Куба либре - Ольга Столповская

– Слово за тобой! Я принял решение! Теперь все зависит от тебя!

– Что? Что от меня зависит? – спрашивала я, и у меня зачесались глаза, выступили слезы: – Ничего от меня не зависит! – Я почувствовала запах гари, доносящийся из кухни. – Чем-то пахнет! – кричала я, но меня никто не слушал.

Наконец Алехандро встрепенулся:

– Свинина!!!

Все толпой побежали на кухню.

Пароварка издавала неприятный вой, вместе с которым, как из трубы паровоза, из нее вырвалось облако пара или дыма. Свинина превратилась в сухие комочки, которые хозяева высыпали прямо на стол. Я пришла в ужас.

– Это нормально! Это о’кей для нас, – похлопал меня по плечу Алехандро.

Жадные руки быстро разбирали свиные комочки. Не успела я опомниться, как вся свинина исчезла. По тому, как долго ее пережевывали, я поняла, что она, видимо, превратилась в жвачку.

Алехандро наслаждался видом жующих родственников. Его лицо размякло в добродушной улыбке.

– Ми рейна, посмотри, какие у меня прекрасные племянники! Они мне как дети! – С этими словами он блаженно развалился в драном кресле и снова закинул ноги мне на колени. – Сестра получает сорок долларов на электромеханическом заводе. Это большая зарплата у нас. Ей за хорошую работу дали эту квартиру. Но все равно денег не хватает. У Анхеля, – Педро кивнул на одного из своих «прекрасных племенников», – скоро будет день рождения, я хочу подарить ему новые кроссовки.

Я посмотрела на ноги племянничка и увидела, что на них стоптанные кроссовки без задников.

– А где его отец?

– Моя сестра уже два года живет без мужа. Развод.

– Бедные дети…

– Наши родители тоже в разводе. Это типично для нас. Наша мама вышла замуж, родила моих двух сестер и развелась. Потом снова вышла замуж, родила меня и снова развелась. А потом опять вышла замуж и родила еще двоих…

– Так вы с сестрой родные только по матери?

– Да, но ее дети мне как родные! И вон те дети – тоже! – Алехандро показал в проем двери на трех шоколадных очаровашек, резвящихся на лестничной клетке. – Это дети моего брата, он тоже бросил жену. Вон она, в розовом платье. Мы любим ее, потому что она хорошая женщина. Она очень хорошая женщина.

– В твоей семье все разводятся. И ты предлагаешь мне стать твоей женой?

– Ми рейна! Мы с тобой никогда не разведемся! Поверь мне, этого не случится! Я тебя искал всю жизнь!

Я машинально достала из сумки противогрибковую мазь и начала массирующими движениями втирать ее в огромные растрескавшиеся пятки.

Алехандро доволен. Родственники, доедая свинину, поглядывают на него с уважением.

– Кансадо? – спросил меня Алехандро.

Я уже знаю, что «кансадо» значит по-испански «устала?».

Я киваю. И его широкие ладони обхватили меня, как суточного цыпленка, и перенесли на матрас, лежащий прямо на полу.

К грязным матрасам мне уже не привыкать.

– Нау релакс! Релакс, ми рейна! Спи!

Я мгновенно заснула.

Когда я открыла глаза, было темно. Душная ночь заползала в открытое окно, несмотря на железные ставни. Через полоски металла балконной двери в комнату заглядывает любопытная бледнолицая луна. Интересно, поздравил ли кто-нибудь из моих московских друзей меня с праздником?

Я вспомнила тот вечер на Малеконе, когда огромный лунный шар из-за крепости поманил меня к себе.

Рядом похрапывает Алехандро.

Я выхожу на балкон подышать, смотрю на небо, в который раз безрезультатно стараясь разыскать Большую Медведицу.

На соседнем балконе няня с синими бровями курит сигару. На ней белая ночная рубашка, что придает ей некоторую фантастичность.

– Очун! – сказала она мне, показывая на луну.

– Да, красиво! – кивнула я.

– Очун – это дева, богиня любви. Такая же красавица, как ты. Такие же золотые волосы, – говорит няня на ломаном английском. – А темнота – это Чанго, мужское начало, бог огня и танцев. Он большой, как Алехандро. – Говорить по-английски ей трудно, она машет своей трубкой, подбирая слова, стараясь объяснить мне что-то важное. – Очун спасла рабов, которые хотели сбежать на лодке и начали тонуть. Она превратилась в большую деревянную статую и поплыла по реке. Рабы схватились за нее и выплыли.

– А, понятно…

– Когда Очун и Чанго соединяются, всем людям становится хорошо!

– Да, понимаю…

– Ты – Очун, ты должна спасти Алехандро!

– Спасти? Алехандро?

– Забрать его отсюда, спасти его! Понимаешь? – настаивала няня.

– Да, да, понимаю.

Няня показала на луну, со значением подняла вверх указательный палец и, царственно подобрав подол своей ночнушки, удалилась с балкона.

Я вернулась в комнату и легла на матрас. Алехандро обнял меня, не просыпаясь, и издал стон. Заснуть никак не получалось, и я стала представлять деревья в воде.

Так я пролежала с закрытыми глазами до тех пор, пока тьма за окном не стала редеть.

Где-то прокричал петух.

– Я понял тебя, амиго, – тихо сказал Алехандро, встал и вышел из комнаты.

Я видела сквозь неплотно прикрытую дверь, как он бреется, как натирает кожу головы и щеки мякотью алоэ. Потом он тихонько включил телевизор и стал смотреть повтор какого-то бразильского сериала.

Я вышла в гостиную.

– Милый, почему ты не спишь?

– Я привык рано вставать, ми рейна.

– Ты такой счастливый, у тебя есть братья и сестры, а я совсем одна.

Я легла рядом с ним на диван и уткнулась лицом в его ногу. Он гладил мои волосы и смотрел в экран.

Спать у меня уже не получится. Я встала, достала из потайного кармана сумки тысячу евро, положила их в конверт, написала на нем: «Любовнику, брату и другу» – и протянула конверт Алехандро.

– Я хочу, чтобы ты знал: я не туристка, которая однажды уедет и которой все равно, что с тобой случится дальше. Ты помог мне сэкономить деньги благодаря своим связям, и я хочу тебе их отдать. Мне будет спокойнее знать, что на всякий экстренный случай у тебя есть эта сумма.

Он не спешил брать его.

– «Любовнику, брату, другу»? – прочитал он.

– Как ты знаешь, у меня есть муж, и мы с ним многое пережили. Но так случилось, что мы с тобой стали любовниками. Я хочу, чтобы ты видел во мне еще и друга, и относился ко мне, как к своей сестре. Наверное, потому, что у меня никогда не было братьев. – По его лицу я видела, что он очень удивлен и не знает, как реагировать. – Эти деньги тебе понадобятся, например, чтобы оформить визу в Россию.

Он сидел и просто смотрел на меня.

– Здесь больше, чем потребуется на оформление визы, в любом случае ты сможешь распоряжаться этими деньгами по своему усмотрению. Можешь купить кроссовки Анхелю.

«Ну, отреагируй же как-нибудь! – думала я. – Открой конверт!».

Но он все сидел и смотрел на меня. Вдруг из его глаз покатились слезы.

– Я ничего не могу поделать. Я, Кахакинта, плачу как ребенок. Что ты со мной делаешь? Я больше не могу быть сильным. Ты пробила мою броню, ты открыла мое сердце.

– Милый, сила не в силе, а в правде. Это хорошие слезы.

Он сидел неподвижно и выглядел действительно как маленький мальчик, который увеличился до двух метров в высоту.

Я собралась принять душ, увидела его бело-голубую тенниску, висящую на крючке в ванной, и решила ее постирать.

Почти всю ванную комнату занимает бестолковая стиральная машина кубинского производства. Внешне она выглядит, как стиралка, какие были в Советском Союзе у моей бабушки. Корпус, похожий на бочку, и сливной шланг, опущенный в раковину.

Я бы такому агрегату сейчас даже старые джинсы не доверила. Не хочу такую стиральную машину.

Вода падала из душа, мои волосы намокли, я стояла с закрытыми глазами и стирала вручную остатками своего шампуня его тенниску, от воды ставшую большой и тяжелой. Когда я протерла глаза, то увидела, что он стоит в дверном проеме и смотрит на меня.

– Ми рейна, любовь – это не тысяча евро. Любовь – это если я в твоем сердце. Я постоянно думаю о тебе. Если я иду в магазин, я думаю, что ты любишь вино. Я покупаю тебе вино и даже забываю, что я шел, чтобы купить себе ром. Я уже не живу своей жизнью, я живу для тебя. Я не возьму твои деньги.

Он обнял меня, и мы замерли под душем.

– Ты стираешь, ты любишь готовить. Ты хорошая женщина. Как женщина стирает, такая она и есть. Хорошо стирает – хорошая женщина. Не любит стирать – плохая женщина. Я не какой-нибудь мачо, не такой, как другие мужчины. Сегодня ты стираешь – я готовлю: завтра я стираю – ты готовишь. Или ты работаешь, а я стираю. Выходные проводим вместе. Главное для меня – семья.

– Милый, мне будет спокойнее в Москве знать, что у тебя есть деньги. Если с тобой что-то случится…

– Если со мной что-то случится, деньги мне уже не понадобятся.

Я вышла на лоджию повесить его тенниску и увидела нечто странное: сидящий в кустах нищий старик с длинными седыми дредами сложил руки рупором и прокричал петухом. Рядом с ним лежал петух со связанными ногами.

Я устроилась на диване, положив голову на колени Алехандро. Он снова, погрузился в сериал, где любовная драма, судя по накалу страстей, подошла к кульминации. А я разглядывала его кофейного цвета торс, детские глаза, каракулевые подмышки, вдыхала его запах, и внутренний голос во мне говорил: ты запомнишь этот момент навсегда. Как тот, когда в двенадцать лет ты вышла из прохладного бассейна под яркое солнце и вдруг поняла, что жизнь прекрасна. И это чувство необъяснимого счастья всегда вспоминается, как некий бесценный опыт. Так и этот момент абсолютного покоя ты будешь помнить…