Дикая ночь - Джим Томпсон

Я смеялся, задыхался и кашлял. Я вспомнил, как сочувствовал Джейку, — просто со смеху можно помереть.

Это была моя первая реакция — что я отмочил забавнейшую шутку в мире и теперь со всем этим, наконец, покончено. С самого начала в этом не было никакого смысла. Я взялся за дело, выбрал маршрут к своей цели, но чем дальше я к ней шел, тем меньше у меня было шансов когда-нибудь ее достичь.

Поэтому мне стало смешно. Я даже почувствовал облегчение.

Потом меня понемногу стал прохватывать холод, я перестал смеяться и уже не чувствовал никакого облегчения.

Все было слишком просто, ясно и легко. Я всю жизнь купался в дерьме и никогда не мог ни утонуть в нем целиком, ни перебраться на другой берег. Я должен был вязнуть в нем и дальше, время от времени ныряя с головой. Для меня не существовало таких вещей, как чистота и легкость.

Я взглянул на часы. Я встал и начал ходить взад и вперед, топая ногами, растирая руки и похлопывая себя по телу.

Четыре тридцать. Мне казалось, что уже гораздо больше, я работаю уже много часов, чуть ли не с самого утра, а было всего лишь половина пятого... Без четверти шесть Кендэлл отправится домой обедать и зайдет за мной. Тут он меня и обнаружит.

Никто не появится здесь раньше. Делать тут им нечего, и... Короче говоря, никто сюда не придет. А вот Кендэлл наверняка заглянет, чтобы забрать меня домой.

Так или иначе, до смерти я не замерзну, и это было против всяких правил. Меня не смогут найти достаточно быстро, чтобы вовремя оказать помощь, и достаточно поздно, чтобы... чтобы в этом был какой-то смысл.

С половины пятого до без четверти шесть. Час пятнадцать минут. Вот сколько я здесь просижу. Ни больше и ни меньше. Этого не хватит, чтобы меня убить, но этого хватит, и даже с избытком, чтобы причинить мне вред. Самая нужная доза для хорошего пинка под зад.

Я должен был с этим смириться — просто расслабиться и ничего не делать. Потому что, что бы я ни делал, толку от этого не будет никакого. Все равно я заболею, буду почти полностью выведен из строя, жизнь будет едва теплиться во мне. И как раз в то время, когда мне понадобятся все мои силы и когда мне никак нельзя болеть.

Я ничего не мог изменить. Но должен был попробовать.

Расслабиться и смириться — это тоже против правил.

Я ходил взад и вперед, топая и хлопая, разминая свои руки, грея их под мышками или в паху, даже засовывал их под ноги. Я становился все холодней и скованней, а в легких было такое ощущение, словно я дышал огнем.

Я взобрался на стол, пытаясь согреть руки под лампой, висевшей на потолке. Но ее закрывала металлическая сетка, и это была совсем маленькая лампочка, толку от нее не было никакого.

Я спрыгнул на пол и стал ходить снова. Надо что-нибудь придумать... Огонь? У меня нет ничего горючего, и все равно бы это не сработало. В таком положении лучше даже не курить. Воздух стал уже довольно спертым.

Я оглядел ряды полок в поисках... чего-нибудь. Прочитал этикетки на толстых бутылях: экстракт ванилина, лимонная эссенция... содержание алкоголя 40%...Но я знал, чего это стоит. Согреваешься на несколько минут, а потом становится еще холоднее.

Меня охватило раздражение. Я подумал: "Господи, какой же ты идиот. Ведь ты считал себя умным парнем, помнишь? Ты не брал все, что тебе предлагали. Если тебе что-нибудь не нравилось, ты всегда что-нибудь предпринимал. Заперт или не заперт — какая разница. Разве что в смысле воздуха. Предположим...

Предположим, ты сел на этот товарняк из Дентона, на груженный мясом поезд, который мчится без остановки до самого Эль-Рено. Стоит ноябрь, и все эти чертовы вагоны заперты, так что тебе остается только крыша, где дует ледяной ветер. И ты не можешь ни умереть, ни спрыгнуть вниз. Потому что ты помнишь того парня в зарослях у Сент-Джо и цвет травы, на которой он лежит — убитый за пять или десять центов, или за чашку кофе, или... И тогда ты..."

Я вспомнил. Я не сам придумал этот способ, но он хорошо работает.

Надо свернуться внутри мешка с хлопком — есть такие мешки, куда собирают хлопок. Длиной в девять футов, сделан из холстины, ты сидишь внутри и только отворачиваешь краешек, чтобы туда поступало немного воздуха. И тогда ты дышишь практически тем же воздухом, что снаружи, но тебе гораздо теплее. Через некоторое время возникает жжение в легких, в груди нарастает боль, голову ломит. Но ты остаешься внутри, думая о всяких теплых вещах, теплых и мягких, об уюте и покое...

Разумеется, у меня не было ни хлопкового мешка, ни даже холстины или большой ткани. Но я мог во что-нибудь забраться, натянуть на себя и дышать теплом... это могло сработать. Я внимательно осмотрел всю комнату.

Контейнер для яиц? Слишком маленький. Бочка с жиром? Слишком велика: уйдет много времени, чтобы вытащить лишний жир. Сосуд со сладкой начинкой...

Фляга была полна только на четверть. Я присел и съежился, пытаясь прикинуть на себя ее объем, — она была маловата, не совсем то, что мне нужно. Но ничего другого у меня не было.

Я перевернул ее вверх дном, потом обнял руками и стал трясти, вываливая на пол сладко пахнущую полузамерзшую жижу. С помощью совка я выскреб внутренность фляги, но потом понял, что можно скрести так всю ночь, и все равно она не станет совсем чистой. Поэтому я бросил совок и попытался надеть эту штуковину на себя.

Сначала я лег на пол, прижав руки к телу, и втиснул в нее голову и плечи. Потом сел вертикально и дал фляге соскользнуть вниз. Она спустилась примерно до уровня бедер, и комки оставшегося месива начали отлипать от стенок и стекать по мне. С этим мне пришлось смириться... все равно у меня не было ничего другого — только я сам и эта фляга. Поэтому я стал глубоко дышать и попытался сконцентрироваться на... теплом и мягком, на покое и уюте.

Я стал думать о той ферме, которую тот парень держал у себя в Вермонте и выращивал на ней все эти вещицы. Я вспомнил, как он сказал, что один товар пользуется у него особенным спросом. Я закрыл глаза и почти увидел их — целые длинные ряды. Я усмехнулся, а потом засмеялся, чувствуя, как от этой картины во мне разливается тепло. Я еще подумал и стал видеть перед собой:

...козлы ходят вдоль грядок, то вверх, то вниз, перемещаются бочком, поднявшись на задние копыта. И каждый раз, когда они походят к одной из этих штук, они задирают хвост и поливают ее удобрением. А потом, добравшись до конца грядки, они встают на рога и начинают выть. Им приходится это делать. Они знают, что ничего от этого не получат, потому что тут нечего получать, но все-таки продолжают свое дело. Идут боком или пятятся назад, смотря по тому, как проложены грядки. А в конце встают на рога, воют и...

Я перестал об этом думать.

В таких вещах не было тепла.

Мои мысли снова вернулись к Кендэллу — к нему и Фэй. Я думал о том, что я мог бы им сказать. И понял, что правду говорить не стоит.

Она могла расколоться — выложить все Джейку или кому-нибудь другому. Или просто испугаться. Если она станет волноваться и трястись или если она решит, что Джейк может меня переиграть...

А Кендэлл? Если он захочет играть по-честному, то засадит Джейка в тюрьму быстрее, чем тот успеет оглянуться. Ему это только доставит удовольствие — тайный сговор и тому подобное, потому что никто не поймает его за руку, и ему раз плюнуть переиграть Джейка. Но если он поймет, что Джейк попытался убить меня, и решит играть по-честному, то уже не станет меня покрывать. Он меня сдаст, чтобы сохранить свою пекарню.

А если он работает на Босса, то дело еще хуже. Босс, похоже, уже начал подумывать, что со мной что-то не так. Он недоволен тем, что я втянул Фэй... кстати, зачем я ее втянул? Прекрасно обошелся бы без нее...Возможно, он заподозрил, что я раскусил его фокус с Фруктовым Пирогом и уже не доверяю ему так, как должен доверять. А если он еще узнает, что я так глупо прокололся, что парень, которого я должен был убрать, сам чуть не убрал меня...

Нет, это, должно быть, просто совпадение. И так дела обстоят слишком плохо.

Я согнул руку и посмотрел вниз. Пять двадцать. Осталось примерно двадцать пять минут. Час с четвертью, не считая того времени, которое я провел здесь до того, как меня заперли. Хватит даже здоровому. Скажем, насморк и ангина — что-нибудь в этом роде. А мне-то уж точно хватит. Я и сам не мог бы рассчитать время лучше, если бы захотел себя угробить.

Двадцать четыре минуты...

Руфь... Если уж я решил использовать Фэй, то зачем связался с Руфью?

Фэй... надо подумать о Фэй. Меня бы не очень удивило — по крайней мере, я не стал бы особенно винить в этом Босса, — если бы он отдал этот нож Фруктовому Пирогу, а не мне.

Конечно, Фэй может здорово помочь. Конечно, с ней все будет гораздо легче. И что? Она ведь и еще кое-что может сделать. Если только будет достаточно умна. Потому что как можно всерьез доверять женщине, мужа которой вы собираетесь убить?

Босс сказал мне, чего от нее можно ожидать, он указал мне на опасность, которая может разрушить мои планы. Он упомянул об этом только мельком, вскользь, но достаточно ясно. Если Фэй уже в деле или почти в деле, не остается ничего другого, как с этим примириться. Но Босс не был бы Боссом, если бы ему это понравилось. Господи, он, наверно, решил, что я полный болван!