Прозрение - Урсула Ле Гуин

— А потом?

— А потом вернулся бы в Аркамант и привез бы с собой много-много новых книг! Наш учитель ведь даже говорить о покупке новых книг не хочет. «Старые надежнее», — надменно поджав губы, передразнил я Эверру. Рис и Сэл захихикали. На этом и закончился наш разговор о свободе, которую мы толком даже и вообразить себе не могли.

И духу того чудесного места мы никакого подношения не оставили — если только память не является чем-то вроде подношения.

А на следующее лето наша жизнь на ферме была внезапно прервана слухами о грядущей войне.

Мы прибыли в Венте, как обычно, с родственниками из Херраманта, и в первый же вечер все вдевятером отправились к нашей крепости на холме, ожидая вновь увидеть ее в руинах. Но, хотя зимние дожди и нанесли некоторый ущерб рву и земляному валу, стены и башни стояли прочно и, как нам показалось, были даже слегка надстроены. Должно быть, кто-то из деревенских ребятишек решил превратить наш Сентас в свое убежище и взял на себя заботу о нем. Умо и Утер негодовали больше всех; им казалось, что теперь наша крепость «загажена этими скотами», но Астано сказала решительно:

— Это даже хорошо; теперь, возможно, она так и останется стоять здесь.

Око и Умо были единственными из девочек, вместе с нами принимавшими участие в расчистке рва и укреплении земляного вала и частокола; они вообще работали в крепости больше всех. Астано и Сотур большую часть времени вынуждены были оставаться в доме вместе с женщинами, а мы, мальчишки, несколько утратив интерес к Сентасу, предпочитали заниматься другими делами. Например, мы с Тибом плавали, ловили рыбу и ходили в ту дубовую рощу — иногда с Сэл, когда она могла уйти из дома, иногда с Рис, но чаще вдвоем. К тому же у меня совершенно неожиданно появился новый друг.

Как-то раз я помогал Око и Умо восстанавливать частокол в Сентасе, а потом пошел домой через виноградник; стояла полуденная жара, в траве пронзительно трещали кузнечики и стрекотали цикады, словно опьяненные солнечным светом и теплом. Я заметил, что кто-то из работников идет мне навстречу по соседнему междурядью, то и дело скрываясь за высокими лозами, на которых уже начинали наливаться виноградные грозди. Когда мы поравнялись и уже должны были разойтись в разные стороны, он вдруг остановился, поклонился и сказал: «Ди». Именно так деревенские жители уважительно обращались к хозяевам — не по имени, а просто «господин».

Удивленный, я тоже остановился и внимательно посмотрел на него сквозь переплетение мощных лоз. Я узнал его: это был Коуми, тот парнишка, что со своим лошаком помог нам подняться на вершину высокого холма и так здорово пел, когда мы сидели вечером у костра. Теперь он сильно повзрослел, и я бы, пожалуй, принял его за взрослого мужчину, если бы не был с ним знаком раньше. На щеках у Коуми уже прорастала бородка, черты худого сумрачного лица стали резкими. Я назвал его по имени, и он явно удивился и обрадовался, что я его помню. Некоторое время он стоял молча, потом сказал:

— Надеюсь, мы все ваши камни сложили как полагается?

— О да, получилось просто прекрасно! — заверил я его.

— Это кто-то из ребят Мерива тогда все там разломал…

— Ничего. Это же просто игра. — Я не знал, что еще сказать этому мрачному парню. Он говорил с таким сильным акцентом, что я не сразу его понимал, и от него жутко несло застарелым потом, хотя мы стояли на расстоянии четырех или пяти футов друг от друга. Он был босиком, и его темные загрубелые подошвы упирались в землю, точно крепкие корни виноградной лозы.

Мы довольно долго молчали, и я уж хотел попрощаться и пойти домой, но тут Коуми предложил:

— Если хочешь, я покажу тебе одно отличное место для рыбалки.

В то лето я очень часто ходил ловить рыбу. Мыс Тибом слышали, что в тех местах есть такие ручьи, где местное жители ловят форель, но нам ни разу не удавалось такое место найти. Я дал понять, что меня подобное предложение чрезвычайно интересует, и Коуми быстро сказал:

— Хорошо. У каменной крепости сегодня вечером, — И тут же решительно зашагал прочь.

Хоть меня и одолевали некоторые сомнения, но вечером я все же пошел на Холм Сентаса, убедив себе, что если Коуми все-таки не придет, то неплохо будет немного помочь Око и Умо. Но не успел я подняться на холм, как заметил его, быстро идущего через виноградник, и пошел ему навстречу. Мы свернули и молча двинулись вдоль ручья, окаймлявшего холм, к тому месту, где этот ручей соединялся с другим, более широким. Затем мы еще с полмили пришли по берегу этого ручья, и в итоге едва заметная тропинка, что вилась в зарослях ивы, ольхи и лавра, привела нас к подножию очередного холма, где ручей, падая с небольшой высоты вниз, образовал несколько глубоких заводей, окруженных массивными валунами. Вода в этих заводях казалась неподвижной, течение почти не ощущалось. Мы дружно вытащили свою нехитрую рыболовную снасть, молча насадили наживку и, выбрав себе по валуну, забросили лески в темную воду озерца. Вечер был теплый, безветренный; сейчас, в середине лета, до заката оставался еще по крайней мере час, и солнечный свет, просачиваясь сквозь листву, падал на воду мягкими косыми полосами. Крошечные мошки плясали над поверхностью воды и исчезали в тени под высокими берегами. Уже через минуту у меня клюнуло, И я, сам себе не веря, вытащил великолепную рыбину, покрытую розовыми пятнышками и весившую фунта три или четыре. Я понятия не имел, что мне делать с таким роскошным уловом, и ошарашенно посмотрел на Коуми. Тот усмехнулся, сказал: «Новичкам везет» — и снова забросил свою лесу.

Клевало отлично, и мы то и дело вытаскивали из воды форель. Я все сильнее испытывав приязнь и благодарность к этому худому, молчаливому, загадочному юноше, а он ко мне почти и не поворачивался, и я так и не мог понять, почему он потянулся ко мне, чем я ему понравился. Как, несмотря на довольно-таки враждебные отношения, существовавшие между деревенскими рабами и нами, жителями города, он догадался, что мы можем стать друзьями, несмотря на огромную разницу в наших познаниях и опыте? Но в тот вечер мы с ним действительно подружились, хотя почти не разговаривали. Видимо, оба чувствовали в этом молчании некое взаимное доверие.

Когда за деревьями погасли последние темно-красные отблески заката, мы собрата свой улов. У Коуми была с собой плетеная сумка, и я положил туда свою рыбу — ту первую большую рыбину и еще две поменьше. Он тоже поймал несколько форелей и еще одну рыбу с узким телом и свирепой мордой, наверное, щуку. Затем мы вновь прошли по уже невидимой в сумерках лесной тропке, и, когда добрались до виноградника, стало совсем темно. Выйдя на ведущую в поместье дорогу, я сказал:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});