Порочные удовольствия - Меган Марч

питаю иллюзий на его счет и понимаю, что он подчиняется мне лишь потому, что ему этого хочется, а не по какой-либо другой причине.

Затащив его в спальню, я закрываю за нами дверь и выпаливаю:

– Я не спала с ним. Мы почти подошли к этому, что ты, наверное, уже понял. Но то, что я сказала тебе раньше, правда. До тебя у меня очень долго никого не было. В любом случае, я хочу, чтобы ты знал, что у тебя нет повода вести себя так странно из-за Вейла.

Глаза Крейтона буквально прожигают дырки во мне.

– Я веду себя не странно, Холли. Я просто чертовски ревную. – Он запускает пальцы в свою густую каштановую шевелюру. – И мне это чертовски не нравится. Меня злит, что он дотрагивался до тебя.

Я молчу, потому что, честно говоря, сама не знаю, как мне на это реагировать. Но в то же время я не забываю, что Вейл ждет нас. Ему придется подождать еще немного.

Я хватаю Крейтона за футболку и притягиваю к себе.

– Тогда поцелуй меня. Поставь на мне свое клеймо. Дай ему знать, что я абсолютно и полностью вне пределов досягаемости, потому что принадлежу тебе.

Откуда взялись эти слова – черт, сами эти мысли – я не имею понятия. Мне была противна одна лишь мысль о том, чтобы стать собственностью Крейтона, с того самого дня, когда мы произнесли слово «да». Но сейчас все по-другому. Я отчаянно хочу этого. Не могу найти определения тому, что происходит, и это желание – не то, чего я когда-либо хотела в своей жизни. Во всяком случае, не то, в чем я готова была себе признаться.

Крейтон изучающе смотрит на меня, и я не знаю, к какому выводу он приходит, но он, не колеблясь, обхватывает меня рукой за задницу и рывком притягивает к себе. Его губы впиваются в мои с почти отчаянной жадностью. Мы буквально пожираем друг друга.

Я обхватываю его рукой за шею и впиваюсь в нее ногтями, а потом запускаю пальцы в его волосы. Этот поцелуй длится лишь минуту – может быть, две, – но когда Крейтон отпускает меня, мои ноги дрожат, а сердце колотится так сильно, что я боюсь, как бы оно не сломало мне ребра.

И мне не нужно смотреть в зеркало, чтобы знать, что сейчас это «оттраханное» выражение моего лица только усугубилось. Мои трусики намокли, и мне в этот момент хочется лишь одного – чтобы Крейтон перегнул меня через спинку кровати и вышиб бы из меня дух.

– Ты так чертовски красива, – он склоняется надо мной. – И ты моя. Не забывай этого и не давай ему забыть об этом.

Я нервно киваю, и Крейтон поворачивается, распахивает дверь и выходит из спальни. Я дрожащими руками снова закрываю дверь, быстро снимаю леггинсы, меняю трусики и сую ноги в джинсы.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь расслабиться и замедлить биение сердца до такого уровня, чтобы мне уже не казалось, что оно вот-вот разорвется. Когда я выхожу из спальни с блокнотом в руке, Крейтон стоит в передней части автобуса, а Вейл сидит в кресле с блокнотом, лежащим на подлокотнике, и с гитарой в руках.

Крейтон смотрит мне в глаза, и мои ноги сами несут меня к нему. Он откидывает волосы с моего лица и двумя пальцами берет меня за подбородок.

– Мне нужно отлучиться по делу. Я вернусь через несколько часов.

Это заявление очень туманное, и меня охватывает любопытство. Что такого может делать Крейтон в Далласе, на что ему нужно несколько часов? Но я не задаю ему вопросов.

«Я учусь доверять ему, – говорю я себе. – В конце концов, разве он сам не доверяет мне, оставляя меня одну с Вейлом?»

– Хорошо. Не хочешь пообедать со мной в полдень? У меня запись на радио с двух до трех, а потом я буду свободна до тех пор, пока мне не придется идти на встречу с поклонниками.

– Это меня устраивает, – говорит Крейтон.

Я подхожу ближе к нему, встаю на цыпочки и целую его в губы.

– Еще один поцелуй на дорожку, – шепчу я, чувствуя себя настоящей женой.

Я все еще пытаюсь переварить эту мысль, когда он отступает от меня на шаг и заправляет прядь моих волос мне за ухо.

– Одного никогда не будет достаточно, – отвечает он, еще раз прикоснувшись губами к моим губам. А потом поворачивается и идет к двери.

А я застываю на месте и смотрю ему вслед, как втюрившаяся дура.

Я откладываю гитару, а последние ноты «Затерянной на Пятой авеню» все еще висят в воздухе. Вейл долго молчит, и мой пульс учащается в ожидании его приговора. Я могу думать, что эта песня великолепна, но у него на полке стоят несколько премий «Грэмми», а мне приходится полагаться лишь на свой инстинкт.

Наконец он говорит:

– Ты порвешь их этой песней. Вне всякого сомнения. Ты здорово продвинулась с тех пор, как мы работали над прошлым проектом, если все твои остальные песни не хуже этой.

Мое сердце колотится еще сильнее.

– Ты думаешь, что она… хороша?

– Холли, эта песня – просто бриллиант. Я достаточно долго занимаюсь этим, чтобы понимать, что хорошо, а что просто офигительно, и ты написала настоящий хит. Полагаю, что совсем недавно.

Он поднимает бровь. Из текста песни ясно видно, что я написала ее после того, как познакомилась с Крейтоном в Нью-Йорке. Это песня о том, какой затерянной ты чувствуешь себя в большом городе, и о том, что если у тебя есть хоть одна отдушина, ты не затеряешься окончательно.

Когда я сочиняла эту песню, под отдушиной я подразумевала мою музыку… но теперь я начинаю понимать, что отдушина – не вещь, а человек. Этот мужчина, к которому я слишком привязалась.

Я спохватываюсь, осознавая, что Вейл все еще ждет ответа.

– Да, я написала ее недавно. У меня есть еще две песни, если ты считаешь, что над этой больше не нужно работать.

Он качает головой.

– Нет, я не хочу трогать ее. Кроме того, если мы что-то исправим, я буду считаться соавтором, а эта песня – только твоя, детка.

И это ласковое слово повисает в воздухе, как только что – последние ноты песни.

– Наверное, я не должен называть тебя так, верно? Твой миллиардер оторвет мне яйца и скормит их мне же.

У меня вырывается смешок.

– Он хорошо охраняет свою территорию.

– И у него на это есть веские