Цена свободы - Валентина Чубковец

сколько всего пережито…

Она взглянула на балконную дверь, откуда доносился детский смех, а уличный ветер играл с кухонной шторкой. Я быстро нарезала сыр, а Света не отходила от темы:

— Я ж трижды на сохранении лежала, почка отказывала, думала, не доношу, но всё обошлось. Правда, роды пришлось вызывать, и из роддома меня прямо на операцию. Так вот бывает.

Света слегка покачалась на стуле, отжала чайной ложкой пакет, вынула его из стакана, надкусила кусочек сыра.

— А знаешь, я по сей день благодарна хирургу из второй медсанчасти. Прикинь, он мне сберёг молоко, даже сцеживал в первый день, объяснил, что как делать — молодая была, глупая.

— Да, — подытожила я, — все мы по молодости глупим порой. То не за того замуж выходим, а то…

Но Света, кротко посмотрев на меня, перебила:

— Я так хотела Наденьку грудью кормить, иммунная система у ребёнка куца лучше, чем у искусственников. Поэтому мне врачи и постарались сохранить молоко. А свекровка, — здесь снова у Светы затрясся подбородок, она часто заморгала, и накатились слёзы. — Вот забыть бы это всё, а нет, всплывает, — дважды дробно отбарабанила кончиками пальцев по краю стола.

— Свет, да успокойся, всё в прошлом. — Подвигаю ближе к ней вазочку со сгущённым молоком.

— Угу, в прошлом… но оно у меня вот здесь, — движением руки указала в область сердца. — Они, когда забрали Наденьку из роддома, спасибо им, конечно, за это, кормили смесью, а я почти через месяц из больницы вернулась, грудь дала — Надюшка и запоносила. Так знаешь, как свекровь на меня: «У тебя поганое молоко, хоть бы оно у тебя иссохло, не смей кормить ребёнка!»

— Сёма говорит: «Корми украдкой». Прикинь, украдкой ребёнка кормить! Вот дожила… — смолкла. — Но я им доказала, на следующий день все на работу ушли, а мы с сестрой поехали, она Наденьку несла, мне же нельзя было её поднимать. В больнице-то мы всё и рассказали, у меня молоко на посев взяли, хорошее оказалось, жирное. Кормите, говорят, смело и справку дали, аж тремя печатями заверили. Когда-нибудь придёшь ко мне в гости — покажу. Я её храню. Рука не поднимается порвать. Вещдок, — смачно улыбнулась.

— Да верю я тебе, Светик, верю. — Я, конечно, была в шоке от рассказанного, но продолжения хочется.

— А здорово ты им нос утёрла — расписку принесла. Молодец!

— Да, утёрла, свёкор аж очки надел, прочёл всё и говорит: «Ну вот, теперь можешь кормить». Как хорошо, что уехали от них. Видать, Бог увидел, пожалел меня. — Светкино лицо наполнилось радостью, и мне на душе легче стало. Да-а-а, сколько всего пришлось ей перетерпеть…

— Квартиру выделили. Я на седьмом небе от счастья была, — улыбнувшись, хлебнула давно остывший чай. — Хорошо, что деревня далеко от города оказалась, машина своя у них была, но они редко к нам приезжали. Однако умудрялись и тут меня поучать. Правда, Надюшке всегда подарки привозили, то костюмчик какой, то сапожки, туфельки, да что говорить, на это грех жаловаться. Приедут, бывало, а Надюшка у соседей играет, она-то у меня одна, а вот у соседки трое, её и тянуло к детям. А свекровь посмотрит своими холодными, злыми глазами и сквозь зубы: «Иди, веди ребёнка домой, что ты ей разрешаешь с этими придурками играть — такой же станет».

— Как? Так и говорила? — удивляюсь я. — Зачем так на детей?

— Ну да, так и говорила. А соседские дети как дети, хорошие, воспитанные и родители нормальные. Я со всеми в посёлке дружно жила. А вот её приезда боялась, как огня боялась. Вот глупая-то была. Не могла ей перечить, и всё. Не знаешь, когда нагрянут, раньше же телефонов сотовых не было. Да и что толку, если бы телефон был. Не скажу же я им — не приезжайте. Но редко приезжали, раз-два в год, не больше. А однажды свёкор учудил, представляешь, привозит к нам женщину, настоящая китаёзка — глаза узкие, лицо круглое, вздутое такое. Мы с мужем смотрим и понять ничего не можем. Я свекра дедом звала, говорю:

— Дед, ты чего, это уже ни в какие рамки не входит, как так можно, зачем к нам привёз? — Ведь я так и подумала, что любовницу. Свекровь-то худышка, и губы узкие, а лицо костлявое, но нестрашная. А тут, Светка развела руками. — Сёмка тоже то на него, то на неё смотрит, понять ничего не может, а про себя думает: «Ну отец и даёт — с любовницей приехал».

А нет, оказывается, это не любовница. Представляешь, это он так её избил. Так избил, что мы её не узнали. Мне тогда жалко стало Веру Павловну, я разревелась. А он: «Забирайте её себе, пока я её не убил». Ручищи здоровенные в кулаки жмёт, зубами скрипит — жутко. Я плачу, Сёмка словно онемел, молчит, и всё. Хоть бы высказал что отцу. Ведь так и убить можно.

— Что потом? — встревоженно перебиваю Светлану.

— Что, что… оставил он её нам, а сам уехал. Ты представляешь, она с полмесяца у нас жила. Первые дни я из Надюшкиной мочи ей примочки делала, чтобы опухоль спала, марлю макала в дочкин горшок и свекрови на лицо прикладывала. Молчала, соглашалась со мной, а может, и не соображала или настолько пьяная была, или что с головой сделалось. Я её прятала, как кто-нибудь к нам приходил. Вижу в окно, кто в гости идёт, в деревне все друг к другу ходили, и говорю ей: «Ползите под кровать». Представляешь — заползала. Во до чего дожила… Я преимущество тогда над ней немного взяла. Все последующие дни как кто стукнет в дверь, она юрк под кровать и лежит, не шевелится. — Светка засмеялась. Громко засмеялась, засмеялась и я. — У меня даже страх перед ней тогда пропал, ну, не совсем, но как-то легче стало. В аптеке лекарств всяких набрала, синяки смазывала, они по всему лицу были. И как не убил? — Тут Светлана вздёрнула плечами, слегка перекосив лицо. Мне же пришлось только поддакнуть.

— А знаешь, он ведь её тогда не проучил. Нет-нет, — отрицательно покачала она головой, — где-то на пятый или шестой день выздоровления, а жила она у нас в зале, Сёмка как раз на две недели на вахту уехал, ох, досталось мне. Прикинь, я смотрю, — тут уже Светка выпучила глаза, смотрит на меня и продолжает, — она шарахаться стала, мечется в разные стороны, что-то забормотала. Шныряет из комнаты в комнату. Жутко. Ну, думаю, всё, крышу сносит. А что мне делать? За Наденьку боюсь, мысли разные в