Гибель богов - Иван Апраксин

Однако наши воины от стресса только лучше себя чувствовали: таким образом они энергетически заряжались. Я многократно видел это в бою – в минуту смертельной опасности, перед лицом гибели наши воины приходили в яростное безумие. То ли в результате действия дурманных грибов, выключающих сознание, то ли от общего исступления, они бросались на врага, презирая любую опасность.

Дружинники Аскольда уклонялись от ударов пик и в то же время мастерски стаскивали всадников с коней. Если пика ударяла в воина, он хватался за древко и дергал его на себя, пытаясь достать врага мечом. Конечно, для самого воина это было самоубийственно, но чаще всего он успевал перед смертью зарубить своего противника.

Я сам не участвовал в бою и, стоя на носу вытащенного на берег струга, глядел на то, как весь берег моря в месте нашей высадки превратился в поле сражения. Сотни людей, перемешавшись, дрались не на жизнь, а на смерть. Как ни странно, битва проходила в молчании – никто не кричал и не издавал боевых кличей. Люди кололи и рубили людей сосредоточенно, не издавая ни звука.

Звуков и так было предостаточно: ржание раненых лошадей, топот копыт, звон и лязг сталкивающегося металла. Наверное, именно из-за всеобщего молчания эта битва показалась мне такой страшной…

Для нас победа в этом бою была вопросом жизни и смерти. Нам некуда было убежать – оставалось либо погибнуть, либо победить. Вот здесь и сейчас, на этом самом месте.

На носу струга я стоял в одиночестве. Рядом со мной в те минуты находился только Алексей – мой оруженосец. Юноша обнажил меч, и глаза его горели – больше всего на свете он желал вступить в битву. После случая со змеей, когда Алеша не растерялся и своим метким ударом убил щитомордника, я торжественно разрешил ему носить настоящий большой меч – боевое оружие взрослого воина.

А что же сейчас? Сейчас этот взрослый меч нужно было непременно обновить. Как? Меч обновляют лишь одним способом – убив врага. Но я знал, что Алеше Поповичу еще рано вступать в бой – он неопытен и слишком юн.

– Ты же не хочешь оставить меня одного? – сказал я, поймав его умоляющий взгляд. – Твой князь в опасности. В любой момент может случиться все, что угодно.

Это было правдой: все наши воины до одного побросали струги, грузы, шатры и сейчас сражались. Бились один на один и группами – большими и маленькими. Слышалось кряхтенье при ударе пики или меча, стон раненого, ржание умирающей лошади…

В центре побоища сверкала грозная секира Аскольда. В другом месте рубился грузный Свенельд, а чуть поодаль – во главе своих ратников могучий Овтай Муромец. Уж не знаю, сражался ли Текшонь или забился под какой-нибудь из стругов в поисках спасения…

– Вот теперь все и решится, – сказал я себе, дрожа от возбуждения. – Если мы победим – значит, неведомая сила и впрямь имеет намерение насчет меня. Значит, мне и вправду предназначено крестить Русь и стать Владимиром Святым – тем самым, который потом будет на иконах и на картинках в школьных учебниках. Ну а если нас сейчас всех порубят, тогда мы с Василием Ивановичем ошибались. Это будет означать, что ни к чему мы не предназначены, никаких планов у неведомой силы нет, да и самой такой силы не существует. А то, что произошло со мной и с господином Пашковым, просто какая-то игра времени, нелепая и трагическая случайность. Правда, мне-то от сознания этого будет не легче.

Зря я стоял на носу струга. Да еще так картинно, в красном плаще: сразу было видно, что князь. Понял я это слишком поздно, когда два греческих всадника внезапно отделились от свалки, в которой сражались, и поскакали прямо на меня.

Уже усталые от боя и разгоряченные кони греков храпели, с их морд слетала по ветру густая пена. Нацеленные на меня пики качались…

Когда я был школьником, к нам в класс перед 9 Мая приходили участники войны. Я хорошо запомнил, как один из них, сражавшийся под Москвой, рассказывал о том, что нет ничего страшнее, чем стоять в чистом поле и смотреть, как на тебя едет танк. Помню, что эти слова произвели на меня большое впечатление.

Так вот, говорю вам, что стоять и смотреть, как всадник на громадной лошади мчится на тебя, а его железная пика сейчас воткнется тебе в живот – очень страшно. Не знаю про танк, не пробовал, но качающееся острие пики показалось мне самым ужасным в жизни.

Противнее всего было то, что нельзя убежать. Во-первых, абсолютно некуда. А во-вторых, князь киевский не может бежать в бою. Я уже успел убедиться в том, что у каждого поступка князя есть свидетели. Были они и в этом бою. Если бы я попытался избежать боя, то, даже останься я потом в живых, это бы не имело никакого значения. Князем бы я уже не был.

Выхватив из перевязи меч, я спрыгнул на мелкую прибрежную гальку. Как это учил меня Свенельд? Ага, вот так выставить меч вперед под углом, и чуть присесть, согнув колени… Ну-ну, боевая стойка…

От удара первого всадника я сумел уклониться – попросту отпрыгнул в сторону. Пика вонзилась в борт струга с такой силой, что полетели щепы. Второй грек налетел на меня чуть с другой стороны, и его удара я не избежал – острие пики скользнуло по моей голове. Оно сбило шлем, который покатился по берегу, а я упал на спину, при этом сильно ударившись головой о камни.

Голова закружилась, все поплыло перед глазами – ноги обеих лошадей, борт струга.

Нужно было встать на ноги, хотя этого как раз совсем не хотелось. Хотелось закрыть глаза и смириться с судьбой.

Я вскочил, пошатываясь и стараясь унять головокружение. Меч я умудрился не выронить, так что имел возможность размахивать им. Видел я после удара плохо, а соображать вообще не получалось. Но не напрасно я старался работать мечом, потому что внезапно послышался резкий всхрап коня одного из всадников, и он встал на дыбы. Мой меч хоть и случайно, но сильно полоснул животное по боку…

Когда поцарапанный конь становится на дыбы, всадник на секунду-другую становится беспомощен. Он сидит на взвившемся коне и старается удержаться у него на спине. О том, чтобы отражать удары, а тем более нападать, в эти две секунды не может быть речи.

Вот тут сбоку подскочил Алеша Попович, получивший, наконец, возможность обновить свой взрослый меч. Схватившись за него обеими руками, Алексей изо всех сил рубанул врага сзади по спине. Дело в том, что металлический нагрудник закрывал только переднюю часть туловища, а спина с перекрещенными ремнями оставалась незащищенной. Во фронтальном бою это не имеет значения, но если в схватке подкрасться сзади…

Удар у Алеши не получился: меч пошел криво, скользнул по кожаным ремням и по краю нагрудника. Но сила инерции повела вниз, и в результате острие меча пропороло глубокую рану в левой ноге греческого воина. Нагрудник с перерубленным ремнем со звоном упал на камни.

Второй всадник в нескольких шагах от нас уже вновь нацелил свою пику, и вот тут-то нам с Алешей пришел бы конец, если бы сбоку не подоспел Фрюлинг. Старший дружинник только сейчас успел подскочить, но это было вовремя – он спас нас.

Тот, с разрубленной ногой, ускакал прочь, а со вторым схватился Фрюлинг. Я же не мог стоять на ногах, и Алексей помог мне забраться обратно в струг. От удара головой о камни и от пережитого потрясения мне стало совсем дурно. Здесь я лег на дно, а оруженосец с гордым видом встал надо мной с мечом в руке. Алеше Поповичу было чем гордиться – он вновь спас жизнь своему князю, да к тому же участвовал в первом настоящем бою. Участвовал – и вышел победителем.

Не беда, что он не убил противника, – схватка все равно окончилась в нашу пользу. По опыту булгарского похода я уже понял, что на войне далеко не всякий выстрел попадает в цель и не всякий удар поражает противника. Если бы это было иначе, войны бы заканчивались очень быстро. Победа или поражение в войне складываются из бесчисленного множества мелких стычек, незначительных событий, которые уже только в совокупности приводят к какому-то внятному результату.

Ранить врага в ногу и отогнать – это уже победа. Ведь как врач, видевший нанесенную рану, я прекрасно понимал: воин не умрет от нее, но рана непременно загноится, и бедный парень еще много месяцев не сможет ходить. Вот вам и одна маленькая победа…

Битва закончилась так же стремительно, как началась. В отличие от нас у греков был выбор. Может быть, они не пили отвар из мухоморов, как наши воины, но в какой-то момент они решили, что не хотят погибать прямо здесь и сейчас.

С этим всегда успеется, вероятно подумали они. По сигналу трубы оставшиеся в живых развернули взмыленных коней и помчались обратно, под защиту городских стен.

На обагренной кровью прибрежной гальке мы насчитали двенадцать убитых врагов. Что ж, из полутора сотен нападавших двенадцать погибли – это немалый процент. На войне этого бывает вполне достаточно, чтобы остальные дрогнули. Вероятно, в Крыму мухоморы не растут…

Два дня мы обустраивали свой лагерь. Для безопасности его следовало окружить рогатками, чтобы вражеская конница не смогла внезапно нас атаковать. Воткнутые в землю колья с заостренными концами препятствовали бы этому.