Ордынский период. Лица эпохи - А. Мелехин

Итак, мы нашли Сартага близ Этилии (в низовьях Волги), в трех днях пути от нее; двор его показался нам очень большим, так как у него самого шесть жен, да его первородный сын имеет возле него их две или три, и у всякой есть большой дом и около двухсот повозок (телег-юрт). Наш проводник обратился к некоему несторианцу по имени Койяку, который считается одним из старших при дворе. Тот заставил нас идти очень далеко к господину, который именуется ямъям. Так называют того, на котором лежит обязанность принимать послов… Мы явились пред домом Сартага, и они подняли войлок, висевший пред входом, чтобы господин мог видеть нас. Затем они заставили причетника и толмача преклонить колена, а от нас этого не потребовали. Затем они очень усердно посоветовали нам остеречься при входе и выходе, чтобы не коснуться порога дома, и пропеть какое-нибудь благословение для Сартага. Затем мы вошли с пением «Salve, regina» («Радуйся, Царица»). При входе же в дверь стояла скамья с кумысом и чашами; тут были все жены его, и сами моалы (монголы), войдя с нами, теснили нас. Упомянутый Койяк подал Сартагу (принесенные Рубруком) курильницу с благовонием, которую тот рассмотрел, бережно держа в руке. После Койяк поднес ему Псалтырь, который тот усердно рассматривал, равно как и жена его, сидевшая рядом с ним. Затем Койяк принес Библию, и тот сам спросил, есть ли там Евангелие. Я сказал, что там есть [не только Евангелие, а] даже все Священное Писание. Он взял также себе в руку крест и спросил про изображение, Христа ли оно изображает. Я ответил утвердительно. Сами несториане и армяне никогда не делают на своих крестах изображения Христа; поэтому, кажется, они плохо понимают о Страстях или стыдятся их. После того Сартаг приказал удалиться окружавшим нас, чтобы иметь возможность полнее рассмотреть наши облачения. Тогда я подал ему вашу грамоту с переводом по-арабски и сирийски… При дворе Сартага были армянские (Hermeni) священники, которые знали по-турецки и по-арабски, и упомянутый товарищ Давида, который знал по-сирийски, по-турецки и по-арабски. Затем мы вышли и сняли наши облачения и пришли писцы и упомянутый Койяк и заставили перевести грамоту… В вечерние часы Койяк позвал и сказал нам: «Господин король (Людовик IX) написал хорошие слова моему господину, но среди них есть некоторые трудноисполнимые, касательно которых он не смеет ничего сделать без совета своего отца (Бат-хана); поэтому вам надлежит отправиться к его отцу». Прежде чем нам удалиться от Сартага, вышеупомянутый Койяк вместе со многими другими писцами двора сказал нам: «Не говорите, что наш господин – христианин, он не христианин, а моал» (монгол), так как название «христианство» представляется им названием какого-то народа. Они превознеслись до такой великой гордости, что хотя, может быть, сколько-нибудь веруют во Христа, однако не желают именоваться христианами, желая свое название, то есть моал (монгол), превознести выше всякого имени; не желают они называться и татарами. Ибо татары были другим народом…

Именно так поступают несториане, прибывающие из тех стран: именно из ничего они создают большие разговоры, поэтому они распространили и про Сартага, будто он христианин; то же говорили они про Мунх-хана и про Гуюг-хана, потому только, что те оказывают христианам большее уважение, чем другим народам; и, однако, на самом деле они не христиане. Что касается до Сартага, то я не знаю, верует ли он во Христа или нет. Знаю только то, что христианином он не хочет называться…»

Последнее «открытие», видно, сильно озадачило и удручило Рубрука; ему было невдомек, что народу, к которому его послал французский король, Чингисханом было завещано: «уважать все исповедания, не отдавая предпочтения ни одному. Все это он предписал, как средство быть угодным Богу (Всевышнему Тэнгри)… Уклонялся он от изуверства, и от предпочтения одной религии другой, и от превозношения одних над другими. Наоборот, ученых и отшельников (религиозных деятелей) всех толков он почитал, любил и чтил, считая их посредниками перед Господом Богом (Всевышним Тэнгри), и как на мусульман взирал он с почтеньем, так христиан и идолопоклонников (буддистов) миловал». При этом принадлежность к какой-то конкретной религии для монголов той эпохи было не главным. Вот почему, как писал монгольский ученый Ш. Бира, «Чингисхан и его преемники, создавая мировую империю, не уделяли большое внимание различным абстрактным религиозным постулатам. Они разработали идеологию, которая, прежде всего, была призвана оправдать их собственную практическую деятельность; их главным стремлением было навязать свою политическую доктрину захваченным странам и народам… Для них первичной всегда была политическая выгода. Не трудно понять, что, ведя войны против исламских и христианских государств… во главу угла ставились их собственные политические и жизненные интересы… Цель их политической доктрины заключалась… в установлении политической диктатуры, в первую очередь ориентированной на интересы и выгоду своего кочевого народа».

Караван-сарай Таш-Рабат был построен в XV веке на месте древнего монастыря IX века

Исходя из этого, как мне думается, «утверждение престола» Золотой Орды за «христианином» Сартагом вряд ли сулило и Руси какие-то особые поблажки, не говоря уже о несбыточных надеждах западноевропейских правителей… Тем более что Сартагу было не суждено занять престол отца. Возвращаясь из Каракорума, он скоропостижно скончался.

Христианские и мусульманские историки по-разному объясняют причину его смерти. Армянский историк Киракос Гандзакеци возлагает ответственность за смерть Сартага на его сородичей-мусульман: «Сартаг прибыл в свои владения во всем величии славы. Его родственники – мусульмане Барака и Баркача (его родные дяди Бэрх и Беркечар) напоили его смертоносным зельем и лишили его жизни. Это было большим горем для всех христиан, а также самого Мунх-хана и брата его Хулагу, правившего всеми областями на Востоке». Мусульманин Джузджани, рассуждая о мусульманском благочестии Бэрха, сообщает «мифическую» версию смерти Сартага: «Сейид Ашраф-ад-Дин рассказывал, что по смерти Бат-хана остался сын его Сартаг, чрезвычайно жестоко и несправедливо обращавшийся с мусульманами. Сартаг (этот) из страны Кипчакской и Саксинской отправился ко двору Мунх-хана, чтобы по милости Мунх-хана сесть на место отца (своего) Бат-хана. Когда он дошел до тамгачских земель Мунх-хана, (то последний) приняв его, отпустил его с почетом восвояси. Приближаясь к своему дяде Бэрх-хану, он (Сартаг) отказался (от посещения его), свернул с дороги и не пошел к своему дяде. Тогда Бэрх-хан отправил людей к Сартагу (сказать ему): «Я заступаю тебе место отца; зачем же ты проходишь точно чужой и ко мне не заходишь?» Когда посланные доставили Сартагу весть Бэрх-хана, то проклятый Сартаг ответил: «Ты мусульманин, я же держусь веры христианской; видеть лицо мусульманское (для меня) несчастие»… Когда такая неподобающая весть дошла до того мусульманского царя Бэрх-хана, то он вошел один в шатер, обмотал шею свою веревкой, прикрепил цепь к шатру и, стоя, с величайшею покорностью и полнейшим смирением плакал и вздыхал, говоря: «Господи, если вера Мухаммедова и закон мусульманский истинны, то докажи мою правоту относительно Сартага». Три ночи и три дня он таким образом рыдал и стонал, совершая обычные обряды, пока (наконец) на четвертый день проклятый Сартаг прибыл в это место и умер. Всевышний наслал на него болезнь желудка, и он (Сартаг) отправился в преисподнюю. Некоторые рассказывали так: заметив на челе Сартага признаки возмущения, Мунх-хан тайком подослал доверенных людей, которые отравили проклятого Сартага, и он сошел в ад…»

Первое упоминание о Сарай-Бату – столице Золотой Орды, появилось в 1253 году в книге странствующего францисканца Вильгельма Рубрука «Путешествие в восточные страны»

Российский востоковед В. В. Бартольд, анализируя свидетельства этих историков, писал: «У того же Джузджани есть рассказ о том, как Сартаг, сын Батыя, будучи христианином, ненавидел своего дядю – мусульманина; с этим рассказом можно связать сообщение армянина Киракоса, который обвиняет Беркая (Бэрха) в отравлении своего племянника. Если эти два князя действительно так враждебно относились друг к другу, то эта вражда, пожалуй, вряд ли может быть объяснена религиозными соображениями. Рубрук опровергает то, что Сартаг принял крещение, однако об этом категорически свидетельствуют сообщения не только сирийских и армянских, но и мусульманских источников (сюда относятся также сообщения обоих независимых один от другого современников – Джузджани и Джувейни). Во всяком случае, Сартаг, имевший, по словам Рубрука, шесть жен и освободивший от налогов, по Киракосу, как мусульманское духовенство, так и христианское, очевидно, так же не был фанатичным христианином, как и Беркай, столица которого, Сарай, в 1261 году стала местопребыванием христианского епископа, – фанатичным мусульманином». Именно об этом свидетельствовал современник тех событий Джувейни: «Хоть и принимают они (потомки Чингисхана) [разные] веры, но от изуверства удаляются и не уклоняются от Чингисхановой Ясы, что велит все толки за один считать и различия меж ними не делать».