Острые предметы - Гиллиан Флинн

Пока миссис Кин отошла на кухню, я осмотрелась по сторонам. Теперь, когда мебель расставили по местам, комната выглядела совершенно иначе. На столе, недалеко от меня, увидела фотографию детей Кин. Оба в джинсах и красных свитерах стояли, прислонившись к большому дубу. Он улыбался, так смущенно, словно делал что-то такое, о чем лучше не говорить. Натали была раза в два ниже его; ее лицо было решительно-серьезным, как с фотографии позапрошлого века.

– Как зовут вашего сына?

– Джон. Это очень милый, добрый мальчик. Я всегда им гордилась. В этом году он окончил школу.

– Значит, теперь выпускные экзамены сдают раньше. Мы-то учились до июня.

– Хм… Ну и хорошо, что каникулы теперь длиннее.

Я улыбнулась. Она улыбнулась в ответ. Я села и стала пить воду. Не могла вспомнить, что Карри советовал делать дальше, после того, как хитростью проберешься в чужой дом.

– Я ведь еще не представилась. Я Камилла Прикер, корреспондент «Чикаго дейли пост», помните? Мы на днях говорили с вами по телефону.

Улыбка стерлась с ее лица, челюсти напряглись.

– Надо было сразу это сказать.

– Я понимаю, как вам сейчас тяжело, но все же можно задать вам несколько вопросов?

– Нельзя.

– Миссис Кин, мы хотим справедливости для вашей семьи, поэтому я к вам и пришла. Чем больше мы расскажем людям…

– Тем больше газет вы продадите. Как все это гадко, как мне все это надоело! В последний раз говорю: не приходите больше сюда. И не звоните. Мне совершенно нечего вам сказать. – Она встала и нависла надо мной. На ней были те же деревянные бусы с большим красным кулоном в виде сердца, который качался у меня перед глазами, будто гипнотический маятник. – Вы паразит! – зло выпалила она. – Вы мне отвратительны. Надеюсь, однажды вы поймете, как вы мерзки. Теперь, пожалуйста, уходите.

Она прошла за мной до двери, будто поверить не могла, что я уйду, и ей надо было видеть, как я переступаю порог. Потом захлопнула за мной дверь с такой силой, что звякнул дверной звонок.

Я стояла на крыльце, красная от стыда, представляя себе, что колье с сердцем было бы прекрасным элементом статьи, и тут увидела, что на меня смотрит девушка из красного кабриолета. Юноша куда-то ушел.

– Вы Камилла Прикер? – спросила она.

– Да.

– Я вас помню, – сказала девушка. – Когда вы жили здесь, я была маленькой, но мы все вас знали.

– Как вас зовут?

– Мередит Уилер. Вы, наверно, меня не помните, вы были старшеклассницей, а я – совсем еще мелюзгой.

Подруга Джона Кина. Фамилия была знакомой – это фамилия одной из маминых подруг, – но саму ее я не помнила. Ах, ну да, ей было лет шесть-семь, когда я отсюда уехала. Но я не удивилась, что меня она по мнит. Младшие девочки в Уинд-Гапе фанатично следили за жизнью старших; им всегда было любопытно, кто встречается с чемпионом по футболу, кто королева школьных балов, кто пользуется наибольшим успехом. Фаворитками менялись, как бейсбольными карточками. До сих пор помню Сиси Уят, которая была королевой школьных балов, когда я училась в средних классах. Помню, однажды она со мной поздоровалась, и потом я купила одиннадцать губных помад, пытаясь подобрать похожую на ту, которой в тот день были накрашены ее губы.

– Я вас помню, – соврала я. – Поверить не могу, что вы уже водите машину.

Она засмеялась, – видимо, мое внимание было ей лестно.

– Вы теперь репортер?

– Да, работаю в Чикаго.

– Я попрошу Джона, чтобы он с вами поговорил. До связи!

Мередит подкрасила губы и уехала. Видимо, довольная собой («До связи!») и совсем не думая об убитых десятилетних девочках, о которых пойдет разговор.

* * *

Я позвонила в главную скобяную лавку Уинд-Гапа – ту, рядом с которой была найдена Натали. На этот раз я не представилась, а сказала, что хочу сделать ремонт в ванной, может быть поменять плитку. Так, чтобы плавно перейти на тему убийств.

– Наверно, многие сейчас заботятся о безопасности своих домов, – предположила я.

– Это верно. За последние дни у нас купили много замков с цепями и двойными засовами, – сипло ответил хозяин магазина.

– Правда? И сколько же вы продали?

– Штук тридцать-сорок.

– И полагаю, как правило, их покупают семейные люди, особенно с детьми?

– Да. Есть ведь чего бояться. Страшно, конечно. Мы собираем пожертвование семье Натали, сколько сможем… – Он помолчал. – Пойдемте, я покажу вам образцы плитки.

– Да, хорошо. Спасибо.

Теперь можно вычеркнуть одно дело из моего репортерского ежедневника – причем здесь никто меня оскорблять не стал.

* * *

Ричард назначил мне встречу в «Гриттис», так называемом семейном ресторане с салат-баром, где было все, кроме салатов. Впрочем, в конце стойки стояла мисочка с листовым салатом, блеклым и забрызганным жиром, – видимо, о нем вспомнили только в последний момент. Когда я торопливо вбежала, опоздав на двадцать минут, Ричард заигрывал с хорошенькой упитанной официанткой. Эта девушка, чье лицо было круглым, как пирожок – один из тех, что лежали на вращающейся тарелке за ее спиной, – казалось, не замечает, что я жду, перетаптываясь с ноги на ногу. По всей видимости, раздумывала, сможет ли завлечь Ричарда, и уже готовилась написать об этом в своем дневнике, когда придет домой.

– Прикер, – сказал он, не отводя взгляда от девушки, – надо же так опаздывать! Хорошо, что здесь была Джоэнн, она меня пока немножко развлекла.

Девушка хихикнула, хмуро глянула на меня, потом проводила нас за столик в углу и бросила передо мной засаленное меню. На столе оставались круги от бокала и тарелки предыдущего посетителя.

Потом официантка вернулась и протянула мне стакан воды величиной с наперсток, а Ричарду – бокал газировки с сиропом, размером с ведро.

– Вот, Ричард, я ничего не забываю – видите?

– Поэтому ты моя самая любимая официантка, Кэти.

Мило.

– Камилла, привет! Я уже слышала, что ты в Уинд-Гапе.

Эти слова мне были уже поперек горла. Вглядевшись в официантку, я узнала в ней бывшую одноклассницу. Мы с ней полгода дружили в выпускном классе, пока встречались с двумя закадычными друзьями. Моего парня звали Фил, ее – Джерри, это были заядлые спорт смены: осенью они играли в футбол, зимой занимались борьбой и круглый год устраивали гулянки в подвале у Фила. Мне вспомнилось, как мы с Кэти сидели на корточках перед домом, держась за руки, чтобы сохранить равновесие, и писали прямо за стеклянной дверью. Мы были такими пьяными, что не хотели подниматься в туалет на второй этаж, было стыдно показаться маме Фила на глаза. Помню, Кэти рассказывала, что она занималась с Джерри сексом на бильярдном столе. Вот почему стол был таким липким.

– Привет, Кэти, рада тебя видеть. Как дела?

Она всплеснула руками и посмотрела вокруг:

– Ты, наверно, сама понимаешь. К тому же ты ведь поэтому и приехала, да? Тебе привет от Бобби. Бобби Киддера.

– Ах да! Господи… – Я и забыла, что они женаты. – Как он поживает?

– По-старому. Приезжай к нам как-нибудь в гости. Если у тебя будет время. Мы живем на улице Фишер.

Я представила, как сижу в гостиной у Бобби и Кэт Киддер. Громко тикают часы, и я думаю, что сказать. Говорила бы в основном Кэти. Как всегда. Это такой человек: она скорее будет читать вслух уличные вывески, чем молчать. Бобби, если он не изменился, напротив, молчалив, но дружелюбен. Этого парня мало что интересовало; только если речь заходила об охоте, в его серо-голубых глазах загорался огонек. В школьные годы он хранил копыта всех подстреленных им оленей, парочку свежих трофеев всегда носил в карманах и при каждом удобном случае барабанил ими по любой твердой поверхности. Мне всегда казалось, что это азбука Морзе мертвых оленей, запоздалый сигнал бедствия будущей оленины.

– Ну что, ребята, будете что-нибудь заказывать?

Я попросила принести пива, в ответ на что Кэти надолго замолчала. Потом она оглянулась и посмотрела на часы на стене.

– Э-э-э-э… Вообще, до восьми вечера мы спиртное не продаем. Но я попробую, в память о добрых старых временах, принести тебе одну бутылочку, втихую, хорошо?

– Ну, мне не хотелось бы, чтобы у тебя были проблемы из-за меня.

Нелепые деспотические правила – это как раз в духе Уинд-Гапа. Если бы до пяти не продавали – куда ни шло. Так нет, кому-то обязательно надо заставить вас ждать до восьми, чтобы вы чувствовали себя виноватыми.

– Да ладно, брось. Давненько мне не приходилось делать что-то настолько интересное.

Кэти ушла воровать для меня пиво, а мы с Ричардом прошли к барной стойке и набрали себе в тарелки разной еды: стейков, кукурузной каши, картофельного пюре. Ричард также взял кусок тряского желе, которое стало таять, едва мы вернулись за столик. На подушке моего сиденья уже лежала бутылка пива, принесенная Кэти.

– Вы всегда пьете так рано?

– Это всего лишь пиво.

– Когда вы вошли, от вас уже пахло спиртным, хоть вы и жевали драже. Я думаю, «Винтергрин»?

Он улыбнулся, словно спрашивал просто так, из любопытства, вовсе и не думая меня осуждать. Бьюсь об заклад, что на допросах он был великолепен.