Ночью все волки серы - Гуннар Столесен

— У меня к вам два дела, а может быть, даже три. Прежде всего меня интересуют некоторые обстоятельства смерти Ялмара Нюмарка…

Брови Конрада Фанебюста изогнулись, как вопросительный знак.

— Затем — пожар на «Павлине» и человек по прозвищу Призрак.

Я не спешил, дал время моим словам как следует осесть в его сознании. Брови его опускались одновременно, а лицо оставалось таким же: лицо опытного политика и прирожденного бизнесмена. «Ах, вот как…» — было единственное, что он произнес.

Мне пришлось вкратце изложить ему то, что мне было известно о пожаре на «Павлине» от Ялмара Нюмарка, и то, что Ялмар рассказывал мне о расследовании и о своих подозрениях по поводу Харальда Ульвена. Монолог я закончил словами: «От вас мне хотелось бы или получить подтверждение тому, что рассказывал Ялмар, или услышать то, чего он, может быть, не знал или забыл». Еще одним красивым жестом я дал понять, что настала его очередь нести эстафетную палочку.

Конрад Фанебюст поглядывал на меня исподлобья.

— Но я хотел бы знать, чьи интересы вы представляете и какие обстоятельства смерти Ялмара вы имеете в виду. Вы журналист?

— Я частный сыщик, но к вам я пришел как друг Ялмара Нюмарка, можно сказать, его последний друг. Он был очень одинок в конце жизни.

— Частный сыщик?

— Да, но повторяю, меня никто к вам не посылал. Я пришел по собственной инициативе, а что касается странных обстоятельств… — Здесь я решил зайти с тыла. — Вы верите, что Призрак мертв?

— Призрак? — Он не скрывал удивления. — Хм-м… Ни ведь наши подозрения не подтвердились, и я сомневаюсь, чтобы это произошло в будущем. Я хорошо помню, как в газетах писали, что Ульвен мертв, это было много лет назад…

— Это было в семьдесят первом.

— Возможно.

— А ваши подозрения насчет Ульвена, насколько они были обоснованны?

Конрад Фанебюст откинулся в кресле поудобнее, засунул большие пальцы в кармашки жилета и уставился в одну точку где-то над моей головой. Его взгляд стал задумчивым. Нахлынули воспоминания:

— С тех пор прошло много лет, Веум, подумать только… — Взгляд переместился пониже. — И, как я ни старался забыть это время, не получается. Еще видны шрамы, и раны порой напоминают о себе, особенно по ночам.

Затем его взгляд опять уперся в потолок, как будто именно там, над моей головой, и скрывалось его прошлое.

— Те расследования, что мы проводили в пятьдесят третьем, хотите — называйте их допросами, — я помню во всех подробностях. Нам выделили пару кабинетов в старом полицейском участке на улице Всех святых. Мы засиживались допоздна, изучали технические отчеты, показания свидетелей, данные криминалистов. Вечерами все затихало, тогда ведь было все по-другому. Машин было еще мало, изредка проезжал автобус. А кабинет нам дали совсем крошечный, и когда мы собирались там втроем, он казался битком набитым. По одну сторону стола садился я, по другую — Ялмар, а тот, кого мы приглашали, оказывался зажатым между стеной и торцом нашего стола. И прямо над его головой красовалась единственная в этой клетушке картина — портрет нашего короля Хокона. А Харальд Ульвен был крепкий орешек.

Лицо Конрада Фанебюста вдруг стало жестким, но он продолжал:

— Харальд то и дело твердил, что его преследуют и тем самым попирают его права. Ведь в сорок пятом допрашивали его тоже мы. И поскольку он уже отбыл наказание за измену родине, в общем-то мы не должны были относиться к нему так, как мы относились. Но запреты нам были не помеха. За годы войны мы с Ялмаром кое-что пережили, такое не забывается. К тому же время великих адвокатов тогда еще не настало, это сейчас с фашистским отребьем носятся, как с любимым пуделем короля.

Он улыбнулся одними уголками губ:

— Как сейчас, я вижу Ялмара за тем столом. Большой и с виду добродушный, но твердый, как кремень. И в годы войны он был таким же. Усталости не знал. Под утро, часам к четырем, я зеленел, как заплесневелая макаронина, а он был все так же свеж и полон сил. Харальда Ульвена по потолку гонял, а сам внизу пританцовывал.

— А что конкретно вам удалось узнать?

Конрад Фанебюст с трудом вернулся в настоящее:

— Харальд Ульвен ни в чем не признался, И его не удалось сдвинуть ни на йоту. Но это, как ни странно, еще больше убеждало нас в нашей правоте. Если бы он сломался, пытался выгородить себя, молил 6 пощаде, возможно, тогда мы бы сомневались. Но он был только раздражен и отчаянно зол. И не выдал себя ничем, как ни изматывали его наши допросы. Таким, и только таким типом мог быть Призрак. Ловкий черт, всегда сухим из воды выйдет.

Его лицо опять напряглось:

— Многие из тех, кто во время войны стал его жертвой, были нашими близкими друзьями. Кто-то убирал их безжалостно, действуя незаметно, как призрак. Люди, которым прежде удавалось выйти целыми, невредимыми из сложнейших ситуаций, вдруг гибли от несчастного случая! Человек, который в жестокий шторм мог взобраться на стометровую скалу после высадки на берег из рыболовецкой шхуны, не упадет с лестницы, переломав позвоночник. Тот, кто однажды переплыл за два часа зимний Хардангерфьорд, не может нечаянно свалиться в бухту Воген и утонуть. Я хорошо помню, как-то под утро мы с Ялмаром всерьез обсуждали, не лучше ли нам посадить Ульвена в машину и завезти его куда-нибудь подальше, чтобы покончить с ним навсегда. Мы проделывали такие штучки во время войны, и для нас Харальд Ульвен оставался врагом, словно и не было этих нескольких послевоенных лет.

Пожав плечами, он словно сбросил с себя какой-то груз.

— Но, как видите, мы этого не сделали. Ялмар был против. Не захотел пятнать честь мундира. Ведь доказательств у нас не было. Так и пришлось отпустить Ульвена. Но поиски мы продолжали. Встречались с людьми, пытались найти улики.

— Именно тогда и случился пожар, вся ответственность за который была возложена на бригадира Хольгера Карлсена.

— Скандальная история. Ужасно, что мерзавец остался на свободе, а порядочного человека обвинили во всех грехах. Его жена приходила ко мне в страшном отчаянье.

— Да, я встречался с ней. И слышал, что вы ей помогли.

— Пустяки.

— По мнению Ялмара, Хольгер Карлсен был убит. Он посмотрел мне прямо в глаза.

— Верно. У него были обнаружены серьезные повреждения черепа. В эпикризе говорилось, что вероятной причиной этого могли оказаться обрушившиеся балки. Но удар тяжелым предметом тоже не исключался. Мы с Ялмаром прямо кожей чувствовали, что именно здесь собака зарыта. Если бы нам только удалось найти… орудие смерти. Но его-то как раз не было. Впрочем… даже если бы нам повезло, мы ведь даже отпечатков пальцев не нашли бы. Все сгорело. Но позвольте, вы мне так и не рассказали, что случилось с Ялмаром потом?

— Ялмар Нюмарк был сбит в июне автомобилем, который разыскать не удалось. На прошлой неделе Ялмара выписали из больницы, с моей точки зрения, несколько преждевременно. Но у них всегда одна отговорка — медперсонала не хватает. Я отправился к нему домой. В больнице мне сказали, что дверь должна быть открыта, так как он ждет сиделку. Но дверь оказалась заперта. Сиделка подошла одновременно со мной. Вместе мы сломали замок и обнаружили его лежащим в постели. Он был мертв. А на полу валялась подушка. Мне пришло в голову, что его кто-то задушил, но вскрытие показало острую, сердечную недостаточность в результате перенапряжения и недавно перенесенного несчастного случая. Полиция не увидела оснований для возбуждения уголовного дела.

— А вы увидели?

— Сиделка, когда подходила к дому, заметила мужчину. Он выходил из подъезда, где жил Ялмар, и заметно хромал. А Харальд Ульвен был хромой. Это известно.

Мой собеседник взглянул на меня с недоверием и протянул:

— Мда-а…

— Но это не все, — продолжал я. — Накануне того несчастного случая Ялмар показал мне коробку со старыми газетными вырезками, копиями заключений экспертизы и прочими материалами, собранными в пятьдесят третьем. Когда Ялмара не стало, я перерыл всю его квартиру. Потом то же самое проделала полиция, но коробку найти не удалось. Кто-то украл ее. А кому, она могла понадобиться?

Кажется, он начинал мне верить.

— В этом что-то есть. Но ведь Харальд Ульвен умер в семьдесят первом?

— В семьдесят первом действительно был обнаружен чей-то труп. Но я вовсе не уверен, что это был Харальд Ульвен. Если это все же был он… Скажите, а вы можете допустить, что Призрак — это все-таки кто-то другой?

Он задумчиво поглядел на меня.

— Конечно. Все может быть. Но отыскать сейчас улики дело безнадежное.

— И все-таки улики должны быть!

— Трудно сказать. Из всех людей, живущих ныне в Норвегии, наверное, мы с Ялмаром знали о Призраке больше других. И мы оба могли биться об заклад, что под этой кличкой скрывался Харальд Ульвен.

— Значит, теперь вы — последний?