Звезда победы - Виктор Стариков

— Далеко-далеко, в дальней стороне, где играют белки с дятлом на сосне, — нараспев ответил он пришедшими на память детскими стихами.

— Что с вами сегодня? — спросила Марина Николаевна, пристально вглядываясь в него. — Вы вдруг в парке и даже зовете некую лаборантку на край света.

— Я счастлив, Марина, что буду с вами весь вечер.

Они подошли к летнему театру и остановились, пропуская мимо себя зрителей.

— Владимир Иванович! — окликнул сзади Немчинов.

Директор был с Ксенией Дмитриевной.

Вчетвером они прошли в первые ряды и сели вместе. На два ряда впереди сидел Данько. Он заметил их и кивнул им головой.

— Посмотрим, какие у нас таланты, — с чуть приметной иронией сказал Немчинов.

Начался концерт. Первым выступал большой заводской хор. Он только что вернулся с олимпиады областной художественной самодеятельности, где занял первое место. Торжественным вступлением в концерт прозвучала песня о Сталине. Затем хористы пели фронтовые, шуточные, лирические, народные песни. Слушатели щедро аплодировали исполнителям и требовали все новых и новых песен. Почти все первое отделение концерта занял хор.

И сидевшие в зале и все хористы на сцене были с одного завода — соратники по труду. Фомичев слышал, как сзади девушка, видимо, тоже участница самодеятельности, шептала своей подруге: «Это Тоня Шаповалова из транспортного… А вон тот — руку поднял — Сергей Тюренков, из техникума. Услышишь, как поет! Он во втором отделении будет выступать».

«Хорошо, когда вот так поет народ! — думал Фомичев. — Легко и радостно у него на душе. Он просит песню».

Объявили перерыв. Все вышли из театра. К Немчиновым, Жильцовой и Фомичеву присоединился Данько с женой. В парке уже зажгли фонари. На дорожках лежали резные тени берез.

— Что? Хорош наш хор? — спросил Данько. — Заметили запевалу — сопрано? Румяная, как яблочко, Вера Зеленкина, крановщица с рудного двора. Говорят, в консерваторию берут. Сейчас завком прикрепил к ней учителя музыки. Осенью она поедет экзамен сдавать.

— Я, знаете, даже и не подозревал, что у нас столько певцов. Словно мы не медь варим, а солистов готовим, — шутливо произнес Немчинов. — Отличный концерт! Видно, серьезно занимаются. А вот на-днях мне рассказывали, что в нашей музыкальной школе при клубе занимаются двести детишек. Двести! Молодцы клубные работники. Поднимают музыкальную культуру.

— А на клуб смету урезал? — спросил Данько.

— Урезал… В себестоимость не уложились. Медь дорогую даем. Вот и снизился директорский фонд.

— Нехорошо, Георгий Георгиевич. На такие вещи нельзя скупиться. На-днях к тебе придет делегация от коллектива самодеятельности. Спектакль собираются ставить, а денег нет.

— Ах, делегация? Вот почему ты меня и в концерт притащил, товар лицом показать.

Все засмеялись.

— Директору надо не только производством заниматься. Ну, шутки шутками, а о деньгах с тобой еще будет разговор. Скуповат стал.

— По одежке… Расходов много, вот и скупишься.

Во втором отделении начались сольные номера. Концерт захватил Фомичева. Впервые он видел на сцене исполнителей, которых обычно встречал на заводе в спецовках. Он с удивлением слушал пение маленького горнового из ватержакетного цеха Петрушина. Как легко льется его голос: «С берез неслышен, невесом слетает желтый лист…» Свободно и непринужденно, как настоящий профессиональный певец, держится он на сцене под сильным светом рампы и боковых юпитеров. А как нетерпеливо повел плечом и сердито покосился темными до синевы глазами, когда сфальшивил аккомпаниатор. Какие отличные плясуны оказались в отражательном цехе! Вот откуда у них такая легкость в работе, когда они берутся за ломы и кувалды, чтобы открыть летку в печи. Его всегда восхищала почти скульптурная красота, чувство ритма в движениях этих молодых парней.

Хорошо встречают всех исполнителей в зрительном зале, шумными, от всего сердца аплодисментами награждают каждого, вызывают на «бис».

Главный диспетчер Румянцев играл «Полонез» Шопена. Румянцев сидел боком к притихшим слушателям, так что были видны его быстрые руки, взлетавшие над клавишами.

«Как хорошо я сделал, — подумал Фомичев, — что пошел сюда!» Он посмотрел на Марину Николаевну. Ради нее он пришел сюда, ради желания быть с нею в этот день. Хорошо видеть ее рядом с собой. Музыка увлекла ее. Марина Николаевна не замечает, что Фомичев смотрит на нее.

Внимание Фомичева привлек директор клуба. Он появился откуда-то сбоку и стоял возле сцены, явно чем-то обеспокоенный, нетерпеливо поглядывая на Румянцева.

Прозвучали последние аккорды. Румянцев раскланивался с зрительным залом, держась одной рукой за спинку стула. Директор клуба торопливо двинулся к среднему проходу.

Он подошел к Данько и что-то сказал ему. Парторг сразу же встал. Вместе они остановились возле Немчинова. Данько шепнул ему несколько слов. Лицо директора изменилось, он нахмурился и, перегнувшись, четко и внятно сказал Фомичеву:

— Идемте. В отражательном авария. Упал свод печи.

Фомичев стремительно поднялся. Марина Николаевна испуганно взглянула на него.

— Авария в отражательном, — шепнул он ей.

Немчинов, Фомичев и Данько торопливо шли средним проходом к выходу. Зрители с тревожным любопытством смотрели на них.

Аплодисменты стихли.

— «Тройка». Из «Времен года» Чайковского, — объявил конферансье.

Раздались первые медленные звуки знакомой мелодии.

«Как Петрович и Вишневский могли это допустить? — думал Фомичев. — Ведь говорили мы о своде, надо было наблюдать за ним. Все теперь полетело. В ватержакетном поправили печь, начала подниматься выплавка в отражательном. Вот-вот, думали, начнем приближаться к намеченной цели. Теперь вновь отброшены назад».

19

Группа рабочих стояла возле печи.

Фомичев первый, прыгая через несколько ступенек, взбежал на железные мостки и остановился перед рухнувшей частью свода. Внизу виднелась бесформенная груда динасового кирпича в расплавленной массе.

Ярость охватила Фомичева. Крупными шагами он направился к группе, где стояли Вишневский, Фирсов, мастера. Начальник цеха невнимательно слушал кого-то и растерянно оглядывался. Увидев подходившего главного инженера, он сделал навстречу ему два шага.

— Видишь, — сказал он, — чем все кончилось.

— Почему не уследили за сводом?

Фирсов развел руками.

— Следили, Владимир Иванович, следили.

Немчинов сухо спросил:

— Сколько же простоит печь?

— Пять-семь дней.

— Чисто сработано. На неделю вывели цех из строя. Потом неделю печь разогревать будем. Две недели! Что же вы, начальник цеха, старший мастер, смотрели? Отвечать за работу умеете?

— Георгий Георгиевич! — воскликнул Фирсов и ударил себя кулаком в грудь. — Нет моей вины. Свод давно был ненадежен.

Немчинов отвернулся. Мастер, подавленный, отошел от него.

— Начальник ремонтного цеха здесь? — спросил Немчинов.

— Да, — ответил из толпы Барсов и выдвинулся вперед.

— Смотрели печь?

— Вот она, — сокрушенно ответил Барсов. — Все видно. Людей вызвал. Скоро начнем понемногу разбирать.

— Давайте-ка подумаем, как все быстрее сделать. — Немчинов уже овладел собой.

Все направились в конторку к начальнику цеха.

Кто-то тронул за рукав Фомичева. Он оглянулся и увидел Годунова.

— Владимир Иванович, — таинственно прошептал Годунов. — На одну только минуточку… О печи… Можно в сутки отремонтировать.

— Что пустое говорить, Годунов! Какие уж тут сутки?

Они стояли на узкой лестничной клетке. Мимо них проходили рабочие. Глаза у Годунова возбужденно блестели. К ним подошел Коробкин и напряженно прислушивался к разговору.

— В сутки, Владимир Иванович! Не будем ждать, пока она остынет. Сейчас начнем ремонт. Разогревать тогда не придется. Только сутки потеряем.

— Что попусту говорить! В раскаленную печь людей не пошлешь.

— Я первый пойду. А за мной — другие…

Коробкин сделал нетерпеливое движение.

— Я тоже пойду, Владимир Иванович!

— Нет, не могу согласиться, Толя. Рискованно.

— Какой же риск? — громко возразил Годунов. — Владимир Иванович! Вспомните! Горящие танки не бросали! А ведь в них снаряды были. Я прошу…

— Пойдем, расскажешь, — сказал Фомичев, еще не дав согласия, но уже колеблясь.

В контору набилось столько народу, что Фомичев с трудом пробрался к столу. Вишневский, держась за спинку стула, покачиваясь, растерянно рассказывал, как произошла авария. Особой вины Фирсова он не видел. Свод мог упасть и при обычной работе. Повышение температуры незначительно повлияло на свод. Держался Вишневский виновато. «Бедняга! — подумал про него Фомичев. — Шло все тихо, гладко. Привык к такой работе. И вот авария, суматоха. Я тоже хорош. О своде только поговорил».