Ее последний герой - Мария Метлицкая

Все остальное – потом.

Короче, полетели. Ура.

* * *

Почему-то вспомнилось, как они летели с Ирмой на море. Куда? Конечно, в Сочи. Выбор был невелик. Он был влюблен в нее, а она позволяла ему быть влюбленным. Такая была тогда, в самом начале романа. Ирме было уже почти тридцать, а выглядела так, что все сворачивали шеи – на пляже, на улице, в ресторане.

Он увел ее от «хорошего» мужа, большого начальника от культуры. При нем Ирма жила как богиня. Актерских амбиций у нее, кстати, было немного. Наверное, потому, что твердо знала: все будет именно так, как она захочет. И вправду, все было именно так, она решала, будет она сниматься или не стоит и напрягаться.

Муж ее, слывший в народе подкаблучником, жену боялся отчаянно. А вот на службе все трепетали как раз от него. Злобный был мужичонка, злопамятный. Интриган отменный. Внешне – типичный чинуша. Полноватый, с залысиной, тщательно укрытой тремя редкими прядями поперек потной головы. С перхотью на воротнике черного в любое время года костюма. Все подшучивали над его ботиночками, размера примерно тридцать седьмого. Прозвали его «Петя на копытах».

Как могла огненная красавица Ирма спать с этим потным упырем? Могла. Долго перечислять почему. Все эти возможности и зоны влияния. Квартира в сто с лишним метров в Доме на набережной, балкон размером с хороший пляж. Большой черный автомобиль, телефонный аппарат цвета слоновой кости с пустым диском. Говорили, что этот аппаратик он протирал самолично, не доверяя уборщице. Еще говорили, что жене ноги моет и потом воду пьет, а потом торопит милую в спальню. Потому что заводится от этого страшно. Она, мол, уступает: боязно, вдруг кормилец помрет.

Он действительно помер через пару недель после того, как узнал, что красавица Ирма его бросает и уходит – к кому? – к пьянчуге и ничтожеству Городецкому. Неправда, Городецкий, конечно, пил, но пьяницей не был.

Этот шибздик успел его ухватить за грудки в темных коридорах «Мосфильма» и прижать к стене; брызжа слюной, сначала умолял вернуть ему «его девочку, его жизнь», плакал, а потом прямо пугал и угрожал. Городецкий его оттолкнул: во-первых, он уже ничего не боялся, а во-вторых, был сильно влюблен. А влюбленным, как известно, море по колено.

Но помер Ирмин муж своевременно: не успел навредить. Потом многие выражали Илье благодарность – от такого дерьма избавил, не приведи господь. Ирма, кстати, на похороны не пошла. Сказала, что видеть это свиное рыло ей не под силу. Боится, что плюнет в гроб.

– А что ж не ушла? – удивился любовник.

– Объяснить? – Ирма недобро прищурила зеленый ведьминский глаз.

– Не стоит, – дрогнул он.

Зачем знать подробности, когда собираешься стать «страшно счастливым» или хотя бы побыть им. Чувствовал, что, видимо, ненадолго, но надеялся.

Их семейная жизнь, как ни странно, сложилась, к общему удивлению. Ирма вдруг притихла, отложила свои скандалы, забыла про претензии и – превратилась в обычную бабу. Смирную, терпеливую, ждущую мужа с работы в уютном халатике, кухонном фартуке и плюшевых тапках. Впервые в жизни она с удовольствием принялась готовить. Что-то получалось, что-то нет – и в эти моменты она расстраивалась до слез и становилась похожей на маленькую несчастную девочку, у которой отобрали леденцового петушка. Она протирала пыль, перемывала посуду, с упоением чистила щеткой ковры. И все это весело напевая, с таким увлечением, что он замирал в дверях от умиления и удивления. Такую Ирму, тихую, милую, домашнюю и уютную, он обожал еще больше.

Метаморфозы объяснялись просто: она тоже влюбилась. Наверное, впервые в жизни. После всех шатаний, приключений, разрушительных женских компромиссов, желаний пристроиться и устроиться – сжав зубы, лягу с тем, с кем будет надо, – она обнаружила, что с Городецким все было совершенно не так. Не по надобности, не по принуждению. Здесь все было по любви. Короче говоря, с ней случилось то, во что она абсолютно не верила. Только сейчас, когда ей было уже за тридцать, она узнала, как это – любить человека. Как просыпаться и засыпать с любимым. Как тосковать по нему, когда он в отъезде. Как ревновать его к молодым и хорошеньким, как наполняться счастьем, когда он шепчет тебе слова любви или просто хвалит твой суп и котлеты.

Городецкий тоже был ошарашен – ведь зацепила она его совершенно другим. Он желал другой Ирмы, рыжеволосой стервы, ведьмы, сводящей с ума всех мужиков подряд. А эта тихая девочка с хвостом на затылке…

Тут еще обнаружилось, что у нее большая близорукость. И его женушка нацепила на нос очки.

– Какая ты смешная, – удивился он.

А она обиделась. Потому что слишком хорошо понимала мужские интонации. Да и про все остальное тоже кое-что знала, даже больше, чем бы хотелось.

Он очень любил ее. Как друга, но она перестала ему нравиться как женщина. Походы налево возобновились. Не то чтобы часто, но грешки случались. А она вила гнездо, штудировала кулинарные книги, любила прилечь после обеда. Полнела, грузнела, перестала интересоваться тряпками. Не желала выходов в свет («А что я там нового увижу?»), не слишком жаловала гостей («Мне никто не нужен, кроме тебя. Да и все они… Ну ты же все знаешь, завидуют…»).

Однажды на юбилее какого-то приятеля в Доме кино, куда они отправились, разумеется, вместе, он уловил еле слышный шепоток и шуршание за спиной. Оглянулся и понял: обсуждали Ирму. Пораженные, качали головами и удивлялись. Обабилась, разжирела, запустила себя, словом, курица курицей. А ведь какая была баба! Ирма, кстати, в тот вечер выглядела очень неплохо: укладка, новое платье, на высоких каблуках.

Он тогда словно взглянул на нее со стороны. Они были правы, это не Ирма. Точнее, не та Ирма, от той, прежней, остались только рыжие волосы и зеленые глаза. Но кто их видел за стеклами очков?

Его жена с аппетитом уплетала какой-то салат. Рядом сидела ее бывшая приятельница, известная актриса, и с нескрываемым любопытством, брезгливостью и даже презрением, словно мышь или жабу, разглядывала подругу. Городецкий скривился и решил дома поговорить с женой.

Потом та самая бывшая подруга пригласила его на танец. Заиграла музыка, и эта тонкая, словно лоза, красотка и известная искусительница прижалась к нему маленькой и твердой грудью и зашептала в ухо:

– Чудеса, Городецкий! Что ты с ней сделал? Сгораю от любопытства. Может, заглянешь как-нибудь и расскажешь?

И, умелая стерва, кончиком острого жаркого языка чуть дотронулась до его мочки.

Он вздрогнул, сглотнул слюну и хрипло ответил:

– Загляну, а то как же! Тебя пропустить – просто грех!

Домой они вернулись в разных настроениях: она – в замечательном («Все было так вкусно! А торт ты попробовал?»), он – в отвратительном. Решил разговор отложить на завтра.

А назавтра она сообщила ему о беременности. И разговор не случился. Потому что очень обрадовался известию и твердо решил, что на всех наплевать. В конце концов, они счастливы!

А к той актрисе он, разумеется, заглянул. Спустя пару дней – пережив первую радость от будущих перемен в семейной жизни. «Бывшая подруга» его не разочаровала – такая была… гуттаперчевая, словно циркачка.

А настоящая циркачка случилась чуть позже, года через два. И тоже была гибкая, стерва! Даже гибче балерины, что была перед ней. Правда, недолго встречались, всего-то раз пять. Да и бог с ней.

Сына назвали Артур. Так звали Ирминого отца, давно обрусевшего латыша.

Мать из Ирмы получилась тоже отменная, немного сумасшедшая. Как орлица над орленком – это как раз про нее.

Он тогда много времени проводил в экспедициях – именно в те годы он много, почти без перерыва снимал. Приезжая домой, умиленно наблюдал одну и ту же картину: воркующая жена и маленький сын, точная его копия. Мальчик его боялся: только привык к отцу – и снова приходилось отвыкать. Городецкий видел, как, растворенная в сыне, жена почти его не замечает. Приехал? Здорово! Проходи и располагайся! Голоден? Сейчас накормлю. Она не отказывала ему во внимании, но внимание это было каким-то рассеянным. Он отчетливо понимал, что у Ирмы – своя жизнь, в которой ей уютно вдвоем с сыном. Что делает мужчина, который чувствует себя слегка лишним? Вот именно. Он заводит очередной роман.

Счастливая жизнь Городецкой Ирмы оборвалась на трассе. Они торопились на море, вели машину поочередно. Наступила очередь Ирмы. Он мирно спал на заднем сиденье, а рядом возился пятилетний Артур.

Когда, несмотря на уговоры матери не делать этого, мальчик открутил ручку заднего окна, Ирма резко обернулась, чтобы остановить расшалившегося сына. Если бы… Если бы он не заснул так крепко… Если бы расшалившийся сын послушал мать и отпрянул от раскрытого окна… Если бы навстречу не несся грузовик с похмельным водителем, ехавшим с поминок кума… Утешало одно: Ирма, не почувствовав боли и ничего не поняв, умерла мгновенно, в долю секунды.