Острые предметы - Гиллиан Флинн

– Сегодня я относительно свободна, – сказала я. – Кстати, я не знала, что ты общаешься с семьей Нэш и дружила с Энн.

Я чувствовала себя немного виноватой за недавнюю перепалку по поводу ее привязанности к девочке. Я не слишком переживала из-за того, что обидела маму, но было весьма неприятно осознавать, что она в чем-то может быть права.

– Хм… В следующую субботу к нам с Аланом придут гости. Мы их пригласили еще до того, как узнали, что ты приедешь. Впрочем, мы об этом и не знали, пока ты не приехала.

На поднос упала еще одна роза.

– Я думала, ты была едва знакома с девочками. Я не понимала…

– В общем, это будет приятная летняя вечеринка, к нам придут очень приличные люди. Тебе нужно платье. Ты, конечно, не привезла с собой платье?

– Нет.

– Ладно, значит, сегодня и наверстаем упущенное. Ты с нами уже неделю, я думаю, пора. – Она положила на поднос последний цветок. – Гейла, можешь их выкинуть. Срежем потом для дома хороших цветов.

– Мама, я поставлю эти розы в своей комнате. Мне они нравятся.

– Они негодные.

– Мне все равно.

– Камилла, я их все осмотрела – эти цветы плохие. – Она бросила ножницы на землю и стала вырывать куст из земли.

– А для меня они хороши. Я же себе их возьму.

– Ох, посмотри. Поранилась из-за тебя.

Мама по казала исколотые шипами руки: по запястьям текли густо-красные струйки. Конец разговора. Она направилась к дому, Гейла пошла за ней, я за Гейлой. Ручка двери была липкой от крови.

Алан перевязал маме руки, не скупясь на бинты, и когда на крыльце мы чуть было не споткнулись об Эмму, которая опять играла в кукольный дом, Адора, шутливо дернув ее за косичку, велела ей ехать с нами. Она послушно пошла за нами, и я все ждала, что она снова пройдется мне по пяткам, но пока Адора была рядом, сестра этого делать, конечно, не стала.

Адора предложила мне сесть за руль ее голубого кабриолета, и мы поехали в Вудберри, в котором было целых два дорогих бутика. Она попросила меня не опускать верх машины. «А не то мы простудимся», – сказала она, заговорщицки улыбаясь Эмме. Сестра, сидевшая за мамой, состроила мне рожицу, когда я встретилась с ней взглядом в зеркале заднего вида. Она то и дело поглаживала маме волосы – так легко, что мама не чувствовала.

Когда я остановила мамин «мерседес» у ее любимого магазина, она слабым голосом попросила открыть перед ней дверь машины. Это было первое, что она сказала мне за двадцать минут. Вот как мы наверстываем упущенное. Потом я открыла ей дверь магазина, и вслед за трелью звонка послышалось приветствие продавщицы.

– Адора! – воскликнула она радостно, потом нахмурилась: – Боже мой, дорогая, что у тебя с руками?

– Случайно поранилась, честное слово. Пока выполняла кое-какую работу по дому. Сегодня схожу к врачу.

Конечно. Она к врачу побежит, даже если пальчик иголкой уколет.

– Что случилось?

– Ой, не хочу об этом говорить. Познакомься с моей дочерью, ее зовут Камилла. Приехала к нам в гости.

Продавщица взглянула на Эмму, затем нерешительно улыбнулась мне.

– Камилла? – Потом, спохватившись: – Я совсем забыла, что у тебя еще одна дочь. – Она понизила голос до шепота, словно говорила о чем-то неприличном. – Наверное, она пошла в отца, – продолжила она, вглядываясь мне в лицо, точно я кобыла, которую она собралась покупать. – Эмма так похожа на тебя, и Мэриан тоже, если судить по фотографиям. А вот она…

– Действительно, она не очень похожа на меня, – согласилась мама. – У нее и цвет волос, как у отца, и скулы. Характер тоже его.

Я впервые слышала от мамы такие подробности о своем отце. Интересно, подумала я, сколько продавщиц вот так случайно узнают о нем разные вещи? Я представила, как опрашиваю всех продавцов на юге Миссури, чтобы у меня сложилось хотя бы смутное представление об этом человеке.

Мама взъерошила мне волосы забинтованной рукой.

– Хотим купить моей душечке платье. Что-нибудь яркое. А то она все время носит черное и серое. Четвертый размер.

Продавщица, такая худая, что кости выпирали у нее под юбкой, как оленьи рога, принялась прокручивать круглые стояки с одеждой, набирая в охапку платья разных цветов: зеленые, голубые и розовые.

– Вот это тебе пойдет, – сказала Эмма, протягивая маме майку в золотых блестках.

– Эмма, брось, – ответила мама. – Это безвкусица.

– Я вправду похожа на отца? – не удержалась я от вопроса, чувствуя, что краснею от собственной дерзости.

– Так и знала, что этого ты не пропустишь, – сказала она, подкрашивая губы перед зеркалом на стене. Бинт у нее на руках, как ни странно, все еще оставался чистым.

– Мне просто интересно: никогда не слышала, чтобы мой характер напоминал тебе…

– Я думаю, что у тебя характер человека, очень непохожего на меня. И конечно, ты не в Алана пошла – значит, полагаю, в своего отца. Все, довольно об этом.

– Мама, я просто хотела знать…

– Камилла, полюбуйся, из-за тебя опять идет кровь. – Она показала мне руки: теперь на бинте проступили красные пятна. Мне хотелось вцепиться ей в лицо. Продавщица с охапкой платьев подскочила к нам.

– Вот это берите – не пожалеете. – Она показала бирюзовый сарафан с оголенными плечами. – А малышке ничего не хотите купить? – спросила она, кивая в сторону Эммы. – Я, может быть, подобрала бы ей что-нибудь из одежды самых маленьких размеров.

– Эмме всего лишь тринадцать лет. Она еще мала для взрослых нарядов, – ответила мама.

– Только тринадцать, бог ты мой! Я все забываю. Она выглядит намного старше. Тебе, наверно, очень тревожно сейчас, когда в Уинд-Гапе творится такое.

Мама обняла Эмму за плечи и поцеловала в макушку.

– Иногда думаю, я этого не переживу. Хочется запереть ее где-нибудь и не выпускать.

– Угу, в подвал, как Синяя Борода своих жен, – пробурчала Эмма.

– Нет, в башню, как Рапунцель, – сказала мама. – Ну, Камилла, покажи сестре, какой ты можешь быть красивой.

Она повела меня в примерочную, молча, с торжествующим видом. Пока она сидела рядом за шторой, я стояла в комнатке с зеркальными стенами, недоуменно просматривая наряды. Платья с короткими рукавами и без рукавов, сарафаны на бретельках… Очевидно, мама решила меня наказать. Я выбрала розовое платье с рукавами три четверти и, быстро сняв блузку и юбку, надела его. Вырез оказался глубже, чем я думала: во флуоресцентном свете ламп слова у меня на груди казались распухшими, как будто под кожей черви прорыли туннели. «Плач», «молоко», «обида», «кровь».

– Камилла, покажись.

– Ох, это не подходит.

– Дай посмотреть.

На бедре запылало «унижение».

– Лучше примерю другое. – Я порылась в остальных платьях. Все такие же открытые. Снова глянула на себя в зеркало. Страшное зрелище.

– Камилла, открой дверь.

– Что там у Камиллы? – звонким голосом спросила Эмма.

– Мне эти платья не годятся.

Боковую молнию заело. На голых руках ярко горели малиновые и багровые рубцы. Даже не глядя на себя в зеркало, я видела их отражение – все мое тело было как один сплошной ожог.

– Камилла! – резко крикнула мама.

– Почему она ничего нам не показывает?

– Камилла!

– Мама, ты же видела платья и сама знаешь, почему они не подходят, – упорствовала я.

– Дай посмотреть.

– Мама, а мне можно померить? – вкрадчиво попросила Эмма.

– Камилла…

– Ладно, смотрите. – Я распахнула дверь.

Мама, чье лицо было на уровне моей шеи, поморщилась.

– О господи.

Я чувствовала на себе ее дыхание.

Она протянула забинтованную руку, будто хотела коснуться моей груди, потом уронила ее. Эмма за ее спиной скулила, как щенок.

– Посмотри, что ты с собой наделала, – сказала Адора. – Ты только посмотри!

– Я вижу.

– Ну и как, нравится? Надеюсь, ты можешь себя терпеть.

* * *

Она закрыла дверь, и я начала срывать с себя платье, но оно не расстегивалось. Тогда я стала яростно дергать ткань, пока зубцы молнии не раздвинулись и мне не удалось стянуть платье вниз. Наконец я вылезла из него, крутя бедрами, на которых от войны с застежкой остались розовые царапины. Потом я скомкала платье, заткнула им себе рот и закричала.

В зале слышался мамин ровный голос. Когда я вышла, продавщица заворачивала кружевную блузку с длинными рукавами и высоким воротником и юбку длиной до лодыжек. Эмма, глаза которой покраснели, поглядывала на меня оторопевшим взглядом, потом вы шла, чтобы ждать нас у машины.

Когда мы приехали домой, я понуро поплелась за Адорой в прихожую, где в делано-небрежной позе стоял Алан, засунув руки в карманы льняных брюк. Она торопливо пробежала мимо него к лестнице.

– Как ваша поездка? – крикнул он ей вслед.

– Ужасно, – жалобным голосом отозвалась она.

На втором этаже хлопнула дверь. Алан хмуро посмотрел на меня и пошел наверх утешать маму. Эммы не было, уже куда-то убежала.

В кухне я попыталась открыть ящик со столовыми приборами. Хотела взглянуть на ножи, которыми когда-то резалась. Я не собиралась делать это сейчас, хотелось только прикоснуться к лезвию. Я уже по чти почувствовала, как нож медленно прижимается к подушечкам пальцев, почти ощутила, как кожа перед порезом слегка натягивается под его острием.