Маркиз и Жюстина - Олег Волховский

В сопровождении священника мы начали спускаться.

Стало совсем темно. Свет дают только укрепленные по стенам факелы.

Мы оказались у массивных деревянных дверей, и священник распахнул их перед нами.

Этот зал меньше верхнего. По стенам поднимаются амфитеатром мраморные кресла в семь рядов. Все места заняты священниками, входящими в совет. Свет факелов играет на желтых одеяниях, делая их подобными пламени. Кратер из огня, и на дне – небольшой мраморный круг.

Над кругом нависает перевернутый шатер из белого камня, увенчанный хрустальной иглой, на ее конце – кольцо светлого металла, то самое, о котором я рассказывал Юсто. К нему привязывают рабов во время казни веревкой.

Навстречу игле поднимается мраморный цилиндр с плоской вершиной. Словно древесный пень. Он покрыт белой салфеткой. Я подхожу и выкладываю на него Знаки власти, постоянные, те, что поставлю Юсто сейчас: и для сосков, и для ануса.

По другую сторону цилиндра, в круге, находится нечто, напоминающее кресло, низкое, высеченное непосредственно в камне, с гладкой покатой спинкой. Рядом с креслом, на такой же салфетке, лежит инструмент, напоминающий клещи, но с тонко заточенными краями. Он сделан из того же блестящего металла, что и кольцо.

– На колени! – говорю я Юсто.

Он подчиняется, и священники начинают петь. Протяжная и красивая песня о преданности земному Господину, которая есть отражение преданности Господину Небесному. О том, что йалайти должен отдать земному Господину свою кровь, в знак того, что и жизнь его, и душа принадлежат Ему. Так и его Господин отдаст в свое время жизнь Господину Небесному.

Песня действует на Юсто, он немного расслабляется.

К нам подходит глава священников в расшитой алым золотой мантии и благословляет щипцы и Знаки Власти. Ставит на салфетку баночку с мазью, останавливающей кровь, и кладет маленький блестящий цилиндрик (он тоже необходим). Подходит к Юсто, наклоняется, шепчет ему на ухо какие-то успокаивающие слова. Юсто кивает.

Священник возвращается на свое место прямо напротив нас.

Все, можно начинать.

Я обхожу Юсто.

– Подними рубаху! – я говорю тихо, так что за пением священников меня слышит только он.

Снимаю цепь с сосков и бросаю к подножию мраморного цилиндра. Она останется здесь в знак того, что Юсто стал моим инициированным рабом, и его положение освящено и законно.

Возвращаюсь.

– Первая поза покорности!

Вынимаю стержень, отметив, как четко связано со страхом эротическое возбуждение йалайти. Бросаю стержень к первому Знаку.

Медленно вхожу в Юсто. Песня священников становится все быстрее и громче. Напряжение нарастает. Он стонет.

Песня срывается на крик.

– Во славу Небесного Господина!

Выхожу из него и ставлю новый грушевидный Знак Власти, тот, что он будет теперь носить.

– Выпрямись и надень штаны, – тихо говорю я.

Беру новую цепь для сосков.

– Подними рубаху.

Иглы пронзают соски. Юсто стонет.

– Опускай!

Пятна крови на груди.

– Вставай! Иди сюда!

Я помогаю ему подняться. Мы переходим в другую часть круга.

– Спусти штаны, и на кресло.

Помогаю ему сесть.

– Разведи ноги.

Красный замотанный пенис слегка приподнят, словно ждет.

Беру клещи и накладываю их у его основания. Резко сжимаю.

Юсто кричит, но крик теряется за громогласным:

– Слава Небесному Господину!

Приподнимаю его штаны и прикладываю к ране, потом останавливаю кровь и ввожу в мочеиспускательный канал короткий металлический стерженек, который нам дал священник.

– Встань!

Он слегка пошатывается, у него кружится голова. Я помогаю ему встать, подвожу к трону главы священников.

– На колени!

Помогаю ему преклонить колени.

– Это мой раб освященный и законный!

– Пусть будет в ошейнике!

И я защелкиваю ошейник у него на шее.

* * *

Звонит телефон. Долго, занудно, не переставая.

Открываю глаза. Сквозь красные шторы бьет яркий дневной свет. Странно, неужели за время нашего «путешествия» даже не успело сесть солнце.

Жюстина лежит рядом, по-моему, в той же позе, что перед «полетом». Из кожи торчат иглы.

Смотрю на себя. Иглы тоже на месте, но я их совершенно не ощущаю.

Аккуратно снимаю одну за другой. Вот теперь поморщился. Снимать больно.

Только тогда снисхожу до телефона.

– Да?

– Ольгу Пеотровскую! Что у вас случилось?

– Ни… – я хотел сказать «ничего», но взгляд упал на дату и время на телефонном табло. Понедельник. Три часа дня. Мы «пролетали» почти сутки. – Оля сейчас не может подойти, что ей передать?

– Это из банка. Она заболела?

– Да. Очень извиняется за то, что не смогла предупредить. Завтра выйдет обязательно.

– Ну, слава богу! А то мы уж не знали, что и думать! Три часа звоним!

– У нас был выключен телефон. Я выключил. Знаете, когда человеку плохо – звонки очень мешают.

– Да-да, конечно. Попросите ее перезвонить, когда ей станет лучше.

– Непременно.

Я положил трубку и занялся иглами Жюстины. Она застонала. Отлично! Значит, жива.

Я снимал иглы, а в голове билась одна всепоглощающая мысль: «Больше никогда!» А если бы не сутки, если бы неделю? Я вспомнил пресловутую крысу, нажимающую на кнопку, связанную с электродом, вживленным в центр наслаждения, и умирающую от голода за несколько часов. Почему тот мир вообще отпустил нас?

Честно говоря, там было классно, и не только из-за улетного СМ-эротизма. В том мире наша девиантная сексуальность была общественно одобряемой нормой.

Я подумал о связи эротики, мистицизма и крови. Неужели у меня фетиш на кровь? Не замечал за собой раньше. В общем-то, ничего страшного в этом нет. Для того чтобы полюбоваться видом крови, вовсе не обязательно наносить партнерше какие-либо серьезные повреждения. Есть специальные техники: море крови обеспечено, а через полчаса ни царапины.

С сакрализацией сложнее. Я усмехнулся. Вероятно, это какой-то архетип. Откуда связь между религией, сексом и кровью, так распространенная во всех культурах? Может быть, древние люди поклонялись какому-нибудь животному, которое разрывало их на части во время охоты? Или просто это женская менструальная кровь? Второе объяснение, наверное, больше бы понравилось господину Оккаму, но кажется уж слишком тривиальным и прозаичным.

Обрезание, жертвоприношение, кастрационный комплекс. История последнего началась в Древнем Египте, если не раньше, до письменной истории.

Эта тема фигурирует во многих древних мифах, у многих народов. В греческой мифологии Урана кастрирует его сын Кронос и становится властителем мира вместо отца. Это почти всегда связано с отношениями власти. Сатурн отрезает детородный орган у своего отца, а Юпитер, в свою очередь, подвергает той же операции Сатурна.