Порочные удовольствия - Меган Марч

и киваю на дверь автобуса.

– Хочешь познакомиться со своими телохранителями? – спрашиваю я.

– Телохранителями?

– Вот чем я занимался. Проводил собеседования и изучал их прошлое. Мне нужно было убедиться, что я смогу доверять им, прежде чем допустить их к тебе. Если тебе кто-то из них не понравится, дай мне знать, и я заменю его. Но мне кажется, что они оба неплохи. – Я пристально смотрю ей в глаза. – Я готов доверить тебя им, и, поверь мне, я подхожу к этому очень серьезно. Очень.

Она на мгновение расслабляется, но тут же снова напрягается и задает мне вопрос:

– Как ты думаешь, они смогут держать мою маму подальше от меня?

– Не беспокойся из-за нее. Этим я займусь сам.

Глава 15

Холли

Энергетика сегодняшнего вечера – это именно то, что мне нужно, чтобы подпитать мои внутренние резервы. Публика была поразительной, все пели и кричали. Может быть, это признак тщеславия, но нет ничего прекраснее восторга от того, что тысячи людей выкрикивают твое имя.

Вы можете подумать, что девчонка из Кентукки, которая начинала с того, что пела в караоке, пропахшая горелым маслом, не будет чувствовать себя уверенно на сцене перед десятью тысячами людей, но я чувствую себя уверенно. Это мое. Всякий раз, когда я поднимаюсь на сцену, я испытываю абсолютную уверенность, что для этого и родилась.

Но размышления о моем прошлом тут же заставляют меня вспомнить о приезде мамы, и, несмотря на заверения Крейтона, что он разберется с ней, она все равно найдет способ запустить в меня свои когти. Когда дело касается ее, моя кожа становится слишком тонкой. Мне хочется позвонить ей и сказать: «Черт, нет, я передумала», но я не знаю, как связаться с ней.

Когда я засыпаю в автобусе, свернувшись клубочком в объятиях Крейтона, я настолько одурманена пережитым оргазмом, что говорю ему:

– Мне хочется перевести стрелки часов назад и сказать маме, чтобы она ехала куда-нибудь еще, куда угодно. Я не хочу видеть ее. Я не хочу, чтобы она опять вмешивалась в мою жизнь. Это всегда плохо заканчивалось.

Крейтон крепче прижимает меня к груди и целует меня в волосы.

– Спи. Завтра у тебя будет еще один долгий день в Билокси.

Покачивание автобуса, едущего по шоссе, и ровное дыхание Крейтона погружают меня в глубокий сон без сновидений.

На следующий день я достаю свой телефон и проверяю время в двадцатый раз за последние пять минут. Не потому, что боюсь опоздать на приветствие в Билокси, а потому что с ужасом жду появления моей мамы, которая явится за кулисы и устроит там бардак, как енот, проникший в дом через дымоход.

Крейтон вопросительно смотрит на меня.

– Что с тобой? Ты не опоздаешь, так что успокойся, черт возьми.

Я делаю глубокий вдох, а потом медленно выдыхаю, пытаясь обуздать свои нервы.

– Я не из-за этого. Я из-за мамы. Я надеялась разобраться с этим до концерта, чтобы успеть взять себя в руки. Ненавижу это чувство, когда я на взводе.

Лицо Крейтона становится непроницаемым.

– Черт. Я забыл тебе сказать. С ней уже разобрались.

Я готова поклясться, что все внутри меня замерло – мои легкие, мое сердце, даже кровь в моих венах.

– Что? Что ты сказал?

– Я организовал для нее отдых. Оплатил все расходы на пребывание в Майами. У меня там есть доля в большом курорте, и я решил, что это даст тебе передышку, в которой ты нуждаешься. Заставить ее согласиться было довольно просто.

Его небрежное заявление приводит меня в ярость.

– И ты даже не потрудился сказать мне об этом?

Я почти кричу.

Он проводит пальцами по волосам, избегая смотреть мне в глаза.

– Черт, Холли. Мы сегодня весь день крутимся, как белки в колесе. Это просто выпало у меня из памяти.

– Черт возьми, Крей. Я весь день тряслась от страха. Мог бы сказать мне, чтобы избавить меня от моих мучений.

Произнося эту тираду, я расхаживаю по гримерке. Я знаю, что реагирую слишком бурно, но Крейтон не понимает, что такое моя мама и в какой стресс меня повергают одни лишь мысли о ней. Он молча наблюдает за мной, давая мне возможность остыть, что очень умно с его стороны. Приблизься к когтистой хищнице, и ты можешь потерять важный орган, что будет просто позором.

Я раз двадцать пересекаю комнатушку шириной в пятнадцать футов, прежде чем успокоиться. Потом бросаю быстрый взгляд на Крейтона, который стоит, прислонившись к стене. Руки скрещены у него на груди, и я пытаюсь понять, не сдерживает ли он изо всех сил желание рассмеяться. Однако, глядя на него, я понимаю, что это не так. Но все равно я не могу вычислить, о чем он думает.

– Что? – резко спрашиваю я.

Хорошо, хищница еще не совсем успокоилась. Мне нужно лишь вложить эту энергию в мое сегодняшнее выступление. Это я, по крайней мере, в силах сделать.

– Ты назвала меня Крей, – говорит он.

Я качаю головой.

– Что-то не так?

Он медленно кивает.

– Так меня называют все близкие мне люди. Но ты никогда прежде так не называла меня.

Я закусываю губу и задумываюсь.

– Так что из этого?

– Ничего. Я удивился, вот и все. – Он машет рукой. – Ты можешь продолжать свои тирады.

В чьих-нибудь других устах это могло бы звучать снисходительно, но Крей, похоже, просто позволяет мне выпустить пар. Что мне и нужно в этот момент. И, осознав это, я тут же успокаиваюсь.

– Я не произносила тирады, – говорю я, останавливаясь напротив него.

– Тогда, быть может, это подходящее время для того, чтобы спросить тебя, готова ли ты полететь в Нью-Йорк после концерта в следующий четверг? Я знаю, мы не обсуждали пока, как будем жить после гастролей, но у меня есть дела, которые требуют моего присутствия, и я хочу, чтобы ты была рядом со мной.

Я опасалась этого разговора о том, что будет с нами дальше, так что мой вопрос звучит нерешительно:

– Ты понимаешь, что я не хочу постоянно жить в Нью-Йорке?

Лицо Крейтона становится серьезным.

– Мы что-нибудь придумаем, Холли.

– Хорошо. Я полечу с тобой.

Он улыбается широко и искренне.

– Я рад, что мне не придется похищать тебя. И мне действительно не хотелось идти на гала-ужин одному.

– Гала?

– Благотворительность. В МоМА.

Когда я открываю рот, чтобы сказать, что не знаю, что такое МоМА, он говорит:

– Подойди сюда.

Я пересекаю комнату и останавливаюсь