Черный археолог из будущего. Дикое Поле - Анатолий Спесивцев

«Господи! Да что ж это такое! Чуть сам себя не убил. Боженька, за что ж ты, всеблагий и милосердный меня наказываешь?»

Ох, мало походило реальное бытие в должности наказного гетмана на прежние грёзы Пилипа. Совсем, если честно говорить, не было похоже. В который раз он начал сетовать по этому поводу про себя. А ведь какие грандиозные усилия он приложил к получению заветной булавы, сколько денег на угощение казаков, подкуп старшин потратил. А уж как он радовался, что удалось, в самый последний момент опередить уже потянувшегося к булаве старого врага, Васюринского! Тогда он прикидывал, удастся ли отправить характерника в ад (где ему и место!) до прибытия в Черкасск, или придётся отложить это приятное дело на путь от Дона до Персии.

«Господи, ты, Боже мой, каким я наивным мечтателем был. Да чтоб его в ад загнать полк святых во главе с кем-то из апостолов нужен. Или, лучше, архангелов. Пусть не архистратигом Михаилом, а, например, Гавриилом. Иначе, при такой-то поддержке нечистой силы, он скорее меня с этого света сживёт. Семь покушений и ни одной раны. Зато из покушавшихся при мне никого не осталось. Все сгинули. Если не во время покушения, то, как Юзеф, позже. Иисусе сладчайший, помоги своему верному рабу! Пошли смерть этому колдуну проклятому, сковородка в аду для которого, наверное, давным-давно перекалилась. Инвентаря для пыток, конечно, у чертей хватает, но он же твоему делу на Земле мешает!»

Всё в этом походе, где Пилип впервые был главным, пошло наперекосяк. Казаки, избравшие гетманом его, Пилипа, слушались с куда большей охотой проклятого колдуна. И было понятно, прикажи гетман казнить характерника, большинство запорожцев этому воспротивится. Скорее они своего наказного гетмана по навету знаменитого куренного повесят. Или, не дай Бог, в Днепр в мешке бросят.

От этой мысли у него по коже побежали мурашки, будто холодная днепровская вода уже сомкнулась над его головой. Пилип встал и достал из погребка бутылку токайского, отсёк её горлышко ударом сабли и вылил прямо себе в горло сразу половину содержимого. Облив при этом лицо и одежду, и не почувствовав ни изысканного аромата, ни великолепного букета дорогого вина. Не оказало вино на него и пьянящего, успокаивающего действия. Взвинченные нервы требовали чего-то более серьёзного, чем лёгкое вино, а должность гетмана употреблять одурманивающее в походе не позволяла. Тяжела не только шапка Мономаха, но и гетманская булава.

Успокоиться Пилип смог только к утру, да и то, чисто внешне. Сменил одежду, негоже гетману в залитой вином ходить, казаки не поймут. Это только простым казакам пить вино в неумеренных количествах позволялось. Да и то, сугубо в мирной обстановке. За пьянку в походе могли и казнить. Старшине же и в мирное время злоупотреблять спиртным было негоже и предосудительно, напиваться они имели возможность нечасто.

«Да чего это я так всполошился? Подумаешь, кошмарный сон несколько ночей подряд приснился. Кто сказал, что сон вещий? С Божьей помощью и не такие трудности преодолеть можно. Кстати, Днепр от нас теперь далеко и с каждым днём будет отдаляться всё дальше».

* * *

Иван добрался до Черкасска к ночи того же дня, когда днём в него прибыл табор запорожцев. Удивившись про себя такой медлительности товарищей, оставил прояснение этой странности на потом. Сначала стоило поспешить к Татарину, что бы объясниться лично. Не было причин сомневаться, что друзья-характерники уже рассказали о причинах, вызвавших такой массовый приезд их и сечевой старшины на Дон. Однако, по обычаям, да и по старой их с Михаилом дружбе, первым делом он отправился к атаману Татаринову сам.

Не смотря на позднее время, горница Татаринова была полна людей. Встретил его Михаил, как и полагается встречать боевого товарища. Вышел из-за стола, за которым сидел в компании старшины, не только донской, но и запорожской. Иван успел заметить там Хмеля (надо же, великий полководец!), Гуню, Остряницу, Кривоноса. У стены, на лавке, примостились несколько молодых парней, допущенных на совет, так сказать, условно, Богуна, Сирка, Гладия.

Друзья обнялись и расцеловались. Иван, пользуясь случаем, шепнул Татарину на ухо: — Лишних ушей в горнице нет?

Тот состроил недовольную мину, но отрицательно мотнул головой. Иван расценил эту пантомиму, как свидетельство наличия этих самых «лишних ушей».

— Садись Вань, мы уже всё обговорили. Жена, Анна Тимофеевна, дорогой гость в доме! — вторую фразу атаман прокричал, повернувшись к углу возле печки. Там был проход в другую комнату избы.

Почти сразу оттуда вышла молодая, стройная и красивая брюнетка, супруга грозного атамана. Знавший её Иван, не медля, поклонился хозяйке дома. Она его узнала и, улыбнувшись, поклонилась в ответ.

— Здравствуй Иван, сейчас подам тебе что-нибудь поесть с дороги. Иди, сполосни пока руки.

Иван вздохнул, и пошёл обратно во двор. Уж если Анна Тимофеевна сказала, что надо мыть руки, стоило немедленно это сделать. Захваченная несколько лет назад в плен молодая черкешенка быстро сама пленила своего хозяина, атамана Татаринова, и, после крещения, стала его женой и истинной хозяйкой в доме.

Пока Иван умывался во дворе, сливала на руки ему рабыня-полонянка, из дверей избы потянулись старшины. Наскоро вытерев руки, он накинул снятый жупан и подошёл к калитке, попрощаться с уходящими. Большинство из них он знал, со многими участвовал в походах. И ему хотелось расспросить о попаданце, которого он ожидал увидеть среди совещающихся. Весть, что со здоровьем у Аркадия большие проблемы, его расстроила и взволновала. Он и сам не ожидал, НАСКОЛЬКО будет опечален этим. Характерники решили дать Москалю-чародею отдых, путём погружения его в сон. Одна из ран попаданца загноилась, справится с этим, пока не удавалось. Поэтому известие о татарском нападении на табор Иван пропустил мимо ушей. Отбились без больших потерь, ну и ладно.

С последним гостем, Трясилой, вышел во двор Михаил. Постояли у калитки втроём, покурили, обмениваясь короткими фразами. Сами понимаете, о ком.

— Ну ты, Иван, даёшь (пых), — сосредоточившийся, вроде бы на дыме из своей трубки, Трясило, имевший огромный авторитет и в Сечи и на Дону, бросил короткий, острый взгляд на Васюринского. — От кого угодно подобных выбрыков ожидал, только не от тебя. Ты сам-то понимаешь, что никогда наша жизнь такой, как прежде не будет?

Иван немного растерялся. А что тут отвечать? Ясное дело, после рассказов Аркадия делать то, что делал бы без знаний полученных от попаданца, никто не будет. Уж очень страшные вещи довелось услышать. Страшные и обидные. О погибели половины защищаемых тобой людей, о страшном перерождении и гибели царей, на которых, чего скрывать, иногда надеялся. И о предательстве многих храбрых и умных товарищей, с которыми делил один окоп или скамью на чайке. Поэтому Иван ограничился пожатием плеч.

— Да… (пых) у нас, на Дону, вести, что разговаривавшие с ним ребята рассказали, тоже… (пых-пых) всех кто их удостоен слышать, в недоумение привели. Рас-ка-за-чи-ва-ние. Жуть. И служба последним Романовым в … эээ … как собак сторожевых. Тьфу! Неужели это все, правда?

Вопрос был их разряда риторических, Михаил прекрасно знал о многих возможностях характерников вообще и своего друга, в частности. Способность определить, правду ли говорит ему человек, была у нескольких человек. Не говоря уже о возможности подавить волю, и заставить говорить правду. Однако Иван посчитал необходимым ответить.

— Михайла, ты же знаешь, что без совершенной уверенности я бы шум поднимать не стал. Побоялся бы опозориться. Мало чего в жизни боюсь, но предстать перед своими казаками легковерным дурнем…

— Но очень…

— Знаю! — перебил друга Иван. — В такое без серьёзных доказательств не поверишь. Есть у него такие доказательства. И не одно.

— Да мало ли чего наговорить можно… Васюринский довольно оскалился.

— Наговорить, говоришь? Это, конечно, (пых) правда. Наговорить много чего можно. И про десять бочек арестантов, и про собакоголовых людей (пых). А пистолет наговорить можно?

— Что? — атаман, безусловно, понял смысл слова, сказанного куренным, не смотря на непривычную его форму. Но связать с темой беседы не смог. — При чём здесь пистоль?

Ответить Иван не успел. С крыльца раздался призыв: — Михайло! Иван! Идите вечерять. Пришлось друзьям прощаться с бывшим гетманом.

— Подождите до завтра, пане гетмане, узнаете ещё много интересного. Аркадий умеет удивлять.

А друзья пошли в избу, где Васюринскому предстояло оправдываться. Ведь именно он передал просьбу пяти авторитетнейшим атаманам резко ограничить количество посвящённых в историю Аркадия. Следовательно, тому же Татаринову пришлось придумывать срочные задания для нескольких ненадёжных атаманов и есаулов. Слишком болтливых, подозреваемых в излишних симпатиях к Москве, чересчур любящих деньги. И начать оправдываться за уничтожение турецкого посольства в Москву. Поступок с трудом укладывался в понятия пиратского братства.