журналисты у него в кармане. Он может поднять любого и сделать миллионером, а может опустить, как в тюряге, и сделать нищим. В общем, он наш «крестный папа» и руководитель нашего «профсоюза» пишущих журналистов. Я имею в виду тех, кто получает от него гонорары.

«Профсоюз продажных журналистов, – подумал Габуния, – хотя почему я их осуждаю? Я ведь сам получаю заработную плату в двух местах. У государства и в своей газете. Каждый устраивается, как может. Хотя методы Холмского вызывают омерзение. Я, по крайней мере, работаю на свою страну, а он на любого, кто даст больше денег».

– Ты даже не представляешь, как мы работаем, – осмелел Горбунков. – Холмский дает направление и подсказывает, в каких изданиях нужно разместить статьи. И ни одного отказа. Любая газета, любой журнал берут мои статьи после рекомендации Холмского. Иногда я думаю, что при желании он может сделать героя из обычного человека и развенчать любого политика, размазав его по земле.

– У каждого свои методы, – философски заметил Габуния, – ты думаешь, он тоже выполняет чей-то заказ?

– Конечно. Он же не станет платить свои деньги. Это просто не тот человек. Иногда бывает обидно. Я думал, что мои статьи будут переводить на основные языки, перепечатывать в американских и европейских газетах. А приходится работать на такую гниду. Вот что я тебе скажу. Сегодня никому и ничего не нужно. И все журналисты никому не нужны. Вокруг одна муть, все пишут на заказ и как требует хозяин.

Габуния согласно кивнул. Он узнал все, что ему было нужно, и почти сразу потерял интерес и к этому ужину, и к своему собеседнику. К тому же он был диабетиком и не мог злоупотреблять спиртным и обильной пищей.

На следующий день было установлено наблюдение за Аркадием Яковлевичем Холмским. Все его телефоны были взяты на прослушивание – в его офисе, в трех квартирах и на даче была установлена специальная аппаратура.

РОССИЯ. МОСКВА. 23 ФЕВРАЛЯ, СРЕДА

Праздник бывшей Красной Армии, ставший затем праздником Советской Армии, плавно перешел в новое время, став праздником Российской Армии. В обществе по традиции отмечали этот день, называвшийся теперь Днем защитников Отечества. Предполагалось, что цветы к монументу в Александровском саду возложит делегация Государственной Думы во главе с ее председателем. Уже к десяти часам утра, когда должны были прибыть важные чиновники, парк был перекрыт, и в него никого не пускали.

Лугаев узнал пожилую женщину, которая терпеливо дожидалась у ворот парка, чтобы возложить свой скромный букетик. Он подошел к ней, взглянул на часы. До приезда делегации оставалось минут десять или пятнадцать. По рации должны были сообщить, когда они выйдут из Государственной Думы. Отсюда до здания Думы было не более пяти минут хода, а если они подъедут на машинах, то и того меньше.

– Ваши документы, – строго сказал он, надеясь, что она его не узнает.

Но женщина тоже его узнала и улыбнулась. Потом протянула паспорт.

– Самойлова, – сразу вспомнил Лугаев, мельком взглянув на фамилию. И вернул документы женщине. Затем посмотрел в сторону монумента. – Проходите быстрее, – неожиданно разрешил он, – только положите цветы и проходите дальше. Не задерживайтесь, иначе у меня будут неприятности.

– Спасибо вам.

На ней было то же самое светлое пальто, в котором она приходила несколько дней назад. Наверное, этому пальто лет было не меньше, чем самому капитану. Ему опять стало стыдно, что он задерживает пожилую женщину, ветерана войны, в угоду политикам, которые должны вот-вот здесь появиться.

– Стрельнев, – подозвал он своего заместителя, – проводи женщину.

В руке она держала традиционный букетик. Стрельнев привычно поднял металлоискатель, провел им по одежде старушки. Лугаев нахмурился. Старший лейтенант поступил абсолютно правильно, но все равно в этом действии было что-то оскорбительное. Что могла сделать эта несчастная пожилая женщина, едва передвигающая ногами. Лугаев забрал букетик и ощупал проволоку. Все нормально.

– Идите, Лидия Алексеевна. – Он успел прочитать в паспорте ее имя, но не был уверен, что правильно назвал отчество.

– Лидия Андреевна, – поправила она и снова достала свой паспорт.

– Проходите, проходите, – разрешил Лугаев, махнув рукой.

Стрельнев довел ее до монумента. Она положила свой скромный букетик на край постамента и, поклонившись, отошла. Затем засеменила к выходу из сада.

Именно в этот момент Лугаеву сообщили, что делегация во главе со спикером уже находится рядом.

– Стрельнев, – крикнул он, поднимая рацию, – задержи женщину, там сейчас будет делегация.

– Хорошо. – Стрельнев остановил Самойлову, придержав за локоть, и она застыла рядом с ним. – Подождите, пожалуйста, – попросил он.

Большая делегация политиков во главе со спикером Государственной Думы вошла в сад. Члены делегации толпой прошли мимо замерших на месте Стрельнева и пожилой женщины, направляясь к могиле Неизвестного солдата для возложения цветов. Среди них было много узнаваемых лиц – сам спикер, его заместители, руководители постоянных комитетов, известные депутаты. Лугаев с ужасом подумал, что сейчас несчастная женщина обратится к кому-нибудь из них с жалобой или с просьбой. И тогда ему не избежать наказания за то, что он пропустил в сад постороннего человека во время возложения цветов руководством парламента. Но Самойлова стояла не двигаясь. Когда все прошли мимо, она тяжело вздохнула и направилась к выходу. Лугаев был готов ее расцеловать и опять устыдился, что мог так плохо о ней подумать. Эти ветераны честно сражались во время войны и достойно жили после нее. Такая женщина не станет ничего просить, даже увидев перед собой толпу известных политиков. Лидия Андреевна доковыляла до него и мягко поблагодарила: