Rucciя - Шамиль Идиатуллин

– Пошляк, – сказал быстрый Марат.

– Ну пошляк, – сказал я, опять не сбиваясь. – Есть куча книг про то, как горевал мальчишка зря – как отцы воевали, а на нашу долю подвигов не осталось – и потом выясняется, что осталось, и столько, что хоронить некого. Это нас и губит всегда. Потому что мы вечно бьемся насмерть, а изображаем, что ромашки нюхаем, и пацаны наши в Афгане и Чечне кашей мирных кормят. Потому пацан всю дорогу грустит от того, что все кругом так скучно, потом ему раз – и штыком в горло, и в цинке на родину, ночью, чтобы никто не видел. А Штаты всю дорогу позиционируют себя как государство в состоянии войны. И даже когда в сортир идут, понты нарезают, словно за линию фронта собрались. И любого бомжа завернутым во флаг хоронят. Под гимн и салют. Это грамотный подход. Да. А самое обидное, что Голливуд фильмы снимает по нашей ведь идее, Горького или кого там – развлекая, обучать. Они и обучаются, и знают, что они лучшие, а кругом – враги или просто лохи, чурбаны, которых надо обстругать до нужной формы.

– Ты про это написал, что ли? – спросил Марат с некоторым удивлением.

– Не, я сейчас про детство же рассказываю. Я статьи не пересказываю из принципа, ладно? Вот. Короче, я так и не посмотрел телесериал, про который «АиФ» больше всего тогда писал, «Америка» называется – название специально с ошибками написано, типа по-русски, через «кей» вместо «си», и русская «я» вместо «ар». Представляешь, да? – я нарисовал черенком вилки на скатерти. Мужики заинтересованно закивали – пьяные совсем были, похоже. А я когда рядом с пьяными, сам заметно косею – известный, между прочим, психологический феномен.

– Там, короче, про то, как Союз напал на Штаты. Наши в городе, все сдались, и все такое. И только группа пацанов подалась в партизаны, и раком всех наших поставила. И это, что характерно, в горбачевские уже времена. Я потом, когда это прочитал, долго актера Криса Кристоферсона недолюбливал. Он друг нашей страны считался – помните, так принято еще было говорить, друг страны. А сам сыграл в сериале главную роль. И объяснял потом нашим, что типа если бы не он сыграл, то сыграл бы кто другой, и это хуже было бы для наших отношений.

– Почему? – заинтересовался Аскар.

– А, не помню. Что-то он там складно объяснил. Типа от руки брата и помирать легче.

– А что за Крис, где он играл? – спросил уже Марат.

– «Конвой» помнишь? – сказал я.

– Лиль, мы на «Конвой» с тобой ходили? -крикнул Марат через стол.

– Когда?

– В пятом, что ли, классе.

– Издеваешься? – рассвирепела Лиля, которая с третьего класса сидела с Маратом за одной партой, а едва ей исполнилось восемнадцать, из соседки по парте и дому превратилась в жену тихого хулигана Вахитова. Но она тут же рассмотрела, что Марат не издевается и даже не шутит, и перешла в нежную тональность:

– На «Конвой», Маратик, мы ходили всем классом. А с тобой, балбесом, мы тогда ходили на «Легенду о динозавре» и «Вождей Атлантиды». Я потом с тобой два дня не разговаривала.

– Сейчас зато разговариваешь за двоих, – буркнул Марат, и, упреждая очередной взрыв негодования, торопливо спросил: – Там Кристофера в «Конвое» помнишь?

– Кристоферсона, – машинально поправил я.

– А, – сказала Лилька. – Шериф, что ли?

– Да нет, бородатый, главный герой, – сказал я. – Ну, «Блэйд» еще, обе части.

– Там же негр, – удивился Аскар.

– Да не Снайпс, а белый, дружок его, – возмутился я, но понял, что это Аскар опять так шутит, махнул рукой и продолжил свои объяснения. Хотя подкравшаяся Гулька уже толкала меня в бок: хватит, мол, грузить народ. Но если я чего решил, я выпью обязательно.

– Так вот, очень я хотел эту «Америку» посмотреть. Тем более, наши ведь ее купить хотели. Очень умный был бы жест, хочу сказать – может, не так в начале 90-х Штатам все места вылизывали бы после этого. Но не купили. Тоже умно было: собирались ведь дружить. А дружба – это прощение.

– Красиво, – одобрила подтянувшаяся Илька. – Сам придумал?

– Да нет, наверно. Я не придумыватель, я компилятор, – рассеяно отмахнулся я. – Так вот…

– Генератор ты газовый, – тяжело поправил вновь восставший из праха Ильяс. Дания тут же пихнула его в бок и шикнула:

– Молчи уже.

Ильяс послушно вырубился. В комнату ворвались Арслан с Нурычем. Нурыч, проворно осмотрев стол, схватил кусок колбасы и скрылся – Гулька и пискнуть не успела. А Арслан, подойдя к Дание, вполголоса заныл:

– Мама, я торт хочу.

– Ну возьми кусок, потом сам сделаешь. Инсулин с тобой?

– Да, – сказал Арслан, хлопнув себя по нагрудному карману. И грустно добавил: – Я много хочу.

Дания поцеловала его и что-то зашептала на ухо. Арслан покивал и тихонько ускользнул к остальным пацанам. Я опять подумал, как же он похудел за последний год. А врачи говорили: «Это даже хорошо, что так рано. Мальчик быстро привыкнет жить на уколах, это будет для него как один из незаметных, разумеющихся ритуалов вроде еды или похода в туалет – а подростку или взрослому приходится куда тяжелее». Врачи, они такие.

Я поспешно продолжил:

– Так вот. Они, значит, сняли эту «Америку», сняли еще кучу фильмов – и выиграли холодную войну.

– Холодную войну они выиграли от богатства, – поправил меня Марат.

– Это вопрос третий, – не согласился я. – Подобное лечат подобным, – правильно, Лиля?

Кардиолог Лилька пожала плечами.

– Правильно-правильно, – сказал я. – Холодная война была в первую голову идеологическое явление, и уже во вторую – экономическое и все такое. Все это понимали. Но наша идеология не была завязана на реальность и на романтику, а американская была. И вот вам результат. А сейчас, как ни крути, тоже холодная война. И мы опять утыкаемся в ту же стенку. А выход рядом.

– То есть ты предлагаешь снять «Брат-3" и сериал «Россия» с грамматическими ошибками в названии? – спросил Аскар.

– Да хотя бы, – сказал я. – И я не то чтобы это предлагаю. Это уже происходит явочным порядком. Война-то уже идет. Она очень холодная как бы, но это война. По-любому.

Ильяс сел прямо, уперев руки в колени, и не обращая внимания на всполошившуюся Данию, сбивчиво, но вполне внятно заговорил, глядя мне в нос (веки у него после двух рюмок не поднимались в принципе, а сегодня этих рюмок упало внутрь Ильяса куда больше, чем две):

– Айрат, не надо вот про это. Вообще говорить не надо, пожалуйста, Айрат. Накаркаешь потому что, вы это умеете. А войну нам нельзя, понял? Все можно, но только не войну.

Я хотел пошутить на тему «Пусть горит там что попало, лишь бы не было войны», но, к счастью, не успел. Ильяс продолжил:

– В России, Айрат, инсулин не делают, никакой. Весь инсулин, Айрат, покупают за границей. Свиной и так далее. В Америке там, Германии. У нас все заводы закрыли. Специально. В Майкопе хотели, русский инсулин там, и все украли. Теперь, Айрат, нет вообще. И если будет война, то инсулина не будет. Тогда все.

Повисла тяжелая пауза. Мне было так неудобно, что пальцы ног в кулак сжались, и стыдно перед всеми, а особенно перед Аскаром – испортил ему день рождения.

– Да загнул я. Не будет никакой войны, Ильяс, – неловко сказал я Ильясу, который опять молчал, прикрыв глаза и чуть поматывая головой. – Не будет, что ты.

– Ужасы какие вы говорите, – воскликнула Ильмира. – Дураки какие-то совсем. Давайте уже чай пить.

Все одобрительно зашумели, а Аскар закричал: «Какой чай! Водка недоедена!». И тут поясницу мне защекотал сотовый. Я недоверчиво посмотрел на часы, потом на высветившийся на дисплее номер. Было действительно без десяти одиннадцать, и звонил действительно ненаглядный мой Ильдар Саматович. Звонил, чтобы пригласить меня завтра не на футбол какой, как Шелленберг Штирлица, а просто к президенту Республики Татарстан Магдиеву Танбулату Каримовичу.

4

– С нас, брат, не что возьмешь! – говорили другие, – мы не то что прочие, которые телом обросли! Нас, брат, и уколупнуть негде!

И упорно стояли при этом на коленях.

Михаил Салтыков-Щедрин

Казань.

30 мая

Году в девяносто втором меня остановила на улице полузнакомая девчонка и убила наповал невинным вопросом. С тех пор я с полузнакомыми девушками на улице не разговариваю. Марина правда была полузнакомой – невеста друга соседа по общаге, я с нею всего-то и беседовал – так это назовем – раз в жизни. Именно в общаге, на семейном втором этаже, где затеялся какой-то внезапный фестиваль на несколько комнат. Непонятным зигзагом меня туда занесло с родного седьмого с половиной этажа, а потом все сбежали то ли за водкой, то ли просто курить, а Марина сделала погромче архивный «Маяк-001" и повлекла меня танцевать медляк. Беседа по ходу танца и активность прозрачных марининых ручек привела меня в тихий ужас, потому что человек я был не то чтобы слишком целомудренный, но порядочный. То есть люблю все делать по порядку и так, чтобы потом ни стыдно, ни противно не было. А с откровенными нимфоманками до тех пор не встречался. Ну, это я зря. Маринка, наверное, нимфоманкой не была, просто пить не умела. А гормоны по весне бушевали не только у нее. А фигура именно у нее, несмотря на некоторую телесную недостаточность, была ничего – у единственной из фестивалившей компании. И я повелся было. Но сразу представил себе, что будет дальше при самом комфортном развитии событий, и тоска меня взяла – а ведь комфорта в такой ситуации не дождешься. Так что я подло отцепился от Марины, едва за дверью зашаркали вернувшиеся с променада хозяева-гости, и незаметно убег, пока ее официальный друг не прибыл (тот еще программист, честно говоря). Ей-богу, не было больше ничего.